Зенитные залпы - Михаил Вербинский

— Не повезло лейтенанту, — сочувственно говорил Теслицкий, — только что из госпиталя сбежал, и вот снова повоевать не пришлось.

А Лена Земцова уже хлопотала возле раненых. Сколько раз вот таким израненным смотрела она в глаза, и смотрела с участием, словно взглядом хотела облегчить им боль. Жгуты, бинт уже нашли и сейчас свое место на новых ранах. «Жаль паренька, красивый, чернобровый, а вот без кисти руки. Возвратится домой, скажут — калека», — думала Лена, а говорила она этому парню другое, чтобы слово не травмировало душу.

— Протезик тебе сделают, и никто не заметит. Важно, чтобы голова была да ноги носили…

Едва кончилась бомбежка, вражеские автоматчики и танки перешли в атаку. Как ни держались наши пехотинцы, но вынуждены были отойти на несколько десятков метров к другой линии окопов, Орудие Теслицкого осталось" на нейтральной полосе. Бойцы расчета с гранатами, винтовками засели в ровике, готовые принять бой. Здесь укрылись и раненые, и Вахтанг Гоголадзе, и Лена Земцова.

Один из бойцов — заряжающий Медов остался у орудия наблюдателем. Это был средних лет человек, работавший колхозным бухгалтером в городе Красный Яр Астраханской области. Заряжающего так и звали — Бухгалтер. Он посматривал в западную сторону, откуда летели мины, пули. С жалостью поглядывал на свою пушку, притихшую и беспомощную, торчащую мишенью на нейтралке.

Другие зенитные орудия батареи вели огонь по наземным целям.

— По танку, вышедшему правее бугра! — скомандовал Киселев одному из расчетов. — Бейте по пехоте! — требовал он от командира другого расчета.

Гитлеровцы стремились продвинуться дальше, однако были остановлены. Но обстановка оказалась не из легких и для батареи: телефонные провода оборваны — ни с дивизионом, ни с полком переговорить оказалось невозможно.

— Сержант Банников, направляйтесь на КП полка, доложите, что забрать с нейтральной полосы одно наше орудие нет возможности, прошу разрешения его подорвать и вывести оттуда бойцов расчета, — передал командир батареи.

КП полка находился недалеко, и Банников вскоре возвратился.

— Приказ штаба принять все меры к спасению орудия передал он комбату.

— Что ж, пойдем к Теслицкому, — проговорил комбат. И они вдвоем, где перебежками, где ползком добрались до орудия. Спустились в ровик, где находился расчет. Все обрадовались, увидев комбата.

— Будем думать, как вытащить отсюда нашу «малютку», — проговорил Киселев, и взгляд его задержался на санинструкторе. — А Лена-то чего здесь?

— У нее принцип такой: быть там, где опаснее, — отозвался кто-то из бойцов. — Вот она и забралась сюда…

Лена чуть улыбнулась. Лицо ее похудело, но большие глаза ярко светились,

— Не слишком расхваливайте меня, я там, где все, — проговорила Лена.

В этот момент послышались шум, грохот. Посыпалась с бруствера земля и обдала сидевших в ровике пылью и мелкими камешками.

— «Гансик» бушует, — отозвался кто-то. «Гансиком» тут называли шестиствольный немецкий миномет, который обстреливал передний край. Одна из мин взорвалась у орудия. Вскрикнул наблюдатель.

— Медов ранен! — произнесла Лена и рванулась с места, чтобы помочь бойцу,

— Куда ты?! Идет обстрел! — Банников схватился за санитарную сумку, чтобы удержать девушку, но Земцова выскочила на поверхность. Сделала несколько шагов в сторону пушки, где лежал раненый наблюдатель, но огненный оранжево-желтый ком взрыва навсегда поглотил Лену…

Когда опустились сумерки, пушку утащили с нейтральной полосы. Под деревцами с уже опавшими листьями похоронили Лену Земцову.

На батарею прислали военфельдшера Тоню Жидкову, которая находилась в дивизионе.

— Сколько жизней спасла Лена, а вот себя не уберегла, — тяжело вздыхала Тоня, не тая слез.

Батарея с этой огневой позиции била по воздушному и наземному противнику изо дня в день. Как-то утром Киселев подал команду ударить по «юнкерсам», державшим курс к переправе, связывающей правый берег с Зайцевским островом. Часть самолетов прорвалась и стала бомбить остров. «Юнкерсы» здесь держались на приличной высоте. По ним били зенитные орудия среднего калибра.

Отсюда, с правого берега, когда над Волгой рассеивались дым и туман, хорошо просматривался Зайцевский остров, И иным казалось, что на том клочке земли, отрезанном рукавом Волги, — спокойствие и тишина. Нет, не таким был тот маленький островок. Стоявшие там зенитчики называли его огненным островом. Герман и Манухин именовали Зайцевский не иначе, как островом Мужества.

15. «Спокойный» уголок

Когда плоты с пушками Новицкого разгружались на Зайцевском острове и батарея встала на огневую рядом с другими батареями дивизиона, уже властвовала осень. Постепенно уходило летнее тепло. Деревья и кустарники Зайцевского стали желто-оранжевыми.

Переправляясь сюда, некоторые зенитчики думали, что за рукавом Волги, на острове, будет тихо и спокойно. Но он оказался далеко не спокойным. Прошла неделя, и остров стал черно-серым. Разрывы бомб и снарядов иссекли осколками ветви деревьев, а иные повьы рывали с корнями. И песчаная поверхность острова оказалась перепаханной, искромсанной.

Каждый день обрушивались удары по острову. А он, ощетинившись грозными стволами, отбивал их и гордился тем, что стоял здесь на реке неусыпным солдатом-часовым.

Осенние дни Зайцевского были похожи один на другой утренними туманами, надоедливым гулом вражеских самолетов, громом орудийных залпов.

А в этот раз утро выдалось туманное, но тихое, спокойное.

— Тишина, как на хлебном поле, — мечтательно промолвил Новицкий, выйдя из землянки с агитатором полка Сытником, прибывшим на батарею еще с вечера.

— Что ж, может, сегодня «спокойному уголку» дадут покой? Как думаешь, Иван Александрович? — вопросительно посмотрел Сытник.

— Вряд ли. Туман рассеется — и пойдет свистопляска. То «музыканты» завоют, то артиллерия загавкает. Мы здесь для фрицев как бельмо на глазу. Вот гляди!

И они посмотрели в западную сторону. Смотрели из-за укрытия. Предосторожность у Новицкого стала привычкой, которая никогда ему не изменяла.

— Через рукав до вражеских позиций с километр? — вопросительно произнес Сытник.

— Да нет, меньше. И мы у них как на ладони. Съесть нас хотят. Но, как говорится, близок локоть, да не укусишь.

Между правым берегом и Зайцевским островом своя переправа. Огонь зенитчиков с острова — это ее защита. И ясное дело, гитлеровцы бьют по острову, чтобы лишить переправу защиты. Новицкий сообщал Сытнику, что фашистские самолеты наведываются сюда по три-четыре раза в день. Норовят снижаться. Но какой спустится — тому и конец. За время, что стояли в Спартановке и здесь, десятка три стервятников сбили…

— Счет приличный, — заметил Сытник. — Не зря вас Герман расхваливает на разборах. Он и предложил: поезжай, говорит, опыт обобщи. Другим передадим. Вот я к вам и прибыл.

С находившегося рядом КП дивизиона наведался к Новицкому капитан Косырев. Он все время вспоминал трудные бои на Сухой Мечетке, когда командовал вторым дивизионом. Любил рассказывать, как со своим штабом стояли до последней возможности, а затем, уже будучи окруженными, ночью пробились через боевые порядки гитлеровцев. Смелый и опытный командир, он ныне возглавлял первый дивизион, две батареи которого находились на острове, а третья — за Волгой, в Лебяжьей Поляне.

— Вышел поутру прогуляться, думаю, дай загляну к Хлеборобу. Вижу, кругом порядок, — с хитринкой в глазах сказал Косырев.

Заглядывал он частенько то на одну, то на другую батарею, требуя, чтобы блистали чистотою пушки, чтобы во всем был порядок.

— «Огурцов» маловато, — сообщил Новицкий. — Надо пополнять.

— Скоро причалит баржа. Дам сигнал, — пошлешь бойцов разгружать. — И Косырев ушел к своему командному пункту.

Новицкий, вызвав Жихарева, потребовал использовать затишье для тренажа.

Туман еще лежал в низинах и балках, а на остров уже полетели тяжелые снаряды. Бойцам комбат приказал укрыться в ровиках. Не услышав стрельбы зениток, прибежал Косырев.

— Почему не ведете огня? — спросил Новицкого.

— Снарядов мало, а пикировщики могут нагрянуть в любую минуту.

— Баржа подходит. Посылай людей. Ну а этим, — кивнул он в западную сторону, — я сам отвечу.

Косырев любил вести огонь по наземным целям. Он подошел к первому орудию, встал на бруствер окопа, в бинокль стал рассматривать правый берег. Заметил яркие вспышки. Определил координаты: Подал расчету команду. Выстрел. Снова Косырев вскинул бинокль. Просиял:

— Попали. Хорошо, братва. Заряжай!

Вдруг близ орудия разорвался вражеский снаряд. Косырев пошатнулся и упал навзничь. Слетела фуражка, и ветер растрепал белокурые волосы. В крови гимнастерка, кобура пистолета, футляр фотоаппарата, который он всегда носил при себе.