Разбег в неизвестность - Павел Дмитриев

– Успокойся, Веруся, что ты! – успокоил Александр Николаевич. – Все нормально. Просто де Голль у меня из головы не выходит.

– Уходи, противный старикашка! – Вера Борисовна шутливо замахала рукой, как будто и правда кого-то отгоняла. – Ты же говорил, что визит прошел хорошо?

– В том-то и дело… – Шелепин прикрыл глаза, вспоминая. – Вот представь, сидим мы за длинным столом в Екатерининском зале, разговариваем. Много народу, наверное, человек сорок собралось. Шарль весь страшный такой, ну ты сама видела, но улыбается добродушно, по-дружески. И мельком в разговоре – ра-а-аз! Называет ГДР «советской марионеткой»[197].

– Ему возразили?

– Разумеется, как иначе. Подробно разъяснили, что для нас ГДР независимое и суверенное государство.

– А он что?

– Только кивнул, совершенно не смутившись, будто сказал: «Да пожалуйста, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». И дальше улыбается как ни в чем не бывало.

– То есть… – Вера Борисовна внимательно посмотрела на мужа, спустив темные очки на нос. – Ему просто безразлично или он нам настолько не верит?!

– Я никак не могу понять, что это означает. – Александр Николаевич почесал нос, с которого облезала отвыкшая от солнца кожа. – С одной стороны, может быть, это просто дань имперскому прошлому, ведь, что ни говори, в глубине души он мыслит категориями довоенного времени и наверняка мечтает вернуть те дни. Ну там колонии, негры всякие, они же сами совсем недавно из Северной Африки ушли да Индокитай забыть не успели. ГДР, конечно, не Алжир, но де Голль немцев едва терпит.

Вера Борисовна внимательно посмотрела на мужа. Практически не разбираясь в политике, она между тем давно научилась понимать многое по выражению его лица.

– Саша, ты ведь сам не веришь в такое простое объяснение. Думаешь, есть скрытый смысл?

– Да, черт возьми! Вернее сказать, нет именно в этих словах никакого глубокого подтекста, просто они хорошо показывают, что мы все время упускаем нечто важное в отношениях с Францией. Вот смотри. – Шелепин протянул жене подвернувшийся под руку номер France Soir[198] – Крупный заголовок, пара фотографий, абзац про Байконур, дальше Андрей Громыко и Морис Кув де Мюрвиль подписывают соглашение о сотрудничестве. Еще немного красивых слов, и на этом все!!! – Шелепин зло зашвырнул газету обратно в кучу бумаг. – Хорошо хоть на первой странице, а не на четвертой, рядом с футболом.

– Ты говорил, что Президиум ЦК рассчитывает на серьезный прорыв в отношениях, чуть ли не две недели генерала со свитой по всему Советскому Союзу таскали.

– Именно! Но получили только никчемную бумажку с писанными вилами по воде общими соглашениями да прямую телефонную линию до Елисейского дворца. Ну и кучу улыбок, разумеется. – Шелепин машинально потянулся к бутылке.

«Мускат Осипенко»[199] мягкой искрящейся струйкой практически бесшумно потек в бокалы. Вера Борисовна предпочитала тяжелые марочные сладкие вина, почти ликеры. Но пить выдержанное вино под палящим августовским солнцем Александр Николаевич отказался наотрез. Выбранное персоналом Чаира яркое, свежее полусухое оказалось удачным компромиссом.

– Держи. – Шелепин подал жене фужер. – Тут совсем недавно попала в подборке материалов статейка, надо будет поблагодарить за нее ребят из Международного отдела ЦК. Не поверишь, писали попы, ну в смысле иезуитская организация, «Руссиком» называется. Ее возглавляет князь Сергей Оболенский.

– Настоящий?!

– Пробу ставить некуда, племянник Льва Толстого. В тридцатые уехал прямо из Ясной Поляны, не успели в расход пустить. Впрочем, он к СССР очень хорошо относится.

– Ты меня прямо заинтриговал!

– Так вот, там считают коммунизм не идеологией, а новой гражданской религией. И мне почему-то кажется, де Голль вполне разделяет эту точку зрения.

– Вот как?! Совсем сбрендил «его сиятельство»! – Вера Борисовна не удержала улыбки. – Хотя некое сходство есть. – Она лукаво посмотрела на мужа. – Ты будешь ваше высокопреосвященство?[200]

– Я протестую! Им жениться нельзя! – отшутился Шелепин. – И вообще, у меня ничего общего с Ришелье или там Мазарини. Даже бородки нет! И усов!

– Но, Саш, как это связано с отношениями между Францией и СССР?

– Если я правильно понял этого типа из Ватикана, они попросту ждут, когда у нас перемрут истинные религиозные фанатики. – Шелепин скептически посмотрел на свой незагоревший живот и добавил: – То есть товарищи типа меня. Последователи перебесятся и займутся нормальным делом на благо родины.

– Безумие какое! Да наша партия и так делает для Советского Союза все, что возможно!

– Это тебе так кажется. Похоже, что мы для них недостаточно прагматичны и последовательны. Вот почему де Голль так ничего определенного и не сказал про совместные предприятия, даже в космической отрасли, за которую они бьются сейчас[201].

– Да просто завидно старому козлу! Хочет все заслуги себе преписать!

– О! Даже не думай! – Шелепин остановил возмущающуюся жену. – Он прекрасный дипломат, умеет обходить острые углы. Смотришь, вроде согласился, а потом… Прямо в лоб получаешь: «В советско-французских отношениях все возможно».

– Это так называемый вежливый отказ?

– Немного лучше. Но, в общем, ты правильно поняла.

Шелепин выбрал из фруктовницы вьетнамскую новинку, карамболу[202], посмотрел на солнце через пятиконечную звезду отрезанного ломтика и с удовольствием отправил фрукт в рот. Продолжил, чуть похрустывая сочными гранями:

– Как будто мы для него нечто временное. Можно улыбаться, обмениваться подарками, через силу покупать-продавать, но при этом никаких долгосрочных проектов! При этом генерал здравый человек, он явно понимает, что Коммунистическую партию сейчас не сдвинуть никакой силой.

– Как будто мы недостойны чего-то, – задумчиво протянула Вера Борисовна. – Чем СССР так обидел Францию?!

– О! Как ты точно подметила! Вот только, наоборот, де Голль сам нам здорово обязан, после войны Сталин его буквально из задницы вытащил!

Шелепин долил вина в бокалы и после крупного глотка продолжил:

– Эх, послать бы его подальше. Петух чертов!

– Так в чем проблема? – удивилась жена. – Проживем без французов, пусть дальше своих лягушек едят.

– Не получится, и тому есть две причины. – Александр Николаевич сделал еще один жадный глоток. – Во-первых, многие могут посчитать это моей личной ошибкой, отступать будет поздно. Во-вторых, без прочных, многоплановых связей с Францией нет ни единого шанса на распад блока НАТО. Помнишь, Петр описал, чем это кончится в будущем?

– Ах вот оно что… Слушай, Саш, а может, его лично кто-то из русских обидел? Еще при царе? Или его родителей? – Вера Борисовна быстро прикинула возраст, загибая пальцы. – Ему же в нашу революцию двадцать семь лет было. Вот он сейчас и мечется, как змея в муравейнике, навстречу идти не хочет, а после помощи Сталина обидеть совесть не позволяет? В сорок четвертом-то де Голль свою шкуру спасал, не до высокой морали было.

– Хм! – Александр Николаевич отставил бокал и задумчиво посмотрел на жену. – Что-то в этом есть, у него, к сожалению, прекрасная память. Шарль между делом не постеснялся напомнить мне о долгах еще царской России. Вскользь, ненавязчиво… Похоже, что это в его сознании как-то связано… Даже больше!

Шелепин вдруг резко вскочил с лежака и, надевая на ходу шлепанцы, метнулся к лестнице, ведущей с пляжа на дачу.

– Ты куда?!

– Сейчас, минуту! – крикнул муж уже на бегу.

Вернулся он минут через сорок, жадно хватая воздух после полусотни ступеней быстрого спуска. Начал еще издали:

– Надо лифт поставить! Говорят, Брежнев уже себе заказал. Но это чепуха. Кажется, я нашел ключик к Франции!

– Да неужели?! А бегать-то зачем?

– Царские долги! Уверен, Франция с нами не будет иметь серьезных дел, пока мы не договоримся по вопросу обязательств Российской империи. Да что там, де Голля его же избиратели не поймут, порвут на лоскутки! – Александр Николаевич тяжело плюхнулся в кресло. – Я дозвонился до Громыко, узнал, спрашивал ли его де Голль про эти деньги во время визита.

– И что? – поторопила жена.

– Оказывается, это вообще старый и хорошо известный в узких кругах камень преткновения советско-французских отношений. Я тут что-то придумываю, голову ломаю, а все просто. Похоже, в МИДе реально хотели меня подставить, поэтому забыли проинформировать. Ничего, пороюсь в громыковских конюшнях, видать, кому-то там сильно захотелось поехать послом в Чад или Дагомею[203].

Шелепин приподнял бутылку, в ход пошли остатки вина. Разлив, он продолжил:

– В общем, на прошлой неделе Шарль этот вопрос вполне официально поднимал перед Микояном, за него как раз Андрею пришлось отдуваться. Потом еще Брежневу намекал, но тому повезло, удачно отшутился. Ну и меня он тоже пытал, причем прямо на байконурском банкете.