Золярия (СИ) - Хан Владимир Феликсович

Но предать Конвея полковник решил железно. Хватит, натерпелся!

Глава 3

Мария Стрелецкая – после развода она не стала возвращать девичью фамилию – ума не могла приложить, как облагоразумить своего младшего сына...

Когда пропал последний сдерживающий фактор в лице отца и старших братьев, Иван полностью, как говорится, съехал с катушек.

Учиться он не хотел, работать – тем более.

Зачем?

Он полностью превратился – как когда-то говорили на Земле – в стопроцентного мажора. Нескончаемые кутежи, тусовки в модных клубах и катание на электромобиле полностью занимали его время и интересы.

Вот она, достойная жизнь свободного человека!

Понятно, переходный возраст, повзрослеет, перебесится и возьмётся за ум. В конце концов всё это проходили в той или иной степени.

Но не в такой же крайней форме!

Мария не представляла, как повлиять на сына, а уж когда узнала, что он записался в боевое крыло молодёжной секции Золярийской Либеральной партии, и прочитала программу подготовки этих юных боевиков, тайно от Ивана взломав его персональную ЭМ-ку, то впала в отчаянье. Она быстро разобралась, что вся эта программа подготовки направлена на создание из молодых людей бездумных и покорных роботов, полностью лишённых каких-либо сдерживающих моральных принципов и любых правил цивилизованного сосуществования в нормальной социальной среде.

Программа тренировок состояла из ряда заданий, оформленных в виде квестов компьютерной игры, шаг за шагом ведущих игрока к новому уровню.

Самый первый, низший уровень выглядел по-детски безобидным и простым. Надо было ночью пройти город по указанному маршруту и расписать стены домов провокационными лозунгами. Например: «Кто не с нами – тот против нас!», или «Жизни ЛГБТ тоже имеют значение!». Выполнение этого безобидного задание давало право на получение первого звания «Щютце» и скромного денежного поощрения.

Второе звание – «Обер-щютце» – уже приносило больше денег, оно присваивалось уже за поджигание мусорных урн по всему маршруту.

Третье звание – «Роттенфюрер» – можно было заслужить уже не только за поджигание мусора, но уже и за разбивание стёкол в окнах первых и вторых этажей и царапанье гвоздём электромобилей, припаркованных на улице.

Первое офицерское звание – «Унтерштурмфюрер» – и ежемесячный оклад, на который уже можно не только покупать время от времени дешёвую выпивку, но и скромно прожить целый месяц, уже нигде в другом месте не работая, требовало более серьёзных действий. Таких как избиение прохожих, заподозренных в консервативных взглядах, поджоги зданий, принадлежащих оппонентам, диверсии на транспорте и объектах инфраструктуры города.

А для звания «Гауптштурмфюрер» уже требовались убийства.

Ещё не доходя по этому списку до офицерских званий, Марию начал колотить нервный озноб, и дальше читать она уже не могла.

– Боже мой, какой же дурой я была! – повторяла она, слоняясь по пустой квартире, и не представляя, что теперь можно предпринять для спасения сына. – А ведь ещё с самого начала Илья предупреждал и меня, и Ванечку, что либерализм ведёт как раз к этому.

Илья Иванович всегда утверждал, что итальянский, а затем и немецкий фашизм образца тридцатых-сороковых годов ХХ века являлся логичным итогом развития демократии в Западной Европе. И что либерально-капиталистические отношения в экономике не могут привести ни к чему другому, кроме как к глобализму и ослаблению национальных морально-этических норм любого народа, превращая его в безвольное стадо, зависящее от прихоти транснациональных корпораций. Но даже коллеги-историки упрекали его в излишнем консерватизме.

Что уж тут говорить о молодой женщине, которой история вообще была по барабану. А подобные умозаключения воспринимались четырнадцатилетним подростком, как увещевания старого алкоголика о вреде злоупотреблением спиртным для организма человека.

Именно в четырнадцать лет Иван стал самостоятельным человеком. При помощи Комитета по опеке он наконец-то освободился из жёстких тисков отцовского контроля и начал жизнь достойную свободного человека.

А мать?

Мать не в счёт!

Во-первых, она сама во многом разделяла либеральные взгляды, а во-вторых, что можно ожидать от слабой женщины, кроме еженедельных денежных подношения?

Какой из неё воспитатель для долговязого повесы?

Она – не старшие братья, которые могут и тевтюлей навешать, если чего не так отчебучишь.

Одним словом – вот оно начало самостоятельной жизни!

Жизни радостной, свободной, не обременённой заботами о хлебе насущном и какими-либо сдерживающими моральными нормами. А впереди маячили только радужные ожидания, которые уже начали сбываться. Год назад Иван заслужил первое звание «Щютце», и вот уже последние два месяца ходил в первом офицерском чине «Унтерштурмфюрер».

* * *

В этот день Мария не пошла на работу, сославшись на женское недомогание, а следующие три дня были выходными. В субботу на обед обещал зайти Ванечка.

Это был редкий шанс пообщаться с сыном и попытаться образумить его. Но несчастная мать отлично понимала, что вероятность успеха исчезающе мала. Хоть бы получилось не оттолкнуть упрямца ещё дальше от себя. Иван, конечно, не сможет полностью игнорировать мать – закончатся деньги, и он опять прибежит как миленький, никуда не денется.

Мария ещё не знала, что сын уже начал получать постоянную – хотя и небольшую пока – зарплату за свои мерзкие поступки.

– Алло, Машенька... – прозвучал в её голове почти забытый голос.

Мария выронила мокрую тряпку из рук – чтобы отвлечься от грустных мыслей она затеяла в квартире приборку – и опустилась на край дивана.

– Ты откуда звонишь? Я не могу установить твоё местонахождение...

– Машенька, милая, мы все втроём сейчас на стационарной орбите Золярии. Я прилетел, чтобы повидаться с тобой. А со мной Вовка и Сергей. Как вы там, как Ваня?

– Со мной всё нормально... Работаю... А вот Ваня... – Мария, как не старалась, но не смогла сдержаться и разрыдалась. – Он стал законченным фашистом! Уже эсэсовские звания получает!

– Тогда ты пока не говори ему о нашем прилёте... – через долгую паузу попросил Илья Иванович. – Завтра я свяжусь с тобой в это же время. Целую. До связи.

Сто тридцать человек – почти весь экипаж корабля – собрался в большом кубрике для совещания.

– У девяносто двух человек на Золярии остались родственники. Я попрошу вас, товарищи, пока не выходить с ними на связь. По-моему, на планете установился фашистский режим, – начал Илья Иванович. – Сергей, пошли на планету лучших своих разведчиков для прояснения обстановки. Через два-три дня, когда всё проясним, будем думать, что делать дальше. Сейчас решать нечего. Все свободны.

– Иди в ходовую рубку и передай мой приказ вахтенному офицеру включить блокировку телепатической связи, – Илья Иванович придержал Сергея на выходе. – Я хоть и попросил людей пока не связываться с родными, но лучше перестраховаться. Бережёного – бог бережёт! Потом приходи ко мне в каюту. Нам многое надо обсудить.

– За десять минут до совещания я связывался с мамой, – сообщил Илья Иванович, как только Сергей вошёл в каюту.

– Как они?

– С мамой – всё в порядке, а вот Ваня, похоже, влип в скверную историю. Мама говорит, что он вступил в какую-то организацию, где эсэсовские звания.

– Фашисты?

– Конечно. Где же ещё могут быть эсэсовцы? – Илье Ивановичу было трудно сдерживать раздражение. – Нам есть над чем подумать, Серёжа.

– А что тут думать? Увозить их надо отсюда!

– Разумеется, мы им предложим... Но решать им...

– Нечего им решать, овцам заблудшим. Увезём – и баста! Потом сами будут благодарить.

– Ладно, ладно, не горячись... Это мы ещё успеем обдумать. Сейчас надо решить, что делать со всей планетой. Здесь как ни как – большинство русских, наших братьев по крови. Не можем же мы остаться равнодушными к их судьбе.