Расследование продолжается - Григорий Брейгин

— Сможете их опознать?

— Да. Особенно высокого, рыжеватого.

В 11 часов 32 минуты в помещении опергруппы, возглавляемой Павлухиным, раздался телефонный звонок.

— Говорит дружинник Гавриков. Только что в биллиардной парка появились трое. Приметы совпадают. По-моему, это они…

— Продолжайте наблюдение, — ответил Павлухин, — мы выезжаем.

Оперативная машина набирала скорость. Спидометр уже показывал 90…

— Еще раз предупреждаю, — отдавал последние распоряжения Павлухин, — будьте осторожны, преступники вооружены. Стрелять только в крайнем случае. Я, Айтпаров, Васильев и Полтавский пройдем в помещение и там вместе с общественниками задержим грабителей. Комаров, Алексеев и Андреев останутся у выхода.

Возле биллиардной Павлухина встретил Гавриков и тихо сказал: «Здесь двое. Играют. Третий вышел. За ним следит Лисовских».

Неожиданно раздался выстрел. Двое игравших насторожились, попытались выбежать из биллиардной, но были схвачены и разоружены.

Комаров и Алексеев бросились в сторону выстрела. У большой аллеи увидели мужчину, лежавшего ничком. Осторожно повернули его вверх лицом. Незнакомый.

Мгновенно парк был окружен дружинниками и работниками милиции, прибывшими из соседних районов. Однако преступнику удалось скрыться.

Раненого доставили в больницу, где он, не приходя в сознание, скончался. В кармане пиджака потерпевшего нашли права водителя II класса Щетникова Романа Михайловича, немного денег, пачку папирос, коробку спичек. Все найденное вместе с протоколом осмотра на следующий день лежало на столе следователя. Козлов раскрыл права шофера: с фотографии на него смотрел таксист, накануне доставивший грабителей на улицу Троллейбусную.

«Была ли встреча Щетникова с грабителем ночью случайной? Если нет, то Щетников их соучастник? Почему грабитель убил таксиста?» — думал следователь…

Супруги Гавриловы опознали обоих преступников. Они утверждали, что в момент их ограбления на одном были погоны капитана милиции, на другом — старшего лейтенанта. Но и Ткачев, и Бирюков упорно отрицали свою причастность к ограблению. Назначенная по делу дактилоскопическая экспертиза установила, что отпечаток пальцев, обнаруженный на дверце платяного шкафа в доме Гавриловых, принадлежит Ткачеву. Следователь решил вторично вызвать его на допрос.

— Заключение экспертизы ложное. Это выдумка и подделка работников милиции. Ценности у меня не обнаружены, значит, не виновен, — возмущенно заявил Ткачев.

Следователь задумался. Нужно разыскать третьего. Вероятнее всего, награбленное хранится у него. Козлов понимал, что розыск и задержание третьего представляет особую трудность. Видимо, это их главарь.

…Уже десять дней продолжалась оперативно-розыскная работа, но пока никаких результатов не дала. На поиски подключились дружинники.

— Возникла вторая задача, — объяснил им следователь. — Необходимо установить тщательное наблюдение на вещевом рынке. Возможно, там появятся награбленные вещи.

Работникам комиссионных магазинов было дано такое же задание.

Однажды, в выходной день, на рынке появилась женщина лет тридцати пяти. Она продавала два летних платья и потихоньку, не вытаскивая из сумки, предлагала золотые серьги.

Одна из покупательниц заинтересовалась и попросила показать их. Неизвестная, оглянувшись по сторонам, вытащила из сумочки серьги, показала.

Серьги увидела дружинница Зина Кутенова. И нашла их похожими на те, о которых говорил следователь. Продав серьги, женщина пошла прочь. Незаметно последовала за ней и Зина…

…На столе у следователя уже лежало несколько пар сережек. Теперь к ним прибавились и те, что были сейчас куплены. Когда их показали Гавриловой, она обрадованно всплеснула руками:

— Мои! Смотрите, у одной надломано ушко. Это сломала внучка Верочка. Гостила у нас…

А часом позже Зина Кутенова показала домик по улице Речной, в который вошла женщина, продававшая золотые сережки.

У соседей узнали, что жила здесь Огонькова Римма Петровна. В последнее время она вела себя довольно странно. Не открывала ставни. Бросила работу, ссылаясь на плохое здоровье, но все знали, что она шьет на дому и затем сбывает вещи на рынке.

Дом взяли под наблюдение. Двери сторожили Дьяков, Павлухин и старшина Аникин со служебно-розыскной собакой. Ждали, чтобы кто-нибудь при выходе открыл внутренний запор. Наконец в сенях послышались легкие шаги, щелкнул крючок и дверь приоткрылась. В ней показалась Огонькова. Павлухин мгновенно отстранил ее в сторону, а Аникин выпустил собаку. Собака ворвалась в дом, с разбегу вцепилась в руку стоявшего в комнате высокого мужчины. Либо от боли, либо от неожиданности он вскрикнул, выронил пистолет. На него тут же надели наручники.

…Дом состоял из одной большой комнаты, кухни и сеней. При входе в комнату справа красовался темно-желтый платяной шкаф. На столе в беспорядке громоздились пустые стопки, грязные тарелки, бутылки из-под водки, коньяка и вина.

Обыск начали со шкафа. Козлов дернул дверцу. Она была на замке. Огонькова прошла к висевшему на стене плащу, вытащила из кармана ключи и открыла замок. Среди разного хлама в шкафу лежало три черных портфеля. Козлов взял их, положил на стул и увидел, как вспыхнул румянец на бледном лице преступника. В портфелях были форменные фуражки с кокардами и погоны майора, капитана и старшего лейтенанта милиции, награбленные ценности.

В глубине шкафа висели три мужских милицейских костюма разных размеров, три голубые рубашки с черными галстуками…

Вскоре следствием было выяснено загадочное убийство таксиста Щетникова. Преступника таксист встретил случайно, и тот, боясь, чтобы его не выдали, убил человека…

АЛЕКСАНДР ПЛОТНИКОВ

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

В номере нас осталось двое: дорабатывающий последний год перед пенсией экономист Сергей Петрович с какого-то крупного металлургического завода («А если не прогонят, можно еще десяток лет поработать, не сидеть же сиднем дома. Не приучен-с, нет, не привык-с!») и я.

Весельчак Костя завершил вчера дела и нынче утром уехал руководить своим клубом, как он говорил, «теоретически подковавшись». Парень приезжал сюда на семинар клубных работников.

Живут же на свете счастливые люди, рядом с которыми всем весело… С утра отсутствие Кости не очень было заметно — и я, и Сергей Петрович торопились по своим делам. Но вечером, после работы, мы вдруг почувствовали, как скука медленно вползает в нашу комнату и грозит поселиться в ней основательно. Может, из-за погоды: на улице было пасмурно, душно и тихо — листик на дереве не колыхнется. «Дождю бы хорошему пройти, — думал я, шагая по комнате, — и сразу всем легче стало бы — природе и людям».

— Слушайте, Иван Антонович, — обратился ко мне Сергей Петрович, решительно подняв голову от газеты и снимая очки. — Что делать будем? Не ложиться же спать с вечера.

— Да-а, — отозвался я. — Что ж, может, в кино сходим?

Кинотеатр был рядом, но мы опоздали — сеанс только начался. Около кассы висело объявление: «Все билеты проданы», однако мы не уходили. Не потому, что на что-то надеялись, а просто не решили еще, куда идти.

Вдруг я увидел молодого человека, предлагавшего три билета. Почти уговорили его уступить нам два, как откуда-то налетела ватага парней и девчат.

— Подождите, — подбежал к нам долговязый парень, вытянув вперед руку. — Нам как раз три билетика надо. Давай, кореш, без сдачи плачу.

Он быстро выхватил билеты, сунул молодому человеку скомканные рублевки, крикнул нам на прощание бесцеремонное «приветик!»…

Мы остались одни на ярко освещенной площадке перед кинотеатром, пережив за последние полчаса самые разнообразные чувства, оторопевшие от быстрой их смены и рассерженные пиратским налетом, разрушившим в одно мгновение нашу надежду недурно провести вечер.

Я предложил погулять часок («Полезно перед сном…»), тем более, что в гостинице все равно не усидишь — духотища неимоверная. Мы медленно пошли к Площади цветов.

Я молчал, а Сергей Петрович бурно возмущался нравами современной молодежи. Конечно, было сказано, что «в наше время молодые люди такого не позволяли себе — вежливости были обучены, почтению к старшим» и т. д. Каким-то путем, руководствуясь своей собственной логикой, Сергей Петрович подошел в своих рассуждениях к мысли о религии и ее общественной роли. Мысль ему, видимо, понравилась, и он стал ее развивать.

— Нет, что ни говорите, Иван Антонович, а религия все-таки добру учила. Я не говорю о боге. Его нет, и мы все это хорошо знаем. Но религиозная мораль! Моисеевы заповеди разве плохому учат? «Не убий», «Не укради», «Чти отца и матерь свою да благо те будет»… И как их там дальше? Хм… забыл… Ну да неважно, ведь почти полвека прошло, как «закон божий» изучал…