Зенитные залпы - Михаил Вербинский

— Постойте, рану перевяжу! — кричала Земцова.

— Потом, а теперь бить надо гадов! — послышалось в ответ.

Лена поняла, что Парамонов не остановится, сама схватила у убитого карабин и открыла огонь по фашистам.

Есть предел усилиям человека — до этого предела бил по врагам Илья Парамонов. Потеряв много крови, он упал, прильнув лицом к земле.

— Сынки мои, доченьки, не сдавайте Сталинград, — шептал боец, впадая в забытье.

А у другого орудия молодому бойцу наводчику Зарубину перебило обе ноги. Оставляя следы крови, он отполз на бугорок и стрелял по пикировщикам из карабина. И так, пока не кончился налет. А когда удалился гул самолетов, Зарубин обнял карабин и, тяжело дыша, сказал товарищам:

— Отвоевался, отомстите за меня…

Метался по огневой, обычно спокойный, уравновешенный, командир взвода лейтенант Курносое. Он управлял огнем. Когда на одном из орудий ранило заряжающего, — подменил его. И вот он уже подносит снаряды к соседней пушке.

Призывный голос его звучал вдохновляюще:

— Смелее, ребята!

Подбежал к раненному в голову и руку командиру батареи. Позвал Земцову, чтобы перевязала раны. Кур-носов вернулся к орудиям. Бочков торопит санинструктора: «Скорее, скорее…», а сам окидывает огневую взглядом воспаленных глаз. Поднимается на ноги. «Бочкова не так легко прибить, волжская закалка…» — шепчет он запекшимися губами. Как ни настаивали товарищи, не оставил огневой, продолжал командовать батареей. А на теле Бочкова было уже десять ран.

Ночью пятая переместилась, встала недалеко от прежнего места. Тщательно была замаскирована огневая позиция. Но вот скоро пикировщики навалились и на батарею. Расчеты отбили натиск «восемьдесят седьмых», воющих на все лады своими «свистульками». Но затем по батарее стали бить артиллерия и минометы.

Немецкая пехота при поддержке танков двинулась в атаку на подразделения, державшие здесь оборону. Командир батальона по телефону просит Бочкова:

— Леша, родной, поддержи огнем!

Зенитки ударили по пехоте и танкам, двигавшимся в центре. Танки, которые пошли справа, встретили расчеты противотанковых пушек. Три бронированные машины покрылись черным дымом. Остальные поползли в балку. Но новая группа танков и пехоты появилась слева.

Бойцы стрелкового батальона бросились навстречу противнику, пытавшемуся пробиться на левом фланге. Завязались отчаянные поединки. Четыре танка окутались черными клубами дыма. У остальных экипажей не выдержали нервы, и они повернули назад.

Тем временем с наступавшими в центре автоматчиками наши пехотинцы завязали рукопашную. Приближалась новая цепь гитлеровцев. Их вовремя заметил Бочков, подал команду, и орудия осколочными снарядами остановили врага. Гитлеровцы залегли и так не поднимались больше часа. Их добили наши пехотинцы, перешедшие в контратаку.

Численное преимущество на стороне противника было явное. Но преодолеть рубеж стрелкового полка, в боевых порядках которого действовала зенитная батарея, гитлеровцам никак не удавалось. Слишком высок был моральный дух защитников своей родной земли. У каждого в душе пламенели слова клятвы, данной здесь, на волжском берегу: «Ни шагу назад!»

Трудно сказать, какой по счету была очередная атака фашистов. Алексей Бочков выбежал из окопа, чтобы посмотреть, что происходит вокруг, и в этот момент еще четыре осколка впились в его тело. И он, обессиленный, позвал политрука Солуянова.

— Командуй батареей, комиссар… — И добавил: — Выстоять надо… Нельзя отступать…

…Два дня прошло, как отправил Ершов батарею на передний край. В штабе знали: трудно там, очень трудно. Но вот на КП полка привезли Алексея Бочкова. Сняли с машины. Пришел врач. Рядом Ершов.

— Сегодня трижды передавал приказание отправиться в госпиталь, — и сердито и душевно произнес командир. — Почему же…

— Почему не выполнил приказ? — тихо отозвался Бочков. — Сердце требовало оставаться на огневой, пока держали ноги…

Ершов поцеловал комбата.

— Спасибо. — И, как бы уже адресуясь к тем, кто стоял здесь, продолжил: — Вот он, советской закалки человек: падает, а дерется, умирает, а рвется в бой…

Медленно, будто с тяжелой ношей, Ершов направился в лабиринт отсеков, спрятавшихся под многометровой толщей речного берега. Сколько важных дел постоянно беспокоили командира: доставка боеприпасов, продовольствия, смена огневых позиций, пополнение боевой техники… В эти минуты будто ничего не касалось его, в голове — один лишь комбат Бочков с тринадцатью ранами на теле… Вот такими, как Бочков, богатырями видел Ершов бойцов, командиров, стоявших на огневых позициях сражавшихся зенитных батарей.

Его мысли прервал надтреснутый басок начальника штаба Парицкого:

— Крупные группы самолетов идут курсом к центральной переправе!

Глаза Ершова мгновенно расширились:

— Объявите тревогу!

14. Переправа, переправа…

— Гу-у-у… гу-у-у… — Монотонный прерывистый гул, выделяющийся из грохота орудий и треска пулеметов, не стихал ни на минуту.

«Юнкерсы» и «хейнкели» пробивались к стоявшей утесом ГРЭС. Сотни бомб они разбросали вокруг, но ни одна не упала на ее корпуса, где находились мощные энергоблоки. Не давали вражеским самолетам такой возможности стоявшие здесь среднекалиберные зенитные орудия и пушки-«малютки».

Бомбардировщики ползли к полуразрушенным корпусам заводов. Били по развалинам наугад, надеясь поразить бойцов, повсюду занимавших рубежи обороны. Солидную долю бомб «юнкерсы» и «хейнкели» предназначили для центральной переправы.

Переправа… Ее называли и «Дорогой к победе», и «Артерией жизни». Это был путь, по которому сражавшийся на правом берегу город получал подкрепления, оружие, боеприпасы, продовольствие. Разрушат переправу — защитники останутся без нужной им поддержки.

Как только приближалась опасность для волжской переправы, над ней в небе вспыхивали белые облачка. Издали они напоминали одуванчики, но самолеты не решались к ним подойти близко: от разрывов зенитных снарядов они держались на почтительном расстоянии.

Но вот разведчики донесли, что к Волге, где пролегла «Артерия жизни», держат курс свыше ста самолетов. Зенитчики были начеку. Выдержат ли они удар лавины машин? Трудно было предугадать, как распределят свои силы, какие применят тактические приемы бомбардировщики. Но никто не сомневался, что удар будет прежде всего по тем, кто защищает переправу.

Как ни мудри над выбором огневой позиции, а зенитную батарею в яму не запрячешь. Зенитной точке дай возвышенность, холм, бугорок. Высота нужна для того, чтобы был лучший обзор. На одной из высоток возле глубокого оврага близ переправы, рядом с КП дивизиона, которым командовал капитан Здисенко, располагалась батарея старшего лейтенанта Ольховикова. Состояла она из закаленных в боях зенитчиков. В августе на волжской земле, у Воропонова, батарея сбила девять вражеских самолетов. Пять из них — первый расчет сержанта Петра Петрова.

У Петрова, коренастого, кряжистого парня, отлично стрелявшего из винтовки, пулемета, была крепкая любовь к зенитному делу. Он же выработал свою формулу боя с самолетами и выражал ее так: когда летит на нас фашист — не медли, не спеши, не промахнись!

И теперь, когда батарея готовилась к бою, словно проверяя знание бойцами расчета этой формулы, спрашивал:

— Ефрейтор Полисадов, что значит для зенитчика «не медли»?

— Быстро занять место у орудия и внимательно слушать команды.

— Что значит «не спеши», боец Дьяконов?

— Выполнять свои обязанности без горячности, спокойно и уверенно!

Петров обращается с третьим вопросом:

— А что означает «не промахнись», ефрейтор Остроголов?

— Это значит — попади в самолет. Ты не попадешь в него, — он накроет тебя бомбой. Выбирай одно из двух.

Все отвечали быстро, скороговоркой, потому что так требовал Петров.

И хотя формула Петрова никем не утверждалась, как только предстояло вести бой, в своем расчете он всех заставлял повторять ее. Сейчас он сделал то же самое, а в заключение обвел всех взглядом и произнес:

— Не медли! Не спеши! Не промахнись!

А самолеты будто и не собирались бомбить переправу, группами начали осаждать огневые позиции зенитчиков. На батарею Ольховикова пошли в атаку одновременно самолеты целой группы, методом, как называли его бойцы, «все вдруг». Дружно ударили орудия батареи. Вой моторов, пальба, разрывы, дым, пыль — все смешалось воедино. Но огневики ни на что не обращали внимания: их дело — стрелять, не медля, не спеша. Расчетливо действовали наводчики Остроголов и Полисадов. Снайперскими очередями они расстреляли один за другим три самолета.

Пикировщики отпрянули от огневой. Но здесь, в ее пределах, упали мелкие бомбы. Они чадили, шипели и в конце концов взрывались.