Туманные аллеи - Алексей Иванович Слаповский

не говорим почти. Она после папы, когда он… Будто тоже умерла. А когда мама, то совсем… Все по инерции у нее.

– Это страшно, грустно, но надо жить дальше.

– Я знаю.

Глебу было очень жаль девушку, при этом он рассматривал подробности ее телосложения, любовался ее лицом, не подавая вида, скрывая спокойным, участливым взглядом второй взгляд, жадный и откровенный. Будто два зрения было у него, одно ясное, прямое, а второе маленькими чертиками высовывалось из-за зрачков и радужки, блудливо глазея во все стороны. Ему все больше нравилась эта Юля, причем интерес нарастал с удивительной скоростью – если всего лишь полчаса назад его внутренний голос меланхолично говорил: «Да, приятная девушка, неплохо бы с ней чего-нибудь такое…» – то теперь этот голос удивлялся: «Черт бы меня взял, какая девушка, как я хочу с ней сделать все, что только возможно!»

Это ощущение стало жгучим, что редко бывало с Глебом. Таким настоятельным, что перебороло его природную мешковатость и застенчивость.

– Я могу помочь, – сказал он. – С поступлением в этом году ты опоздала, но есть подготовительные курсы. Ну, и знакомства у меня, естественно. Как смотришь на это?

– Спасибо…

И еще что-то сказала.

– Не понял?

Глеб, морщась от усилия расслышать, встал со стула и сел рядом с ней.

– Теперь можешь хоть шепотом.

– Почему вы мне решили помочь?

– Потому что ты мне очень понравилась, – Глеб взял ее за руку.

Рука была холодной, а в животе и под сердцем у Глеба стало горячо. Никогда и не с кем он не чувствовал себя таким смелым. Таким покровительственным. Таким властительным.

Положил руку на ее шею, под волосами, собранными на затылке в большой плотный пучок.

– Ничего себе! – сказала Юля.

– Что?

– Вы всегда так делаете?

– Если честно, никогда. Ты не думай, я не искатель чего-то… Ну, ты понимаешь. И я не женат, кстати. Я к тому, что некоторые от жен…

– Да знаю. Летом у меня был такой.

– В каком смысле был?

– В прямом. Инженер по газу, они газ проводили от нас куда-то там…

– Обещал увезти и обманул? – Глеб был так нетерпелив, что не хотел дожидаться ее рассказа, упредил его, уместив в простой и прямой вопрос.

Но история оказалась другая.

– Нет, он всерьез собирался. Но женатый, а я так не хочу. Да и не сильно влюбилась… В общем, ничего не получилось.

– И далеко зашло? Я имею в виду…

– Да, у нас постель с ним была, если вы об этом.

Она еще и не девственница, радостно подумал Глеб, всегда очень боявшийся нетронутых и даже в мыслях не представлявший, что может порушить чью-то невинность. Это была и неприязнь к самому процессу, и, конечно, нежелание взять на себя ответственность.

А вдруг тихой и скромной девочке просто нравится это дело? – с надеждой думал Глеб. – Просто нравится этим заниматься, вот и все. Были же у меня такие – бескорыстные, темпераментные и не ждущие никаких продолжений после приятного контакта.

Глеб по привычке соврал сам себе, в действительности из таких у него была всего одна, остальных он довообразил по аналогии с ней, с Ниной Лесковой, второкурсницей, которую юноши-студенты меж собой называли Нинон Леско или просто Нинон. Друг Костя пришел однажды с ней и бутылкой водки, когда родители Глеба были на курорте. Бутылку водки Костя употребил, а Нинон не тронул, бездарно заснул прямо в кухне за столом. Глеб, считая, что нет уз святее товарищества, не собирался пользоваться моментом, предложил девушке расположиться на ночь в родительской спальне. Она откинула покрывало, улеглась на широкой постели, раскинула руки и сказала:

– Как мягко!

И сразу же за этим:

– А ты симпатичный!

Глебу хватило ума понять, что мягкость постели и его симпатичность – достаточные для Нинон поводы к сближению. И сблизился. И с благодарностью помнит пыл и жар этой Нинон – она ласкала его так, будто он был самым любимым человеком в ее жизни.

А Костя ничуть не обиделся, когда узнал об этом, лишь сказал авторитетно, будучи в перспективе дипломированным психиатром:

– У нее клиническая нимфомания!

И добавил:

– На наше счастье!

Вот бы и у Юли было что-то подобное, размечтался Глеб, передвигая руку с шеи на плечо и таким образом уже обнимая Юлю.

– Вы не слишком быстро? – спросила она, и в голосе не было ни смущения, ни тревоги.

– Я не виноват, что ты мне так нравишься.

– Вы мне тоже вообще-то. Даже больше, чем Павел.

– Газовик?

– Да. А вдруг я вам навстречу пойду?

– Только об этом и мечтаю, – наиграл Глеб, не очень скрывая, что наигрывает. Ему и в самом деле стало страшновато, и он был не против, если Юля этот страх разгадает, не захочет связываться с таким робким мужчиной.

И она разгадала.

– Да ладно вам. Вы боитесь, я же вижу. Я сама трусиха страшная была, когда… Я нашим, калиновским, дотронуться до себя не позволяла. Орала сразу, будто меня резали. А после смерти мамы и папы как-то… Как-то, не знаю… По-другому стало все. А после Павла совсем… Но знаете, о чем я мечтаю?

– О чем?

– Чтобы кто-то приехал – образованный, интеллигентный, умный, как вы, чтобы влюбился и меня увез. Это я вас предупреждаю, чтобы… Хочу хорошо выйти замуж, да, признаюсь. Другому бы не сказала, вам говорю.

– Спасибо.

Глеб сразу остыл. Девушка очень нравилась, он не помнил, чтобы кто-то так сильно и так вот сразу нравился, но жениться на деревенской простушке он не собирался.

– Ну, спокойной ночи? – спросила Юля.

Это предполагало, что выбор остается за ним.

И очень хотелось сказать – не рассчитывай, подруга, никакой спокойной ночи не будет, но осторожность и здравый смысл победили. Глеб убрал руку и встал, признавая этим свое поражение.

– Да. Прости, если обидел.

– Меня-то чем? На себя обижайтесь.

Умеют они зацепить, с досадой думал Глеб, возвращаясь к себе. Все умеют, любая фитюлька из села Перепендяево лет с двенадцати уже знает науку, как уязвить мужчину, заставить его чувствовать себя неполноценным. Чтобы захотел реабилитироваться. Не дождешься! – мысленно сказал он Юле. – Все ваши хитрости знаю, до тридцати лет не попался, и до сорока, если надо будет, не попадусь!

Разделся, лег. Осознал, что давно уже хочет в туалет. Встал, спустился. В санузле под лестницей были ванна, накрытая досками, с ведрами на них, и унитаз, торчащий из цементного пола, без бачка, – ведра с водой предназначались для слива. Но все лучше, чем нужник дощатый во дворе. И газ есть в доме, и телевизор отлично показывает. А