Одержимость шейха - Миша Рейн

Но я никогда не просил прощения. И подобное мне не по душе. Да и даже принеси я ей свои извинения вместе с вырванным языком, она не простила бы меня. Мне стоило сразу понять ее гордую натуру, а сейчас Джансу будет цепляться за остатки того, что я не успел забрать, наказывая ее за то, чего она не совершала. И мне придётся заплатить за свой поступок высокую цену. Придется поступиться со своей гордостью.

Под расстреливающие мысли и сомнения я останавливаю в коридоре первого попавшегося слугу, поручая ему принести мне вина. А потом распахиваю дверь в кабинет и прохожу внутрь. Снова начинаю измерять пространство широкими шагами. Туда-сюда. Туда-сюда. И только когда получаю желанное, падаю на мягкий стул и жестом показываю слуге выйти. Мне нужно побыть одному. И чем дольше, тем лучше.

Сжав челюсти, беру бутылку вина и опрокидываю в себя, но вскоре отрываюсь и громко опускаю стеклянное дно на столешницу. Я никогда не прибегаю к алкоголю как к решению проблем, однако сегодня я потерял контроль. И сейчас действительно нуждаюсь в хмельном забытье. К тому же на фоне всех моих грехов этот — просто пыль, которая лишь поможет снять с плеч давящее чувство вины. Большими глотками осушаю бутыль, и, как только последняя капля растворяется на языке, мои проклятые ноги снова приводят меня к двери огненной ведьмы. Не могу больше думать о ней.

Прижимаюсь лбом к твёрдой поверхности и выдыхаю, с минуту не решаясь переступить порог в ее спальню, но когда все-таки делаю это, замечаю лишь свернутое в позе эмбриона тельце. И судя по тому, что оно не шалохнулось, Джансу спит.

В свете луны ее тело кажется безжизненно спокойным. Такая уязвимая и беззащитная. Подхожу ближе и опускаюсь на край кровати, а стоит взглянуть на спящее лицо девушки, как все внутри переворачивается. Такое ощущение, что она плачет даже сейчас. Или я просто брежу, прослеживая на бледных щеках серебристые дорожки боли. Хочу дотронуться, ощутить ее нежность и протягиваю руку, но тут же замираю в воздухе.

Пальцы покалывает от желания провести по шелковистым волосам, очертить выступающую ключицу и процарапать персиковую кожу, но все же я не решаюсь прикоснуться к ней. Боюсь, что она исчезнет. Я был слишком груб с ней. И теперь не знаю, каким богам молиться, чтобы эта девушка смогла посмотреть на меня тем самым взглядом, горящим войной. Глазами, в которые смотришь и испытываешь жажду жизни.

Не желая ее разбудить, ухожу, ощущая на душе отвратное чувство тяжести. Иду, не разбирая ни черта, ослепленный яростью на себя за то, что поверил брату. Фейсал! Чертов сукин сын! Не думать о нем, иначе найду его сейчас и убью. Одного того, что он лгал, глядя мне в глаза, достаточно. Вот только это колючее желание слишком быстро расползается под кожей, и я меняю свое направление, по пути приказывая слугам принести мне еще вина.

Но прежде, чем напьюсь до беспамятства, хочу увидеть Фейсала. Хочу видеть лживые зглаза, несмотря на то, что знаю наперед – я потеряю контроль и к сожалению сделаю это прямо сейчас, потому что Фейсал лежит на кровати среди трех наложниц, ублажающих его со всех сторон. Гладят его обнаженную грудь, покрытую редкими волосами. С томными смешками кормят его виноградом и поят вином. Относятся к нему, как к королю, только этот выродок не заслуживает даже посуду мыть в моем доме. Как только искусительницы замечают меня в дверях, тут же замирают, испуганно хлопая глазами. Один мой грозный взгляд в их сторону, и они исчезают, оставляя покрасневшего от злости и смущения братца.

— Джафар, в последнее время ты не слишком-то тактичен, — ехидно выплевывает братец с улыбкой на лице, пока я молча приближаюсь к нему, чем вынуждаю Фейсала принять оборонительную позицию. — Чем обязан твоему визиту, брат? — стелет мягко, запахивая на себе халат.

Кипя от отвращения к собственному брату, я долго смотрю ему в глаза, в тишине замечая растущий в них страх. Фейсал первый не выдерживает и отворачивается, но я заставляю его посмотреть мне в глаза, схватив за грудки:

— Говоришь, трахал ее? — едва не рычу, сверля предупреждающим взглядом.

— О ком ты, брат? — изворачивается, по голосу слышу, что застал его врасплох. — Может, уточнишь? Я много кого…

— Ты солгал мне? — спрашиваю жестко и сурово, будто даю ему шанс одуматься, признаться и смягчить свое наказание. Но я не смягчу его, даже если Фейсал будет целовать мои ноги. — Ты посмел соврать мне? — встряхиваю его, теряя контроль. — Отвечай, Фейсал!

— Я не лгал тебе, брат. Как я могу?

Горькая усмешка срывается с моих губ, и я отшатываюсь назад, выпуская брата из хватки. Едва ли не задыхаясь его подлостью, которой он снова решил накормить меня. Ублюдок. Челюсти пульсируют так, что зубы скрежещут, и я готов их раскрошить, когда замечаю, как брат неуверенно пытается обойти меня. От мысли, что он собрался бежать, я тут же прихожу в еще большую ярость. Шагаю и хватаю его за плечо, с силой сжимая выступающие от худобы кости. Мой брат сухого телосложения, высок и невероятно глуп. Сжимаю, пока тот не прогибается и не скулит, как сучка.

— Кус ом ак! Ты мне соврал!!! — рявкаю так, что он становится белее мела. — Соврал! Ты не трахал ее! Соврал мне в глаза, зная, какое наказание получишь в ответ! — с каждым словом я свирепею, а потом и вовсе тяну его за ворот и вышвыриваю из комнаты. — Ты больше не имеешь права находиться в стенах моего дома! — Фейсал с трудом удерживается на ногах, правда в итоге наступает на подол халата и все равно падает, но я не даю ему времени подняться, наступая на него грозной тенью. — Ты изгнан из Чёрного дворца, Фейсал! С моих земель! Во-о-он! Пошел вон! — раздираю горло криками, наблюдая, как сбегаются люди и как жалок мой брат, когда судорожно отползает от меня словно запуганный щенок, только мне мало этого, и я толкаю ногой его в плечо, вынуждая кубарём скатиться с лестницы вниз. Не давая ему оправиться от падения, спускаюсь следом и хватаю за шкирку, чтобы прореветь в лицо: — Увижу — убью, ты больше мне не брат! Я отказываюсь от тебя, Ebn el Metanaka (прим. автора – сукин сын на араб.) — Отталкиваю предателя