Таллинский дневник - Николай Михайловский

- Трудно сказать. Все это лотерея: одни прекрасно умели плавать и погибли, другие, вроде меня, не ахти какие пловцы, а все-таки выгребли. Представь, как я только очнулся в воде, вспомнил сразу о Машиных письмах, нащупал их в кармане, успокоился и поплыл дальше. Дай-ка я их сейчас высушу.

Тарасенков вынимает из кармана пачку отсыревших, пропитавшихся влагой писем жены, где все написанное сливалось в сплошные синие пятна. Каждый листочек в отдельности он бережно раскладывает на столе.

Из кают доносятся стоны.

- Раненые были доставлены на борт прямо с фронта, - спешно поясняет корабельный врач и тут же уходит.

Впрочем, горячие часы не только у врача. Все командиры "Ленинградсовета", свободные от вахты, заняты тем, чтобы разместить, одеть, накормить сотни спасенных людей.

У старшего помощника командира корабля жар, но он стоически переносит болезнь на ногах.

- Проверь, все ли товарищи накормлены, и вызови ко мне Силкина, говорит он вестовому.

В кают-компанию является баталер корабля, очень занятный парнишка: маленький, круглолицый, с рыжими волосами.

- Силкин, надо одеть наших гостей, - говорит старпом.

Старшина молчит, потом подозрительно оглядывает нас и вдруг спрашивает:

- А вещевые аттестаты у них имеются?

Мы на секунду даже опешили, и тут же по кают-компании прокатился громкий хохот.

- Аттестаты, старшина, рыбки съели, - отшутился старпом.

- А без аттестатов не могу. Действуем согласно приказу. Не положено. И все! Сами знаете, в военном деле порядок требуется. В Кронштадт придем, у меня ревизия будет. Мне за них в трибунал идти - мало радости, - вполне серьезно оправдывается Силкин.

- Чудак человек! Не об этом речь, - перебивает его старпом. - Личный состав корабля дарит пострадавшим товарищам свои вещи. Твое дело: пройти по каютам, кубрикам, собрать обмундирование и приодеть наших гостей. Понятно?

- Ах так! За счет личного состава, пожалуйста, на таких условиях сколько угодно! Мы по-пионерски - всегда готовы, - обрадовался Силкин и сразу бросился выполнять приказание.

После обеда баталер притаскивает в кают-компанию вороха одежды, обуви и белья.

- Я буду показывать каждую вещь, и кому понравится - подходи, примеряй и забирай. Ладно? - спрашивает Силкин.

Все соглашаются. Так открывается нечто похожее на аукцион.

- Брюки сорок восьмой размер, - выкрикивает Силкин и, подобно опытному коммерсанту, обводит нас неторопливым взглядом, пока не находится охотник до брюк, - пожилой, худой мужчина в сером свитере и широких морских брюках-клеш, изодранных в клочья.

- Тужурка парадная. Размер пятьдесят четыре.

- Давай примерю, - выходит юноша в холщовом костюме и, облачившись в длинную тужурку, глядит на себя, не выдерживает и смеется.

- Явно не подходит. Отставить! - замечают со стороны.

Мы поглощены переодеванием, и вдруг над нами раздается топот. По верхней палубе бегут люди. Слышатся слова команды. Что еще случилось?

А вот и выстрел пушки. Пулеметная очередь.

Ударили зенитки. Возбужденно кричат наверху наблюдатели:

- Слева по курсу самолет противника!

- Прямо по курсу пикирует самолет!

Нам, находящимся в кают-компании, самолетов не видно. Но отчетливо слышно противное завывание бомб и металлический звон при их падении в воду.

Смотрим на ходовой мостик, на фигуру в кожаном реглане с биноклем на груди. Мы впились в нее глазами, отлично понимая, что сейчас почти все зависит только от командира корабля старшего лейтенанта Амелько.

"Старший лейтенант! - разочарованно подумал я. - Не молод ли для таких испытаний? Вот если бы кораблем командовал капитан первого ранга - можно было бы на него положиться. А что старший лейтенант..."

Мы были слишком наивны, и число золотых нашивок на рукаве часто было для нас единственным мерилом человека. Какое глупое заблуждение!..

Положение серьезное. Над кораблем кружат не два и не три, а уже девять пикировщиков. С воем срываются "юнкерсы" в пике. Смотрим на командира: все ли он делает для спасения корабля?

Командир замечательно владеет собой. Он не выпускает ручку машинного телеграфа. Как только раздается завывание бомб, Амелько командует в переговорную трубу:

- Право руля! Лево руля!

И тут же быстро выпрямляется, запрокидывает голову и, наблюдая, куда летят бомбы, снова энергично подает команду.

Минуты затишья. Одни бомбардировщики сбросили смертоносный груз и исчезли, другие еще не успели появиться. С мостика слышен голос старшего лейтенанта Амелько:

- Сколько снарядов?

- Маловато осталось, товарищ командир: сто двадцать.

- Экономить снаряды! - приказывает он. - Открывать огонь только на прямое поражение цели.

Опять приближается прерывистое жужжание моторов. Смотрим в небо и ожидаем новых ударов.

Мы прекрасно понимаем, что так далеко в море нас не могут встретить истребители балтийской авиации. И все же увидеть сейчас свой самолет страстная мечта каждого из нас.

Визжат бомбы, вода кипит от взрывов.

- Товарищ командир, снаряды кончились. Случилось то, чего мы больше всего боялись. Смотрим направо, где замер живой конвейер подачи снарядов. Еще минуту назад люди, расставленные на палубе от погребов до орудий, были в непрерывном движении. Сейчас они стоят неподвижно, в какой-то непонятной растерянности.

Еще несколько выстрелов - и пушки смолкли. Стрекочет один крупнокалиберный пулемет.

На палубе - тишина, странная, непривычная, и потому особенно тревожная.

Возможно, что наш орудийный огонь не был особенно эффективным, но гул выстрелов укреплял нашу уверенность. А теперь мы чувствуем себя безоружными, и первый же вражеский пикировщик безнаказанно сможет летать над мачтами корабля, сбрасывать бомбы, расстреливать пулеметным огнем так же, как они это делали вчера, когда мы барахтались в воде.

Смотрю на своих товарищей. Они молчаливы. На лицах - отчаяние.

Какой-то пехотный командир, сидя на полубаке, снимает с себя аккуратненькие, отливающие блеском хромовые сапоги гармошкой.

- Что это вы раздеваетесь, товарищ командир? - спрашивает матрос.

- Случись что, прыгнуть-то будет легче.

Матрос переводит взгляд на босые ноги моих товарищей по несчастью и говорит:

- В таком случае разрешите пожертвовать ваши сапоги тем, кто уже выкупался.

- Нет, браток, пусть они покуда тут постоят. Хлеба не просят. - И он предусмотрительно отодвигает сапоги в сторону.

Кто-то с тревогой спрашивает:

- Братцы, что там за вспышки?

Все смотрят направо, в сторону далекого берега. Незнакомый капитан 2-го ранга раньше всех определил:

- Так это же немецкая батарея пуляет.