Не/много магии - Александра Давыдова

У Андрея, когда он поднимется с земли и отряхнет грязную одежду, еще будет будущее. Он напьется, как сапожник, проломит кулаком стену, будет орать и рыдать в фиолетовое небо. Черед неделю — а может, месяц — успокоится, уволится, уйдет прочь, и от селения к селенью станет охотиться на ночные страхи и последних чудовищ, потерявших древнюю привычную сеть, ныне затаившихся по оврагам и пролескам.

Он, наверно, даже возьмет с собой Славу. Тот научится читать звериные следы и метко стрелять в чудовищ. Хотя это у него всегда будет получаться гораздо хуже, чем путать следы собственные… и чуять вкусных перуанцев, прячущихся за ветхими стенами домов с наступлением темноты. Но ничего. Его новый, настоящий отец, любивший его мать за маленькой дверью в кладовке, успел перед смертью рассказать мальчику легенду. Когда-нибудь он отыщет самую красивую девочку, и всё снова будет. Будет.

А в настоящем Женя лежит на земле, и из щеки ее торчит широкое прозрачное лезвие. Что это, ледяная корочка или обломок витража — совсем не важно. Болотный сон уже положил тяжелую голову на плечо, и она возвращается в пустое бесцветное время, когда ей было так спокойно. И хорошо. Ведь невозможно же быть все время, так?

Когда-нибудь он отыщет самую красивую девочку…

Завтра

Фотографировать животных запрещено

— По-моему, я застряла, — Инка сморщила нос и посмотрела на дикобраза, который целеустремленно и с весьма опасным топотом двигался по клетке, подбираясь всё ближе к ее руке с фотоаппаратом. — А если он выстрелит в меня иголками?

Дикобраз тут же, как назло, зафырчал, блеснул глазами-пуговками и распушил черно-белую колючую шубу.

— На твоем месте я бы скорее опасался охранников, — Макс с независимым видом взялся за полы куртки, закрывая Инку от ближайшего служителя зоопарка, развел руки в стороны и даже немного помахал ими, делая вид, что собирается взлететь. — Дырки мы, если что, заклеим пластырем. А вот отмазать кого-то от наказания будет гораздо сложнее.

Прямо над головой у них висела табличка «Фотографировать животных строго воспрещается!» С жирным ярко-красным восклицательным знаком и черепом с перекрещенными костями.

Дикобраз тем временем пришуршал к самым прутьям и ткнулся носом в Инкино запястье. Щекотно засопел, оскалил неожиданно оранжевые зубы и тронул лапой фотоаппарат. Девушка закусила губу и резко дернулась, пытаясь вытянуть руку наружу. Получилось. Большая пуговица на плече не выдержала и отлетела, щелкнув по полу клетки как раз перед мордой ошалевшего дикобраза. Тот отпрыгнул и заворчал, угрожающе потрясая иглами.

Охранник обернулся на шум, но Инна чудом успела засунуть фотоаппарат в карман пальто и уже невинно смотрела по сторонам такими круглыми глазами, будто ржавые решетки, увешанные запрещающими табличками, аллеи парка, замусоренные обертками от мороженого, и вяло облетающие деревья были самым удивительным зрелищем на ее памяти. «Господи, кто-то еще способен глядеть на этот ад с интересом», — хмуро подумал работник секции грызунов и пошел по дорожке, загребая листву тяжелыми ботинками. Он ошибся. Инка всегда смотрела вокруг именно так, как любознательный турист на чужой планете. Из-за этого, собственно, всё и началось.

Год назад родители затеяли на даче ремонт, и Инне достался «на растерзание» чердак. Хлама там было раза в три больше, чем на всех остальных этажах старого дома, и кто-то другой, наверно, возмутился бы по поводу несправедливого распределения работы… но зачем? Зачем напрасно расстраиваться, если среди подшивок газет десятилетней давности можно обнаружить журнал с каким-нибудь интересным рассказом и зачитаться до вечера, сидя у крошечного окна на теплых щелястых досках. Если в картонных коробках, криво сваленных одна на другую, можно найти решительно всё — от маминой свадебной фаты до своих первых погремушек. Если в темных углах, помимо паутины и дохлых мух, скрываются разноцветные склянки и ключи от неизвестных дверей. Если пылинки искрятся и пляшут в тонких лучах солнца, пробивающихся из-под крыши, и кажется, что чердак насквозь проткнули золотыми спицами… В общем, Инка ни разу не пожалела, что вызвалась разбирать осколки прошлого. Быть туристом во времени ничуть не менее интересно, чем покорять пространство.

Пачка старых фотографий пряталась между страницами глянцевого журнала, на обложке которого красовался призыв худеть с умом. Подкреплялся он красочной фотографией болгарских перцев, и Инна, которая терпеть не могла этот овощ, уже отбросила было журнал в сторону, когда из него посыпались карточки. Темные, без современного три-дэ эффекта, нечеткие. Но не в фокусе дело.

С фотографий смотрела смешная девочка с пухлыми щеками, в пуховике с синим капюшоном и желтой игрушечной лопатой в руках. За спиной у нее виднелись то прутья, то железная сетка. А за ними — то морда белого медведя, то клетчатый бок жирафа, то шерстяной лоб овцебыка. Инна задумчиво пересмотрела карточки несколько раз. На одной из них, в самом уголке, можно было разглядеть вывеску «Добр… пожа… в зоо..».

— Это ведь бабушка? — спросила она за чаем, протягивая фотографию через стол.

— Да, — мама улыбнулась. — Тут ей года четыре, не больше.

— Тогда в зоопарках не запрещали фотографироваться со зверями? — Инкина любознательность уже почуяла тайну, и рвалась с поводка на поиски разгадки. А что вопрос — вопрос был риторическим.

— Как видишь.

— А теперь почему…

— Не знаю, я не зоолог. Кому еще пирога? — мама сделала вид, что чаепитие важнее старых фото. Но потом, собирая посуду со стола, вспоминала, как в юности долго ждала весны — сколько ей было? семнадцать? или восемнадцать? — чтобы почувствовать себя ребенком — покататься на пони, и чтобы дядя с круглым зеркальным глазом крикнул: «Улыбнись, сейчас вылетит птичка!» Наконец случились майские праздники, они с друзьями пришли на аллею, где обычно маялся в ожидании наездников шерстяной лопоухий коник, но его уже не было. Не было ни краснолицего толстяка в пробковом шлеме с удавом на шее, который раньше зазывал всех «Почувствуйте себя в Африке!», ни совы с обрезанными крыльями, ни смирных лохматых обезьянок, ни толстого лори с круглыми глазами. А вдоль аллеи, прибитый к деревьям, висел длинный плакат: «Фотографироваться с животными запрещено!»

— Ты же начинающий биолог, — Инка сидела на парапете и от волнения грызла уголок карточки. — Ты должен знать!