Талисман - Елена Акбальян

И хотя с легкой руки учителя меня дразнят курсантом в юбке, я на него не сержусь. Пусть дразнят! Я тоже хочу, как он, жить весело, не поддаваться печалям!

… Эту весну в школах мода на физкультурные парады. Гороно издал приказ соревноваться за переходящее знамя.

Приказ зачитал нам Вадим Петрович на общешкольной линейке. Мальчишки всколыхнулись, зароптали: им-то зачем стараться, если осенью в новую школу (поговаривают, что есть уже и постановление — разделить школы на женские и мужские).

Но учитель будто не слышал их роптания.

— Забодай нас комар, если победа будет не наша! — заявил он.

В конце концов он заразил-таки всех! Теперь мы буквально бредим победой.

Целой школой (без малышей) репетируем вечерами на пыльном плацу бывшей городской крепости. Повторяем разводки, отрабатываем общие упражнения. Рядом с нами стараются в поте лица еще две или три школы.

Мне особенно по душе разводки.

Мы вступаем колонной по четыре — все седьмые, шестые, пятые. Впереди, лицом к строю, пятится учитель с воронкой рупора у рта.

— Носочки тянем, носочки! — В голос его впрессовано жестяное. — На меня, еще на меня, еще… В стороны, быстро, колоннами по два! Сто-ой! — кричит он на всю крепость, отняв от лица рупор. — Куда ж ты повел колонну, забодай тебя комар?!

С верхотуры свистят, кричат обидное чужие мальчишки. Непременная их семейка торчит каждый раз на крепостном дувале. Сегодня там громоздится еще и Марго. Беспомощно водит глазами, хохочет басом и колотит пятками по дувалу. Из-под пяток сыплется земляная труха — ручейками.

А мы начинаем сначала. Вступаем колонной все седьмые. Близко-близко я вижу Вовку. Он тоже смотрит, и я отвожу глаза. Как всегда теперь, рядом с ним замечаю Сережу — вон мелькнула кудрявая голова. А вокруг тесно от наших девчонок. Фитилем торчит впереди Танька. Плывут аккуратные плечики Маги. Из-за чьей-то спины мне подмигнула Тамарка Фарбер. Она, как всегда, наступает в следок Розе.

Где-то там, у меня за спиной, вразвалку шагает Римка. Как это кричат ей мальчишки? «Бортовая качка!» Я оглянулась. Римка будто ждала — встречает взглядом упорным, исподлобья. Она теперь всегда так смотрит. Или старается не замечать. И вдруг она улыбается, блеснув полоской зубов, как лезвием. И обещающе показывает кулак.

Я невольно сбиваюсь с шага.

— Колоннами по два… ырш!

Строй раскалывается, одна его половина все дальше относит от меня Таньку, Сережу, Магу… А с Вовкой нам идти вместе, и, похоже, мы оба захотели в том убедиться. Вовка смеется, и глаза у него прежние — синие-синие. Я опускаю голову — не хочу, чтобы он увидел мое задрожавшее вдруг лицо. Я еще и загадать успела: если он тут и посмотрит — мы помиримся. Теперь мне тревожно так, будто все должно случиться уже сегодня.

— … по одному… ырш!

Цепочка мальчишек уводит Вовку в сиреневые сумерки. Становится пусто, неинтересно. Я смотрю, как сзади меня дугой загибается длинный хвост. Там, у меня за спиной, Римка. Никак от нее не избавиться.

Если забраться повыше, хотя бы туда, где Марго, увидишь, наверное, весь наш огромный прямоугольник, живые его грани. Бегут к центру пунктиры, скрещиваются раз (я пропускаю Таньку) и другой (сталкиваюсь нос к носу с Сережей). А цепочка тянет меня, быстро движется в угол и меняет течение — сама становится ребром прямоугольника.

Сумерки лиловеют. Гасят лица, стирают знакомый рисунок фигур. Нет больше Римки, Вовки, Фарберушек — все мы звенья одной цепи. Цепь крутится, чертит сама по себе узор. Шаг и другой, шаг и другой… Бездумно-приятное входит в меня, словно бы убаюкивает.

— Сто-ой! — мелькнул неясно рупор учителя, будто скакнуло живое, смутно белеющее. — Все на сегодня, айда по домам…

Рупор внятно доносит усталость в голосе, кажется сам ее сгустком, медленно падающим к земле.

Цепь провисает, лишенная напряжения. В разных ее участках сшибаются звенья, охают в темноте, хохочут.

Я налетаю с размаху на вставшую впереди спину. А разбудивший меня толчок уходит внутрь: грудит вяло-сонные ощущения в быстро смерзающийся, леденящий ком волнения.

Вовка! Где он?

Темнота разорвана криками. Покатились, покатились звенышки кто куда. Сталкиваются. Сбегаются в небольшие, звенящие кучки.

— Колька-а!

— Витек, на выход!

— Девчонки, постойте, куда вы…

Кучки притягивают запоздавших и смутными комьями черноты как-то очень уж быстро подвигаются к краю. И сваливаются под уклон, к бегущей внизу улице.

— Ирка! А где Марго?

Римка кричит уже оттуда, собирает свою гопкомпанию.

Крепость пустеет, сыплются к выходу одиночки. Растерянно я ловлю их мельканье — тени неясны и все похожи на Вовку. Нет, так я скоро останусь одна. Я припускаю за всеми. И тут же осаживаю себя: «Не беги! Он подойдет сейчас. Ведь я загадала, я точно знаю!.. Подойди! Подойди!» — Я шлю свои заклинания в темноту.

— Лина, ау-у… — сжалилась темнота.

Меня подкинуло! Нет, это так, ничего, это сбоку подала свой голос Мага. Аккуратный такой, как и все у нее.

— Ли-на! Ли-на!

Ну, вот, теперь подключились Фарберушки — дуэтом.

Я молчу. Не хочу откликаться. Ступаю неслышно — в мягкое, перетолченное. А пахнет здесь вовсе не пылью — свежими огородными грядками. Бабушкиными, вчерашними, с посеянной киндзой, укропом, кутем.

Госпожи, ну о чем я?!

Кончено! Не подойдет… Вот уже и откос. Он кажется мне высоким, опасно срывающимся в глубину. Что-то неясное движется там, убегает вправо многими ногами. Будто сама улица, каменная сороконожка, привстала и крадется, погасив огни, мимо пустынной, угрюмо замкнувшейся крепости.

Глупости. Обыкновенная улица — скучная, с щербатыми тротуарами. Уходят по ней ребята, торопятся на бульвар. Там веселей. Фонари и тень от безлистых веток — как хворост. Ступаешь и ждешь: вот хрустнет!

Мне тоже хочется к свету, к ребятам. Выставив коленки (даже в темноте чувствую, до чего острые), я торможу подошвами и съезжаю по траве на уличные кирпичи.

Чинаровый бульвар старый — такой же, наверное, как и крепость. А может, древнее: годы ведь только на пользу чинарам. И если уж думать о крепости, скорее представится бульвар, чем эта пыльная развалюха. Сейчас, отсюда, он похож на крепостную стену — высокую, доброй кладки. Далеко-далеко уходит стена, вдоль нее фонари, как сторожевые костры.

— Сыз… сыз…

Кто-то еще и свистит там, будто сигналит. Опять! Знакомое, тревожное в свисте…

— Сыз… сыз…

Господи, что я — сплю?! Это же Вовка! Его свист, наш, условный! Он потерял меня в толкучке и ищет!

Я побежала на свист, обгоняя редких идущих и прямо-таки бешено прислушиваясь. В ушах заныли комарики.

— Сыз…

Как бы ответить ему? Дать знать? Свистнуть соловьем-разбойником, как учила Маня. На бегу, лихорадочно я повторяю ее уроки. Завернуть петлею конец языка, заправить четыре пальца попарно. Теперь растянуть губы, безжалостно, как тугую рогатку. И вытолкнуть из себя воздух!

Увы, как всегда, я исхожу лишь шипением. Во рту остается противный, кисло-соленый вкус грязных рук. На меня удивленно оглядываются две, спаренные в тихую парочку. Кажется, из шестого «А».

— Сыз… сыз…

Свист теперь ближе! Скорее, скорее ему навстречу…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

— Вот она, девчонки, держи!

Они вывалились из-за ближней чинары скопом: Ирка, Марго, Римка… Радостно галдя, обступали меня в кольцо. Все дрогнуло во мне от догадки. Нет, ерунда. Вон позади них я вижу и Таньку.

— Ну, что я вам говорила? — торжествовала Ирка. — Она нарочно отстала. Чует кошка, чье мясо съела!

— Да куда бы она делась? — ухмыльнулась Римка. — Сказано было тогда — пожалеет.

— О чем это, интересно узнать? — Я еще храбрилась, но голос не слушался меня.

— Будто не знаешь, — подскочила на месте Ирка. — А складчины?! Болтать небось язык длинный, а отвечать — память короткая!

— Пусть объяснит, девчонки! Тебя пригласили, как человека, а ты… — Танькины глазищи горели, как у сердитой кошки.

— Я ведь и про себя рассказала. Думаешь, приятно такое… И что я сказала не так, что?!

— Ты опозорила мой дом! Теперь ответишь, — Римка обещающе кивнула. — Кровавыми слезами плакать будешь, предупреждаю.

Марго обернулась к ней, жутко блестя разъезжающимися глазами.

— Смотри, как договаривались: бить будем по-настоящему.

Римка и ей кивнула. И вдруг ударила меня — тычком, в ухо. У меня дернулась голова, звонко бахнуло внутри. Кажется, полетела пилотка.

Никто никогда еще не давал мне в ухо. Вообще меня ни разу не били. Я сжалась, покорно ожидая новых ударов.

Открыв удивленные рты, еще более тесной парочкой просеменили давешние девчонки. Группой прошли пятиклассники, присвистнули от восторга: