Природа. Человек. Закон - Городинская Виолетта Семеновна

Это радикальнейшее средство — хищники.

Согласитесь, едва прочитав это, вы тотчас же почувствовали неприязнь. Так уж устроен человек, что любое понятие и явление он воспринимает эмоционально, в соответствии с теми или иными своими этическими принципами. Слово же «хищник» имеет для нас вполне определенный, негативный смысл. И не стоило бы углубляться в лингво-этические проблемы, если бы смысл понятия не определял отношения к явлению. А негативное отношение — уже беда, иной раз непоправимая. Даже для самой этики человека.

«Литературная газета» как-то рассказывала, как дети спасали бедную птичку от когтей хищной кошки. Вырвав ее из лап зверя, дети увидели, что птичка уже мертва. Беседовавшего с ними автора статьи они проводили на пустырь, где был маленький, украшенный цветочками свежий холмик.

— Здесь мы похоронили бедную птичку, — печально сказали дети. Рядом был еще один, тоже свежий, но ничем не украшенный холмик.

— А это что?

— А это мы убили и похоронили кошку, которая убила птичку.

Вот так-то? Отсюда уже рукой подать до этики конкистадоров и колонизаторов, уничтожавших тысячи, миллионы туземцев за то, что они приносили богам человеческие жертвы.

Сегодня эти спасители «малых сих» от «зверской жестокости» отводят душу в истреблении зверей и птиц, объявленных хищниками.

И мало кто знает — да и хотят ли знать? — что ни один биоценоз не может существовать без хищников, а значит, без них невозможна и сама жизнь на Земле. Если, конечно, исключить сине-зеленые водоросли.

Все мы хищники. За исключением растений и сапрофагов — микроорганизмов и насекомых, питающихся отмершими органическими остатками, да еще тех немногочисленных видов насекомых, что питаются нектаром и его производными — все поедают живые существа. Корова, щиплющая травку на лужке, и зайчик, объедающий ветки ивняка и молоденьких осинок. Божья коровка, уничтожающая тлей, и птичка, клюющая и божьих коровок и гусениц. Дафния, поедающая инфузорий, и инфузория, охотящаяся за бактериями.

Так что в философском плане — уничтожая хищников, мы уничтожаем себя. Впрочем, не только в отвлеченно-философском, но и в конкретно-земном смысле эта деятельность человека вполне может приблизить его собственную гибель.

Ибо лучшего регулирующего устройства, спасающего в том числе и человечество, от нашествий тех же грызунов, несущих с собою массовые эпидемии чумы, холеры, черной оспы, других «бичей божьих», — нет и быть не может.

В нашем лесу обитают лисицы и волки, куницы и хорьки, ласки и горностаи. В дуплах и старых, брошенных воронами и сороками гнездах живут ястребиная и ушастая совы, обыкновенная бородатая неясыть, мохноногий сыч и совка-сплюшка, гнездятся ястребы — тетеревятник и перепелятник. Всем им вполне хватает пищи, кормятся они в основном грызунами и насекомыми, которые плодятся очень быстро и потому род их не скудеет.

Хищники, как правило, животные территориальные. Место, где они обитают, — и родной их дом, и постоянное место работы по добыванию хлеба насущного. Территории бывают разные: у волка, например, 200–300, а то и вдвое больше, квадратных километров, у лисы в 5-10 раз меньше и обычно они граничат с участками других соседей. По границам и наиболее удобным для хода местам ставятся хорошо и далеко различимые предупредительные пахучие метки: «Занято. Находиться и охотиться посторонним лицам строго воспрещается». Нарушишь запрет — пеняй на себя. Нарушают, конечно, но только в случае крайней нужды.

Эта разграниченность и ограниченность территории заставляет зверей согласовывать свое размножение с запасами пищи. Перехватить «в долг» у соседа едва ли удастся, он сам обзавелся семьей в расчете на оптимальный запас пищи. Словом, все идет как шло годами, в сравнительном равновесии, до тех пор пока та или иная случайность (как правило, человек) не нарушит его.

Грызуны вдруг начинают интенсивно плодиться. Поскольку в норме тот или иной биоценоз имеет достаточный резерв и территории и пищи, до сверхоптимальной плотности популяций еще достаточно далеко. Но все звери уже замечают: стрелка от отметки «норма» поползла вверх. И отзываются на это увеличением своего потомства. Чем больше появляется грызунов, тем больше рождается детенышей у хищных зверей и птиц, питающихся грызунами. На вольных хлебах детеныши растут быстро и в свою очередь плодятся без ограничений. Территории становятся меньше, хищников больше, но такого значения, как при норме, ни для кого это не имеет.

Грызуны видят, что дело принимает серьезный оборот: Природу не обманешь и не переспоришь. Как бы ни хотелось плодиться и размножаться до бесконечности, чтобы заполнить теми же мышами всю Вселенную, но, видно не удастся. И начинают сворачивать свое производство.

Многочисленные птенцы в гнездах, детеныши в логовах и норах начинают пищать и скулить от голода. У волчиц, некогда спокойно и сыто игравших с детьми возле логова, обнаруживается вдруг несносный характер.

— Тоже мне, мужик, — презрительно ворчит волчица, — даже паршивого зайчонка раздобыть не можешь. Хоть бы десяток мышей принес!!

— Попробуй, раздобудь, — огрызается волк. — Шустрая нашлась!

— И раздобуду!

Отбросив обычное правило не отлучаться от логова, все время охранять детей — не до него теперь, — волчица отправляется на промысел. Без устали рыщут они и днем и ночью, но добыча так ничтожно мала, что детеныши гаснут от голода один за другим. То же самое происходит и в норах и в гнездах. Постепенно, не сразу, все приходит в норму: устанавливается оптимальное соотношение: биоценоз — грызуны — хищники. Снова год за годом все идет своим чередом, пока не возникнет вдруг очередная вспышка плодовитости грызунов или, наоборот, — упадок рождаемости.

Не думайте, что это чисто логическое заключение взято с потолка. Вполне достоверные отчеты торговой «Компании Гудзонова залива» о закупках шкур зайцев и рыси (питающейся зайцами) с 1845 по 1935 год показывают жесткую зависимость между количеством тех и других зверей. На графике, вычерченном исследователями, каждый взлет численности заячьих шкур неизбежно сопровождается таким же взлетом шкур рыси. И наоборот — падение количества заячьей пушнины резко сокращает и приток рысьей. Интересно, что все эти 90 лет соотношение держится постоянно: на каждые три заячьи шкурки — одна рысья.

Менее долговременные, но от этого не менее достоверные данные получены непосредственными полевыми наблюдениями за колебаниями численности лемминга и питающихся им полярной совы и песца. Те же изменения наблюдались и при изучении взаимосвязи таежного сорокопута, лисицы и полевок, которыми питаются первых два вида.

Как видите, основные составляющие (далеко не все!) лесного сообщества: деревья — травы — насекомые — птицы и грызуны — микроорганизмы возбудители болезней — хищники, удивительно взаимосвязаны, необходимы друг другу. Попробуйте вырвать хоть одно звено из этой цепочки — и весь биоценоз пропадет, сгинет будто и не было его. Даже болезнетворные микробы и вирусы необходимы — иначе остальным не справиться с экспансией расплода насекомых и грызунов.

Несколько меньшим, но столь же важным значением для жизни биоценоза в целом, а для популяций грызунов и травоядных в особенности отличается санитарно-эпидемиологическая работа хищников. Главные истребители хищных зверей и птиц — охотники, егеря и охотоведы с большим самомнением утверждают, что они вполне в состоянии заменить в этом важном деле хищников. Но отнестись к этому утверждению можно так, как и ко всем остальным охотничьим байкам — с сомнением.

Прежде всего — ни один охотник, егерь, охотовед не может быть так же вездесущ и постоянен в жизни биоценоза, как, скажем, волк. Не говоря уж об охотниках, наезжающих в угодья только в сезон охоты, но даже егерь, по должности обязанный находиться каждый день в лесу, может обойти и обследовать в сотни раз меньшую территорию, чем волк. А уж увидеть, услышать, учуять даже самый наиопытнейший, наизнающий, как говорится «божьей милостью», специалист способен в тысячи раз меньше лисы, волка, рыси, ястреба или сов. Как бы осторожно ни шел человек по лесу — его обязательно выдаст хрустнувшая под ногою ветка, шуршание сухих листьев, другие шумы, настораживающие зверей и птиц. Как бы он ни маскировался, но его крупная, высоко поднятая над землею фигура, всегда будет видна далеко-далеко. Даже в сравнительно густой чаще леса, поскольку не может человек идти и не раздвигать ветви, движение и колыхание которых сразу показывают: оттуда идет опасность. Ну и, конечно, запах человека, разносящийся далеко окрест даже в бездвижном воздухе, предупреждает всех лесных жителей: прячьтесь! Если не можете убежать — затаивайтесь, вжимайтесь в землю, в траву и ветви.