Волчица и пряности. Том 7 - Исуна Хасэкура

Мой спутник ответил с улыбкой на лице:

– Это я собирался сказать.

У меня и вправду был легкий жар. Едва почувствовав, как пальцы моего спутника гладят меня по щеке, я внезапно провалилась в сон.

***

На следующее утро, едва продрав глаза, еще не высунув голову из-под одеяла, я сразу навострила уши.

Его обычного храпа не было слышно; похоже, моего спутника вообще не было в комнате.

Я прислушалась к собственному телу – каждый его уголок был пронизан усталостью. Поедать живых овец я, пожалуй, была не в состоянии, но в жареном или вяленом виде – никаких проблем.

Поскольку я проспала всю минувшую ночь, мне не довелось испробовать «кушанья для больных».

Даже когда я была здорова, есть вкусную пищу мне доводилось нечасто.

Хотя при мысли о моем слабом человеческом теле – которое рухнуло, подхватив жар, всего через месяц полного событий путешествия – мне хотелось лишь вздохнуть, но все же я по-прежнему была способна улыбаться. Все-таки нет худа без добра.

В конце концов, моя слабость позволила мне привлечь его внимание.

«Вот глупости», – вздохнула я и высунула голову из-под одеяла.

Привыкши просыпаться на свежем воздухе, на просторе, я никак не могла назвать пробуждение в этой тесной комнатушке приятным.

Даже в повозке, несмотря на тесноту и холод, было немного приятнее.

Открыть глаза и встать под бескрайним небом, наслаждаться каждым глотком свежего воздуха, радоваться компании друг друга в этом огромном мире – все это было во много-много раз лучше того, что сейчас. Если понадобится найти укрытие от дождя… кто, я? Я охотно удовлетворюсь дуплом толстого дерева.

Пережевывая свои мысли, я кинула взгляд вбок.

Да, кровать рядом с моей осталась нетронутой. Мой нос шевельнулся, когда я втянула воздух – запах моего спутника уже почти пропал.

Уж не в церковь ли он пошел, чтобы помолиться за мое выздоровление?

Невозможно; случись такое взаправду, это воистину была бы одна из лучших черных комедий в истории мира.

От этой мысли мне стало смешно; но, поскольку я была одна, смех пропал впустую.

Я выдохнула белое облачко в холодный, как обычно, воздух и крепко обхватила подушку, набитую, судя по всему, пшеничной мякиной.

Этот добряк воистину тугодум.

– Вот дуралей…

Пробормотав эти слова себе под нос, я попыталась сесть и была поражена ощущением тяжести во всем теле.

Если вспомнить – я уже несколько веков не болела, когда была в человеческом обличье.

Наконец-то я осознала, насколько ослабела с прошлой ночи.

– Уггг…

Первоначально я собиралась заняться мехом на хвосте, но мое состояние заставило меня отказаться от этой идеи.

Кстати, а где еда? Да и в глотке у меня пересохло. У меня ведь весь вчерашний день крошки во рту не было.

Где он и что он делает?

В Йойтсу заботиться о больном значило все время быть рядом с ним.

Я продолжала жаловаться самой себе – что это за «уход», если больной просыпается, а рядом никого нет, – но тут моих ушей коснулся звук знакомых шагов.

Я была не в силах двинуть телом, но уши встали торчком.

Все еще бурля от негодования, я вновь обняла подушку.

И на какое-то мгновение в голове у меня мелькнула мысль: может, даже и хорошо, когда его нет рядом.

– Ты уже проснулась? – спросил мой спутник, постучав в дверь, осторожно открыв ее и войдя в комнату.

Если человек спит, все равно он бы не смог ответить; если же бодрствует, то вопрос бессмыслен.

Подумав так, я ответила:

– Сам видишь.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не могу подняться.

Это не было ложью; я постаралась произнести эти слова как можно небрежнее.

Ложь во лжи есть истина.

Мой спутник произнес с озабоченным видом:

– Тебе надо снова лечь.

Тут мой взгляд упал на мешочек, который он держал в руке, и я оказалась не в силах оторваться.

Как я, должно быть, миленько выгляжу. При этой мысли мне стало стыдно.

– Верно… у тебя телосложение, как у принцессы, которая не покидает дворца.

Похоже, мой спутник совершенно не умел шутить. Впрочем, все дело было, видимо, в том, что я сама была слишком голодна.

– Хочу есть.

– Ха-ха, это дело поправимое, – рассмеялся мой спутник. – Сделать тебе кашу?

– И пить тоже хочу. Это вода? – спросила я, не отрывая глаз от мешочка в его руке. Мешочек был небольшой, и я совершенно не чуяла виноградного запаха.

– О нет. Ведь у тебя же вчера был жар? Именно поэтому я принес тебе немного сидра.

При слове «сидр» меня охватило желание вскочить на ноги. Но одеяло давило так тяжело.

– Эй, ты в порядке?

– Угу…

Прежде я была способна с легкостью выручить моего спутника, если бы его придавило разбитым молнией деревом; теперь же я пала так низко, что меня саму нужно было выручать от придавившего меня одеяла.

Мой спутник помог мне; выглядел он при этом очень веселым, хоть и явно обо мне беспокоился.

– Прости.

С его помощью мне удалось наконец выбраться из одеяльного заточения.

Обернув хвост вокруг талии, я смогла усесться. Да, человеческое тело воистину слабо.

Но именно поэтому принимать человеческое обличье так интересно.

– Если б только ты всегда вела себя хоть вполовину так прилично, как сейчас, – заметил мой спутник, наливая сидр в деревянную чашку, выполняющую обычно роль подсвечника. Шкафчик, на котором и стояли обычно свечи, располагался тут же, у кровати.

– Ты же сердишься, когда я спокойно сплю в повозке.

– Это потому, что когда я один вынужден бодрствовать, это несправедливо.

Он потянул мне чашку; она была довольно маленькая, но на всякий случай я взяла ее обеими руками.

– Но если я буду вести себя прилично, ты успеешь похватать больше еды, когда мы обедаем.

– Поскольку я крупнее, чем ты, то это только нормально, – рассмеялся он.

– Но когда нужно сопротивляться, от скромного поведения никакой пользы.

Он чуть нахмурился недовольно, должно быть, потому что не нашелся что ответить, и с расстроенным видом откинул голову назад.

Судя по этой реакции, он не был ни тронут, ни восхищен моей откровенностью.

Когда наши глаза встретились, я прочла у него на лице: «В следующий раз победа будет за мной».

Я осталась довольна.

К тому же всегда радуюсь, видя, как он настойчиво пытается меня одолеть.

Решись я спросить: «Что, не в силах смириться с поражением?» – наверняка ведь он побагровеет и разнервничается, да?

Вообразив эту картину, я едва не расхохоталась; чтобы утаить улыбку, я отхлебнула из чашки.

Улыбка исчезла мгновенно; думаю, он ее не успел заметить.