Граф Орлофф (СИ) - Валентин Егоров

Таким образом, этот вечер превратился для меня в сплошную череду светских знакомств и представлений! Я только и слышал: «мой дорогой граф, позвольте вам представить…», затем следовал поцелуй руки дамы, затем мы с герцогиней де ла Ферте переходили к новому кружку людей, к какому-либо блестящему кавалеру или даме. Я кланялся, целовал дамам руки, постоянно весело скалился и не произносил не единого слова. От меня речей не требовалось, я и так поразил воображение французов своим сожительством с медведем. Дамы с этаким веселым зайчиком в глазах на меня посматривали, а их мужиков, окромя пожрать и поиграть в карты, вообще ничего не интересовало. Герцогиня де ла Ферте прямо-таки цвела и хорошела на моих глазах, она наслаждалась разговором с каждым гостем, не забывая при этом исполнять свои обязанности — быть хозяйкой бала. В какой-то момент я не выдержал своей бесконечной череды молчания и светских представлений, остановился, и в несколько грубоватой мужской, лейб-гвардейской форме у своей сопровождающей герцогини поинтересовался:

— Где твоя спальня, Николь! Я устал от постоянного внимания твоих гостей и хочу немного отдохнуть.

Слегка шокированная моим несколько грубоватым, лейб-гвардейским обращением, герцогиня де ла Ферте с удивлением и с каким-то внутренним восхищением посмотрела на меня. Затем она, молча, развернулась, и направилась к одной из дверей, выходивших в гостиную. В этом своем платье с пышными юбками до пола эта женщина великолепно смотрелась, не смотря на свои поздние годы. По молчаливому поведению герцогини можно было бы легко догадаться о том, что я хорошо вел себя и выполнил все то, что она для меня заранее запланировала. До начала танцев оставалось еще немного свободного времени, которое герцогиня де ла Ферте решила использовать и для своего отдыха.

Спальня герцогини была небольшой залой, в ней, кроме громадных размеров кровати, стоявшей на небольшом возвышении, никакой другой мебели не было. Своими размерами это женское ложе превосходило мужское воображение по поводу того, сколько человек в ней могло поспать одновременно?! По моим расчетам рота солдат могла бы в ней свободно разместиться. Более не обращая ни малейшего внимания на герцогиню, я быстрым шагом направился к этой кровати, по ходу дела совершая магическую дезинфекцию от паразитов этой кровати и постельного белья. Николь ничего этого, разумеется, не заметила, магическое действо производилось под прикрытием постельного покрывала. Да и к тому же в этот момент женщина увлеченно наблюдала за моим мужским стриптизом, по мере своего приближения к ее постели я сбрасывал с себя различные предметы своей одежды.

Я уже дремал, широко раскинувшись на новеньких батистовых простынях постели герцогини, как почувствовал, что кто-то ко мне подкрадывается, при этом стараясь меня не разбудить. Я не пошевелился, не открыл глаз, внутреннее зрение мне уже давно подсказало, что это Николь решила отдохнуть и поспать вместе со мной. Герцогиня де ла Ферте, нарушая все правила светского этикета, которых так строго придерживался король Луи XIV, на коленях подкрадывалась ко мне. Вдвоем мы чудесно выспались и слегка опоздали в гостиную, чтобы вовремя объявить гостям о начале танцев. Приглашенные женщины с нескрываемой завистью рассматривали помятое платье Николь, которое я так и не сумел с нее в спальне снять, уж слишком много было на нем непонятного предназначения застежек.

Оркестр состоял из семи музыкантов и неплохо наяривал различные танцевальные мелодии, а гости, разбившись по парам, то медленно плыли в простом аллеманде, то весело прыгали в двойном бранле, то, словно дети, махали ногами в веселом бранле. Бранль сменился четким бурре, а затем снова переходил в плавный танец ригодон. Бал завершился веселым и народным быстрым гавотом[15].

Я так и не смог принять участия ни в одном из этих благородных французских танцев, родители меня бестолкового, ничему, кроме русского трепака и махать палашом, так и не научили. Поэтому я и боялся своей лейб-гвардейской неловкостью танцующим французским дамам ножки отдавить. При этом я хорошо понимал, что жизнь в Париже, это вам не простое житие-бытие в казармах лейб-гвардии полка кавалерии Его Величества, здесь ко всему прочему нужно было бы задом хорошо вертеть, отдавая поклоны, да и танцами более увлекаться. А то, когда с дамами можно было бы перекинуться по секрету парой слов, договариваясь о свидании, если только не в танце, когда бабу за талию лапаешь, к себе притягиваешь и сиськи ее в декольте глазами рассматриваешь, а ее муж или любовник в это время на тебя такими злющими глазами посматривает.

Как мне друзья всегда говорили, когда я собирался отъезжать в Париж, что бабы там сильно страдают из-за отсутствия настоящих мужиков. Чтобы я больше внимания им бы уделял и глазами ласкал, а то иначе, как был неучем, так неучем и до конца дней своих останусь, в верха пробиться не смогу, пока с нужными людьми не познакомлюсь. Герцогиня де ла Ферте не углядела, мне удалось-таки перекинуться парой слов и взглядов с некой баронессой Аманда-Лучия де ла Мортен и договориться о встрече на следующей неделе.

Далеко за полночь мы с герцогиней де ла Ферте, стоя у дверей, уже вдвоем с улыбками и словами благодарности за приятное общество прощались и выпроваживали своих гостей. А затем отправились прямо в спальню, чтобы с Николь обсудить совместные планы на будущее, но расписку о сотрудничестве я решил с нее не брать.

Когда я вернулся из своей ознакомительной поездки по Франции, во время которой посетил Ла-Рошель и Руан, то забыл своему мажордому Бунга-Бунга упомянуть о своем секретном желании дядюшку Густава, владельца таверны в Обержанвиле, пригласить на постоянную работу шеф-поваром на свою кухню в парижском особняке.

В результате произошло то, чего не должно было произойти.

Дядюшке Густаву надоело дожидаться моего официального приглашения, он продал таверну, вернее, таверну у него отобрали за долги. Оставшийся после продажи таверны скарб он погрузил на трех мулов и, не торопясь и не поспешая, по дороге потащился ко мне в Париж. Грамоты он не знал, поэтому заранее предупредить меня письмом о своем приезде не мог. Денег у него тоже не было ни на письмо, ни на еду. Вот он три голодных дня и добирался до Парижа.

К слову сказать, дядюшка Густав не знал и моего адреса в этом громадном городе. Но, как говорится, язык и до Киева доведет, а его длиннющий язычок в разговорах с парижанами докопался-таки до адреса и, в конце концов, он лично вместе со всеми своими мулами и поклажей предстал перед глазами Бунга-Бунга. Сначала мажордом удивился рассказу дядюшки Густава, заставив его три повторить мои те слова, которыми я его, якобы, приглашал его бросить все в Обержанвиле и перебираться в Париж, чтобы взять шефство над моей кухней. Дядюшка Густав своими честными глазами смотрел в глаза Бунга-Бунга и три раза повторил мои слова обещания. Ни в одном из случаев он ни разу не повторился, каждый раз по-новому их пересказывал.