Вразумитель вождей. Жизнь и подвиги Преподобного Сергия Радонежского - Александр Летуновский

Братья обнялись, троекратно расцеловались, смахнули набежавшие слёзы. Стефан взял посох и ступил на тропу, возвращающую его к прежней жизни. Варфоломей осенил его вслед крестным знамением и ещё долго смотрел на тропу, которая увела брата в суетный мир.

Почти год старший брат делил с младшим все тяготы пустынножительства, нелёгкий труд с раннего утра до позднего вечера, голод и морозы зимой, пекло и мошкару летом. Более других невзгод Стефана одолевала болезненная нехватка общения. И вот теперь, несмотря на горячие просьбы Варфоломея, он оставил его одного в глухом лесу. В то время это было настоящее пустынное место. На далёкое расстояние его окружали густые непроходимые леса, населённые дикими животными, от робкого зайца до злого волка и страшного медведя. Далеко вокруг не было даже отдельных дворов, не то что поселений. К обители едва можно было пробиться еле заметной звериной тропой. В такой глуши кто стал бы посещать пустынника и приносить ему что-нибудь из жизненных припасов? Варфоломею оставалось надеяться только на собственные силы, редкие посещения младшего брата Петра и на молитвы всесильному и милостивому Господу, прося его о помощи и защите.

Так Варфоломей остался один в пустыне без сподвижника, без наставника и без помощника, с единым Богом вездесущим и никогда не оставляющим тех, которые для Него всё оставили.

«Два родных брата, — пишет блаженный Епифаний, — а между тем какая разница в произволении! Оба совещались жить в пустынном уединении, но один из пустыни ушёл в городской монастырь, а другой и самую пустыню обратил в город. Что казалось Стефану тяжким и нестерпимым, то было легко и приятно для Варфоломея, которого душа с детства пылала Божественным огнём. И Господь хранил его Своею благодатию среди пустыни, ограждал его Своими Ангелами на всех путях, и как сердцеведец, видевший его сердечные расположения, уготовлял в нём начальника многочисленной братии и отца многих обителей».

Воистину, Господь даёт каждому по силам его.

В начале сентября стояла тёплая солнечная погода, летела паутина, лето ещё не кончилось. С тех пор, как ушёл Стефан, поляна несколько преобразилась. Рядом с навесом, под которым стоял стол, Варфоломей соорудил навес для дров. На краю поляны лежали ошкуренные брёвна, ветки и щепки были собраны в кучи. Несколько пней он выкорчевал, но два у входа в келью оставил, на них он любил сидеть в редкие минуты отдыха. Над догорающим костром висел котёл с водой. День кончался. Варфоломей сидел и читал Священное Писание. Со стороны тропы послышался хруст веток. Варфоломей замер в тревожном ожидании. На поляну вышел игумен Митрофан. Варфоломей облегчённо вздохнул и быстро, чуть не бегом пошёл ему навстречу.

— День добрый, отче, — радостно воскликнул он и поклонился.

— День добрый, сын мой, — ответил игумен.

Варфоломей принял у гостя котомку и посох.

Несказанная радость переполняла душу Варфоломея, в том числе и оттого, что прервалось его одиночество, к которому он ещё не привык. Из него просто рвалась наружу благодарность к игумену Митрофану.

— Какое счастье, отче, что ты нашёл возможность посетить меня в моем уединении. Трудным ли был путь?

— Не сказать, чтобы уж слишком трудным. Однако зелень-то как разрослась. Едва находил зарубки, что Стефан оставил. Ну да Господь привёл меня к тебе.

Игумен поставил котомку на скамейку у стола. Развязав её, выложил хлеб, рыбу, огурцы, яблоки, зелень, свечи.

— Вот, братья передали тебе гостинцы.

— Благодарствую, отче. Дай Бог им всем здоровья.

Игумен достал из котомки полотенце, Варфоломей

спохватился:

— Сейчас, отче, я воды принесу, — пошёл в келью, вынес ведро с водой, взял со стола кружку. — Пойдём, отче, умываться.

Освежившись, игумен сел за стол.

— Как вода закипит, трапезничать будем, — сказал Варфоломей, подкладывая дрова в костёр.

Игумен, внимательно наблюдавший за Варфоломеем, заметил его радость и понял, что ему одиноко и что явился он вовремя.

— Пришёл я к тебе, сын мой, поддержать дух твой. Одному тебе труднее, чем было вдвоём с братом. Завтра отслужу Литургию, общение с Богом придаст тебе новые силы.

Варфоломей сел напротив игумена, посмотрел на него и робко сказал:

— Благодарствую, отче. Нуждаюсь я в подкреплении духа, особенно после ухода Стефана. — Тоска по брату всё ещё одолевала его. — Где-то он теперь, вспоминает ли меня?

— Стефан, как ушёл с Маковицы, недолго был у Петра в Радонеже, потом пришёл к нам в монастырь. Говорил, что Пётр обещал навестить тебя осенью.

Варфоломей повеселел:

— Так теперь Стефан в вашей обители?

— Нет. Пожил немного, потом покинул нас. Сказывал, что идёт на Москву в Богоявленский монастырь.

Вода в котле закипела. Варфоломей зачерпнул кружкой кипятку, поставил на стол, бросил туда пучок мяты.

— Отче, прошу отведать угощения скромного.

Помолившись, они приступили к трапезе.

На следующий день игумен Митрофан служил Литургию. После службы он пошёл в келью отдыхать — сказывались годы, и оставался там до вечерней молитвы. Варфоломей занимался хозяйственными делами.

После вечерней молитвы и трапезы игумен и Варфоломей сидели за столом. Всё вокруг располагало для душевной беседы. На поляну опускались сумерки, на небе стали появляться звёзды. Природа молчала, даря тишину и покой. Ярко горел костёр, освещая келью, церковь, деревья. От лёгкого ветерка пламя колыхалось, и казалось, что всё вокруг колышется. Проникшись отеческой заботой о судьбе Варфоломея, игумен решил ещё раз попытаться отговорить его от столь тяжкого испытания, которое могло оказаться не по силам молодой и неокрепшей душе. А если Варфоломей действительно твёрд в своих убеждениях, постараться помочь ему, предупредив о трудностях и дав совет, как их преодолеть. Опытный наставник понимал, сколь осторожно и мудро надо беседовать с молодым человеком, только начинающим суровую жизнь отшельника.

Говорил игумен тихо, неспешно, давая Варфоломею возможность воспринять и осмыслить услышанное.

— Хочу спросить тебя, сын мой, не решил ли ты вслед за своим братом покинуть место сие пустынное и возвратиться в мир?

— Нет, отче, — так же тихо, но твёрдо ответил Варфоломей.

— Ты, сын мой, о жизни в одиночестве по своему опыту знаешь весьма мало, в основном только понаслышке. Жизнь иноческая в уединении столь тяжела, что не испытавшие её с трудом верят рассказам о ней, а иногда и вовсе не верят, потому что перед ними открывается то, что миру грешному вовсе неведомо.

— Отче, никто не понуждал меня к выбору сего пути. Горячая ревность к подвижничеству увлекла меня в пустыню. Все скорби и лишения для меня вожделенны. Горю я, отче, пламенным желанием Божественным.