По прозвищу Святой. Книга первая - Алексей Анатольевич Евтушенко

тут особо не командуй, не в армии. Дело-то простое. Рельсы рванём взрывчаткой, паровоз встанет, охрану перебьём из засады. И ваши не пляшут.

Максим оглянулся по сторонам. Нечипоренко вместе с заместителем и комиссаром Сердюком, представив Максима бойцам, ушли по другим делам. Шестеро партизан, среди которых были уже знакомые ему водители Пётр и Василий, а также молодой партизан Стёпка, сидели за столом под навесом в импровизированной столовой, и ждали, что будет дальше. Один из них — Шило — откровенно ухмылялся, демонстрируя железную фиксу.

— Валерий, кажется? — спросил Максим.

— Валерий, Валерий.

— Меня зовут Николай. Фамилия — Свят. Прошу обращаться ко мне по имени или по званию — товарищ младший лейтенант. А так же на «вы». Мы с вами на брудершафт не пили и спину друг другу в бою не прикрывали. Это ясно?

— Просишь?

— Пока — да.

— Пока — это как?

— До вашего, Валерий, полного согласия на вышеуказанные условия. Кроме этого, вы должны признать во мне своего командира на предстоящую операцию, а значит беспрекословно подчиняться моим приказам и говорить только в том случае, если вам разрешат.

— А то что? — Шило продолжал нагло ухмыляться.

— В случае неподчинения я отстраню вас от участия в завтрашней операции. Сидите здесь, с женщинами, стариками и детьми. Помогайте Людмиле обед готовить. Тоже дело нужное.

Партизаны обидно рассмеялись.

Максим встретился с Шилом глазами.

Секунда, вторая, третья.

Шило отвёл взгляд.

— Ладно, согласен, — пробормотал он. — Ты командир.

— Вы, — сказал Масим.

— Что?

— Обращение на «вы», повторите.

— Хорошо… вы командир.

— Правильное решение, — сказал Максим и оглядел присутствующих. — Это ко всем относится, товарищи бойцы. Валерий правильно заметил, мы не в армии. Но партизанский отряд тоже боевое подразделение. И задачи у него такие же, как у любого боевого подразделения нашей Рабоче- крестьянской Красной армии. А именно: нанести врагу наибольший урон при минимальных потерях с нашей стороны. А для этого нужно — что?

— Боевой дух? — предположил Стёпка.

— Нужная вещь, но не первостатейная, — сказал Максим.

— Дисциплина нужна, — сказал шофёр Петро. — Железная. В бою особенно. Батька Махно Нестор Иванович это понимал, как никто. Потому и бил, кого хотел.

— Правильно, Петро, — кивнул Максим. — Самое главное — дисциплина. Поэтому, кто не готов мне беспрекословно подчиняться, лучше сейчас скажите, пока на берегу. Завтра будет поздно заднюю давать.

Бойцы промолчали. Кто-то бросил короткий взгляд на Шило, но в основном все смотрели на Максима.

— Вот и хорошо, — сказал он. — Не сомневался в вас. Продолжим.

Паровозный дым они заметили издалека.

Вскоре показался и сам паровоз. Железнодорожный путь здесь шёл прямо на протяжении нескольких километров, и высокая толстая сосна, упавшая на рельсы перед самым мостом, была заметна издалека.

Сосну уронили ещё с вечера. Она и так вот-вот готова была рухнуть, подмытая водами Ветки. Партизанам осталось только обвязать ствол верёвками, чуть подкопать корни сбоку и направить падение в нужное место так, что создавалось полное впечатление случайности происшедшего. Сама упала, бывает. Лес же кругом.

Паровоз замедлил ход, чухнул паром и остановился метрах в сорока от преграды.

Уже совсем рассвело, и хорошо был виден пожилой машинист с обвисшими усами и в засаленной кепке, выглядывающий из будки.

А также открытая платформа, прицепленная между третьим и четвёртым вагоном. На платформе, из-за мешков с песком, торчал ствол пулемёта и виднелись каски немецких солдат.

Максим насчитал восемь.

Неполное пехотное отделение.

Примерно на это он и рассчитывал.

Пора.

Максим перешёл в свехрежим, метнулся из кустов к составу. Чтобы не стеснять движений, он был вооружён только пистолетом люгер и универсальным ножом из НАЗа.

Две секунды, и вот он уже на крыше третьего от платформы вагона.

Короткая пробежка в сверхрежиме, прыжок. Мягкое бесшумное приземление, ещё пробежка, прыжок. Теперь пригнуться, несколько быстрых шагов, лечь. Лежим, слушаем.

Со стороны казалось, что по крышам вагона мелькнула тень, едва уловимая для глаза. Вот она замедлилась, проявилась, превратилась в человека, легла на крышу, практически слившись с ней.

— Как он это делает? — шёпотом спросил Василий. Он лежал вместе с Петром в засаде. Их задачей было открыть огонь по немцам и прикрыть Святого в случае необходимости. И только по его команде.

— Тсс, — шикнул на него более опытный Петро. — Нишкни.

Ещё двое партизан — Шило и Стёпка — лежали в такой же засаде по другую сторону железнодорожного полотна. Третья и четвёртая пары располагалась ближе к мосту.

Больше всего Максим опасался, что кто-то из партизан не выдержит и откроет огонь без команды. Однако пока всё шло по плану.

— Что там случилось? — послышалось снизу, с платформы. Говорили, разумеется, по-немецки. Голоса были искажены, растянуты, как в замедленной звукозаписи.

— Стоим, господин фельдфебель.

— Вижу, что стоим. Почему?

— Не могу знать, господин фельдфебель. Отсюда не видно.

— Дерьмо, как же я это всё ненавижу. Ран, Майер, узнать и доложить. Шварценбек и Кёппель — обойдите состав, проверьте, всё ли в порядке. Ран и Кёппель за старших. Да внимательно мне!

— Яволь, господин фельдфебель!

— Яволь, господин фельдфебель!

Шум. Четыре человека спрыгивают с платформы. Удаляющиеся шаги.

Сорок секунд, больше не нужно.

Отсчёт пошёл.

За минуту взрослый человек, мужчина, делает в среднем от девяносто до ста двадцати шагов. Берём сто. Сорок секунд — шестьдесят шесть — шестьдесят семь шагов. Или пятьдесят два метра. Чуть больше половины футбольного поля. Нормально.

Как всегда в сверхрежиме время тянулось медленно. Привычное щебетание птиц в утреннем лесу превратилось в какие-то фантастические звуки, издаваемые неведомыми и, возможно, опасными существами.

Резко обогатились и усилились запахи.

Стали ярче цвета.

Максим знал, что кому-то это нравится, но сам не особо любил состояние сверхрежима, понимая, что организм платит за повышенную скорость реакции, передвижения и обострённые чувства повышенным же износом.

Ладно, куда деваться. Вся жизнь — сплошной износ. Хочешь не изнашиваться — лежи на печи и плюй в потолок (хе-хе, каждому времени свои словесные обороты). Да и это не поможет. Явятся какие-нибудь калики перехожие и поднимут молодца на дела трудные, опасные. А не явятся, так ещё хуже — пройдёт жизнь без интереса, огонька и пользы. Словно и не было. Нет, уж лучше повышенный износ. Aliis inserviendo consumor, как говорили древние римляне. Светя другим, сгораю сам.

Какие только мысли не лезут в