Атомная бомба - Владимир Губарев

Строка истории: «При покрытии второй детали произошло ЧП. На внутренней поверхности образовался высокий дендрит. Устранить его без нарушения покрытия было невозможно. Будет ли деталь после снятия покрытия годной? Как снять покрытие, не повредив деталь? Возникшая ситуация особенно серьезной была для научного руководителя цеха А.С. Займовского. Когда он сообщил о случившемся Б.Л. Ванникову, тот возбужденно заявил, что, если деталь будет забракована и ее придется изготавливать заново, он отдаст его под суд Ответ Александра Семеновича, что он не боится советского суда, вызвал неожиданную реакцию ванникова, который воскликнул: «а я вот боюсь!»… К счастью для всех, покрытие с детали сняли легко. Повторное покрытие детали было удачным».

— Вы знали, что скоро пройдут испытания?

— Нет. Просто однажды изготовленные детали «исчезли». Это случилось ночью, когда в цехе никого не было. Об успешном испытании я узнал случайно. Приехал в цех Славский, увидел Бочвара и радостно сообщил ему об успехе. Я понял, что речь идет об испытаниях… А потом было опубликовано Сообщение ТАСС.

— А с Берией вы встречались?

— «встречались» — это неточное слово: я был для него одним из многих тысяч… Ну а видеть «грозного министра» довелось. Кстати, вскоре после испытаний атомной бомбы стало известно, что Берия приедет на комбинат и посетит наш цех № 4. В день его приезда на рабочих местах были оставлены только ответственные исполнители Мне поручили ждать его прихода у входа в хранилище плутония, которое мы уже к этому времени построили. Но Берия только остановился у входа, выслушал объяснения директора Музрукова и, не осматривая хранилища, пошел дальше. Его сопровождала большая свита генералов.

— И на этом можно было поставить финальную точку?

— Все только начиналось! После испытаний бомбы в цех поступил приказ Б.Л. ванникова жестко закрепить разработанный технологический процесс в инструкциях. А в конце было сказано, что виновные в нарушении инструкции будут отдаваться под суд… А вскоре цех № 4 прекратил свое существование. Весной 1950 года закончилось строительство здания 11. По решению директора комбината начался переход производства специзделий. Он шел медленно, поэтапно, так как существовал план производства деталей из плутония, и его необходимо было выполнять. Однако летом 1950 года цех № 4 прекратил свое существование.

— Вы с удовольствием вспоминаете то время?

— Да, жесткий был режим, огромная ответственность, пристальное внимание начальства, но атмосферы страха и скованности не было. Ученые и руководители, и особенно А.А. Бочвар, сумели создать и поддерживать в цехе особый психологический климат, исключающий расхлябанность, но стимулирующий творческий поиск. И это в значительной степени обеспечило успех.

— А ваша семья приехала к вам?

— Да, и достаточно быстро. Дело в том, что были специальные уполномоченные, которые привозили в «зону» людей…

— Почти как в лагеря?

— Нет, такое сравнение недопустимо! В закрытых городах все-таки были хорошие условия жизни, хотя и существовали определенные ограничения.

— Людей не выпускали за колючую проволоку?

— Тут была определенная дискриминация… Если человек достигал определенной должности, то для него были сильные послабления. Как только я стал заместителем начальника цеха, то Музруков мне разрешал выезжать из «зоны» — уже в 1950-м году я поехал отдыхать в Кисловодск. И каждый год я имел возможность поехать куда-то, но подавляющее большинство людей не выпускали. Это, конечно же, раздражало многих, мол, «начальников выпускают, а нас держат за колючей проволокой»…

— Как вы считаете, без такой секретности можно было обойтись?

— Надо представлять и чувствовать атмосферу тех лет. Мы были убеждены, что если информация от нас «выползет», то американцы могут и нанести ядерный удар. А потому «дух секретности» был потрясающий!.. Я вдруг вспомнил один случай. У нас был инженер Усанов. Уже два года прошло, как мы делаем «изделия». Я как начальник цеха принимаю у него экзамены по технике безопасности. Я спрашиваю: «Знаешь, с чем работаешь?» — «Знаю, — отвечает, — с материалом 30-Е». Это был шифр нашего сплава. «Ну и что это за материал?» Он мне рассказывает о радиоактивности, о том, что и как надо делать, но что это именно плутоний — он и не догадывался! Два года прошло, а он не знает!.. Оказывается, он боится спросить… Он знает только то, что ему разрешено, и не более того!

— Слова «плутоний», «уран» не существовали?

— Конечно, нет! Только шифры…

Строка истории: «Илья Ильич Черняев вернулся домой с работы поздней ночью, усталый и голодный, и попросил жену, которую разбудил, что-нибудь дать поесть.

«Ешь свой карбонат!» — ответила жена.

Он опешил. В это время проверяли оксалатно-карбонатную схему, и первой его мыслью было, что, вероятно, кто-то разгласил данные с большим грифом, если его жене уже все известно. Он постарался взять себя в руки и робко приступил к следствию.

«А откуда ты знаешь?» — спросил он.

«Что я знаю?»

«Про карбонат?»

«Господи! Откуда знаю? Сама покупала в магазине, возьми в холодильнике».

Илья Ильич рассказывал, что он никогда так не смеялся и никогда не ел с таким аппетитом. Утром Черняев рассказывал эту историю. А потом очень долго, если кто-нибудь в группе был голоден, предлагал ему меню из карбонатов, оксалатов, сульфатов…» (Из воспоминаний М. Пожарской.)

— Неужели американцы не знали, где мы делаем бомбу?

— Думаю, поначалу не знали… Потом «географические данные» у них появились, но деталей — а это самое главное! — они не ведают до сих пор… Сейчас разоружение, идут переговоры, и стало ясно (так считают наши некоторые специалисты), что американцы о нелегированном плутонии, который мы применяли, не знают, и они хотели бы понять, как мы это делали… Так что тотальная секретность какие-то препоны перед их разведкой ставила, хотя многое они, конечно же, знали и знают…

— Все-таки было трудно в самом начале или позже?

— Производство складывалось постепенно. После первого «изделия» начали наращивать мощности и объем, а площади оставались прежние…

— Это правда, что у вас не было социалистического соревнования?

— И не только его… Десять лет, пока я там работал, партийная организация не имела права знать, что мы делаем. Ситуация уникальная! Был, к примеру, парторг ЦК — он не мог пройти к нам в цех… Он просто собирал партийные взносы, но провести партийное собрание и обсуждать то, что мы делаем, он не мог… Но после смерти Сталина ситуация начала изменяться: появился горком партии, однако еще долгие годы его представители не могли появляться в нашем цехе…

— Связка «институт — цех» всегда действовала надежно?

— Иначе и быть не может… впрочем, был случай, который показал, насколько это важно и необходимо. Я уже перешел в институт Бочвара, и тут произошло «ЧП». На комбинате привыкли, что именно они выпускают «изделия», а потому в некоторой степени «зазнались», мол, сможем и без науки… Они выпустили новое «изделие» фактически без ведома института. Через два года стало ясно, что допущена технологическая ошибка… И с тех пор любые изменения инструкций, технологии, любых деталей только с согласия «Девятки». И вот тогда Бочвар назначает меня координатором работ института и цеха… Ни одного шага предприятие не может сделать без института, и это правильное соединение науки и производства.

Жар плутония

10 июня 1948 года И. Курчатов, Б. Музруков и Е. Славский — руководители комбината № 817 докладывают об осуществлении цепной реакции в первом промышленном реакторе при наличии воды в технологических каналах. Они пишут:

«За период времени с 10 по 15 июня нами будет проверена система подачи воды, регулирующая и измерительная аппаратура, система аварийной защиты, а также выполнена догрузка пустых технологических каналов графитовыми и авиалевыми блоками.

15 июня предполагается начать набор мощности котла, произведя по мере надобности разгрузку технологических каналов от графитовых и авиалевых блоков и загружая эти технологические каналы урановыми блоками».

Игорь Васильевич Курчатов находится на «Объекте», в Москву он выезжает редко, чередуясь с Анатолием Петровичем Александровым. Пройдет совсем немного времени и Александров заменит Курчатова на комбинате № 817, но пока он лишь «подстраховывает» его, оставаясь в тени.

Однако 14 июня впервые подпись Александрова появляется рядом с фамилиями ванникова, Первухина и Завенягина, то есть руководителями ПГУ. Причем «уровень» документа необычайно «высок», тут нужна подпись самого Курчатова. Речь идет о проекте постановления СМ СССР о постройке второго реактора на комбинате № 817: