Расследование продолжается - Григорий Брейгин

«Сделано в Алма-Атинском научно-исследовательском институте судебной экспертизы».

Вот и сейчас при лабораторном свете я вижу странную коробку, чем-то напоминающую патефон. Блеск лакированных ручек. Горящий глазок.

— Ну, как дела, Алик?

Умоляюще вытянутый палец: тише! Легкое потрескивание. Голубая искра. На красном фильтре фонаря — сосредоточенный профиль эксперта. Молча выходим.

Кизнер поясняет:

— Скажем, на листке два наложенных друг на друга текста. В какой хронологии они наносились? Это совершенно нерешенная проблема в криминалистике. Закрытый замок. Так вот, а Алик Аубакиров, наш старший эксперт, решил изготовить ключ к этому замку из удивительного материала — токов высокой частоты. Первые данные вполне обнадеживающие. Алик во всяком случае настроен оптимистически. Все это в конечном итоге выльется в весьма интересную диссертацию.

Я вижу ужасное. Черный холод отверстия в исполосованном напильником толстом срезе ствола. Топорно обрубленное на ручном изгибе ложе. Если приложить недостающее, получится малокалиберная винтовка. А это оружие носит название, от которого отдает чем-то далеким, давно забытым, — обрез. В двух местах, где стояли заводские номерные знаки, спотыкающиеся рваные следы зубила.

— Номер восстановим. Он ведь штампован. Его можно было вырубить хоть до половины ствола. Вы слышали что-нибудь о кристаллической структуре металла? Да, эти вещи проходят в старших классах. Так вот, нами впервые в криминалистике был разработан так называемый рентгено-структурный анализ. Заводской штамп при ударе смещает не только верхний слой материала, он нарушает четкий рисунок металла и на значительной глубине. Это и дало нам возможность «увидеть» цифры.

…Рентгеновские лучи безошибочны. На нежной сетчатке человеческого глаза точный рисунок скрытого. Силой изогнутый ригель внешне абсолютно благонадежного замка. Забитые номерные знаки автомашины.

Темные чары нечистой руки трухляво рассыпаются под мощной бомбардировкой частиц старика Рентгена.

Ручка динамика повернута до отказа. Иосиф Кобзон поет о далеких городах. Медленно стынут угольные стержни электрической дуги. Перерыв.

Я считаю, что он чудак, Алексей Иванович Башко. Хороший чудак. Поэт. Как и все его собратья по перу, читает свои стихи по тетрадке. И еще мне кажется, что ребята его стихи забракуют и не пропустят в «Криминалист». И он уйдет в свою лабораторию. Будет наедине с фотоувеличителем рифмовать слова. Получится! Криминалисты — настойчивый народ!

Густой, нетерпеливый дождь Иришиных волос. Они свободно, слегка волнуясь, падают на черные плечи свитера. Это потому, что у лаборантки Тарасовой сегодня новая прическа.

Очередной настойчивый эксперимент весны.

А у Ириши весна девятнадцатая…

Россыпь волос отражается в десятках вариантов стекла. Крупным планом, мелким. В высоком колпаке микроскопа. В ломкой охапке длинных прозрачных трубок с матовыми рисками делений. В рубиновых каплях термометров.

Ксения Васильевна Виниченко, заведующая отделом, встречает меня как неумолимого инквизитора.

— Что, фотографироваться? Нет, уж увольте! Лучше я вам расскажу об одной интересной экспертизе. Идите сюда.

Взбираюсь на высокий желтый стул. Устраиваюсь.

…Человека не стало. Он превратился в съежившегося сопящего крота. Какая разница, чем крот ковыряет землю: когтями или лопатой? Он делает подкоп под стену магазина.

И все-таки различие есть. Скажем, в ботинках. Простых, кожаных, да к тому же со старыми шнурками.

А в остальном это был ненасытный крот.

Он добрался до того, что так привлекло его своим запахом. С трудом вылез через ту же нору с набитым от обжорства животом.

Вы сможете быстро скрыться, если у вас от натуги рвется затасканный шнурок на ботинке?

Этот крот все же считал себя человеком! Ему пришлось зашнуроваться. Привязывать оторванный конец было просто некогда. Утром его подняла другая рука. Рука следователя.

Вот, пожалуй, и вся история бывалого шнурочного обрывка. Вернее, половина истории. Остальное прошло здесь, в отделе химико-биологических исследований.

Сорок черных полинявших нитей. 20 идут снизу вверх налево. 20 — снизу направо. Сорт материала — один и тот же у обрывка и у шнурка с ботинка подозреваемого. Микрометр показал толщину обрывка и шнурка: 1,35—1,47 миллиметра.

Евгений Иванович Садомсков, эксперт-биолог, крутит в пальцах стеклянную трубочку.

— Это штука нам помогла. Мы натянули на нее обрывок и шнурок. Решили совместить разорванные концы. Понимали, конечно, какой предстоит кропотливый эксперимент.

Я вижу результат на снимке. Шестнадцать нитей из двадцати полностью совместились по точному рисунку переплетений. Подобное и во второй двадцатке.

Вот она — настоящая улика. Разорванный на две части шнурок с ботинка выкручивающегося крота…

Кольца эфира из коричневого высокого горлышка банки. Резкие. Невидимые. Два белых кружочка фильтровальной бумаги. На каждом, в центре, желтые пятна масел.

Иду за Ксенией Васильевной. Кружочки под темным фильтром. Эфир вокруг пятен светится одинаковыми нежно-голубыми кругами.

— Видите? Масло одно и то же.

Это нужно было доказать двум автолюбителям, решившим обзавестись комфортабельной «Волгой». Говорят, все мечты сбываются. И кто знает… Улыбаться бы им свету через широкое ветровое стекло кабины… Если бы не «проклятый таз» с автолом.

Гараж был явно тесен. Теснота да темнота. А таз стоял на краю верстака…

Утром хозяин схватился за голову: куда исчезла «Волга»? Затем стал соображать. Поднял с пола таз, что лежал у огромной жирной лужи…

Автолюбители отпирались, как только умели. Пришлось их… разуть. Эксперт Лия Тимофеевна Барканова занялась замасленными носками. А автолюбители колотили себя по грудной клетке. Отстаивали обиженное достоинство.

— Да вы знаете, что у нас работа? Мы работяги! Не белоручки, что ходят в узких штанах! Да в нашем цеху не только ботинки или носки можно залить маслом! По горло промаслились!

Можно для верности резануть ладонью по дрожащему кадыку. Это можно.

Пришлось в Алма-Ату послать еще одну посылку с двумя банками масел. «Турбинное-Л» и «Индустриальное». Других сортов в цехе не оказалось.

Итак, три сорта масел. Можно начинать.

Ультрафиолетовые лучи кварцевой лампы. Эфирная вытяжка. Микроорганический анализ. Исследования на вспышку. Фотосъемка. Глаза усталые, натруженные плоскими, выпуклыми, вогнутыми линзами объективов.

Четыре результата. И два абсолютно одинаковых. Из таза и пятен на туфлях, носках…

Кто знает, улыбаться бы кому-то через широкое ветровое стекло…

Засохшая грязь на жесткой хлопчатке полосатых брюк, на стоптанной подошве кирзовых сапог, в граненом стакане. Ксения Васильевна осторожно соскабливает ее узким лезвием скальпеля.

— Вчера обокрали одну квартиру. У окна, через которое преступник проник в комнату, обнаружили следы падения человека. Очевидно, он, спрыгивая с подоконника, упал. Вот вещи подозреваемого. В стакане — проба грунта с места происшествия.

Восемь длинных стеклянных трубок на фоне белого листа со строго горизонтальными линиями.

— Это градиентные трубки. Каждая из них заполнится жидкостями различных удельных весов. Затем внесем пробы. Вы знаете, что почва состоит из всевозможных компонентов? Все должны расположиться в этих жидкостях, соответствующих их удельным весам. Однородная почва будет иметь одинаковую картину распределения компонентов в градиенте плоскости. Но чтобы дать окончательное категорическое заключение, что грязь на брюках и на месте происшествия одна и та же, мы должны определить химический состав проб. Ну, процентное содержание железа, кальция, магния, алюминия, титана и так далее. Хотите знать результат? Приходите дней через десять.

Самые мелкие, порой незаметные вещи могут послужить ключом к раскрытию преступления. Ворсинки пропавшего сукна на костюме подозреваемого. Посторонние, порой не всегда обычные примеси в похищенном зерне. Легкая затоптанная шелуха и сами семечки в затасканной базарной кошелке.

Все это приходит сюда, в лабораторию отдела.

Крохотный разновесок в одну десятую грамма. Радужная капелька раствора, нехотя срывающаяся с тонкого стеклянного пера. Кристалл реактива, тающий в пузырчатом растворе. Минуты, часы терпения. И наконец, неопровержимый ответ на неизвестное, нужное.

Им дороги часы затишья у молчаливых колб, реторт, тиглей. Меньше экспертиз — спокойнее не только здесь, в отделе. Спокойно в городе, на далеком отгоне, в темном проулке спящего поселка.

Можно пораздумать над своей научной темой…

Ириша удобно устроилась в тихой стеклянной будочке с книгой.