Нашествие - Юлия Юрьевна Яковлева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это животное не стоит вашего мизинца, — тихо произнёс учитель.
— Я? Ах, нет… Как вы можете так… — попробовала возмутиться Анна Васильевна.
Но сама слышала, как голос её дрожит.
«Он просто учитель. Учитель моего ребёнка. И больше ничего».
— Я пришла сказать вам… — строго начала она.
Учитель взял из её рук карандашик. Коснулся пальцев. Пожал.
Анна Васильевна не осмеливалась поднять глаза.
— …Что так продолжаться не может. Я много, невозможно много старше вас…
Но забыла, что за этим собиралась сказать, — всё растаяло в радости, которая перетекла от его руки в её и заполнила её согласно энергетическому закону, который недавно открыл господин… господин… господин… как же его звали…
Учитель потянул её за руку, и она жадно ответила ему на поцелуй.
Бурмин, задрав подбородок, изучал тесно заставленные полки. Толстые дубовые доски прогибались под драгоценной ношей.
— Мой бог, — только и молвил Бурмин. — Аламбер. Руссо. Монтень. Гельвеций. Монтескьё. Все римляне.
— Здесь есть и настоящие редкости! Трактаты о странных существах. О колдовстве. Об алхимии. Ну, в общем, всякая старинная галиматья. Курьёзы, — поспешил добавить Митя на всякий случай.
Бурмин обернулся к своему новому знакомцу:
— Если и существует рай, то он похож на эту библиотеку.
Митя расплылся в улыбке. Более обычного похожий на пса, который норовит броситься, облобызать. Искреннее восхищение Бурмина привело его в восторг.
— Ваш отец — изумительный человек.
Улыбка Мити скисла:
— Библиотеку собирал мой дед! — с вызовом поправил он.
— Но ваш отец…
— Отец за всю жизнь не прочёл ни одной книги.
— Так-таки ни одной, — с улыбкой ответил на горячность молодого человека Бурмин.
— Не считая приходно-расходных! — Митя сам не заметил, как повторил дурную, оскорбительную остроту Мишеля.
— Но ваш отец всё-таки перевёз все эти книги сюда. Это его характеризует. Я был бы рад, если бы вы представили меня вашему отцу.
Митя покраснел. Замигал.
— Моему отцу?
При мысли, что Бурмин может о нём подумать и что Бурмин непременно подумает о самом Мите, когда увидит его отца, стыд калил щёки.
— Мой отец! Если бы вы знали, что за тип.
— Расскажите.
— Несносный. Самодовольный. Невежественный. Грубый. Неотёсанный. У меня чувство, будто…
Но Бурмин не слушал. Книга, та самая книга жгла его взгляд. Манила. Казалось, светилась. Палец остановился на лиловом корешке. «Что может быть естественнее — вынуть, полистать». Сердце его стучало, будто он задумал что-то постыдное, когда Митя повторил вопрос.
— …Бурмин?
Бурмин вздрогнул и отдёрнул руку от лилового корешка, заложил за борт сюртука.
— Что, простите? — не сразу откликнулся он.
— А вы — были близки с вашим отцом?
Он повернулся к книге спиной. Но казалось, и затылком чувствовал её.
«Я что-то ляпнул? Какой болван», — огорчился Митя, заметив, что лицо Бурмина странно потускнело.
— Вы правы, Бурмин. — Затараторил восторженно: — Кому интересны все эти папаши, мамаши, дедушки да тётушки? Скоро всех детей будут забирать у матерей сразу после рождения и в особых заведениях воспитывать из них идеальных граждан.
— Да-да, — Бурмин кивнул рассеянно.
Митя поспешил загладить свою оплошность — переменил тему:
— Хотите что-нибудь одолжить почитать?
Бурмин улыбнулся:
— Как я могу сказать нет.
Митя с излишним оживлением бросился к корешкам поодаль:
— Гляньте. Вот этим масонским манускриптам — две сотни лет, не меньше. Дед купил их в Риме. Отдал целое состояние. Берите! Какие вас заинтересовали? Маменька только рада, если одолжите. Её отец считал, книги живы, пока их читают.
— Мудро сказано.
Бурмин обвёл взглядом полки:
— В эдакой пещере Али-Бабы… Столько сокровищ, что глаза разбегаются.
Он изобразил задумчивость:
— Если вы так добры, что позволяете мне воспользоваться вашей любезностью… Вот этого Монтескьё. — Бурмин шагнул к полкам. — Ещё Адама Смита. Вы читали Адама Смита? У него довольно занятная экономическая теория, взгляд в экономическое будущее Европы, которое, по сути, уже можно видеть…
Так он болтал, а пальцы-воры проворно выдернули заветную лиловую книжицу, сунули под Адама Смита. Поспешили к следующей, пока Митя не спросил: «А эта лиловая — о чём? А вам — зачем?» Но опасался напрасно. Митя был очарован им. Наивно-радостный взгляд был устремлён Бурмину куда-то в лоб, а с языка, онемевшего от восхищения новым приятелем — умным, уверенным в себе, блестящим, — смогло сорваться лишь:
— Нет. Адама Смита я не читал.
Бурмин улыбнулся ему так, будто Митя сказал нечто очаровательное, и вдруг сказал — учтиво, но таким тоном, что Митя не осмелился бы ослушаться:
— Всё же представьте меня вашему отцу, окажите мне любезность.
Василий, крепостной мужик Ивиных, держался с достоинством. Степенно изложил своё дело.
