Кто не верил в дурные пророчества - Сергей Кусков

В чем, впрочем, нет ничего удивительного. Нефтепромыслы там на каждом шагу.

25

20 августа 2001 года в 9 часов 22 минуты адъютант напомнил полковнику Лисицыну, что машина ждет и пора ехать в институт.

Следствие шло ни шатко ни валко вторую неделю. Завадский и Марков, как и ожидал полковник, исчезли. Собака, взяв в "коттедже" след беглецов, на крыльце сразу же его теряла: по-видимому, все смыло дождем. Впрочем, стоявший на поле вместо самолета совхозный бензовоз с пьяным в стельку водителем, снятым аккумулятором и остатками бензина в цистерне настолько прояснял картину произошедшего, что пускать по следу собаку стоило лишь для проформы.

Полк ПВО, пытавшийся сбить "Ем-12", понес небольшие, но чувствительные потери. Командир при неудачном приземлении с парашютом в ночной темноте сломал ногу. Медики обещали, что все заживет без следа, но полтора месяца – гипс и постельный режим.

Самолет майора Млынского, влетевший во вспышку, отсутствовал час двенадцать минут, после чего появился в небе в том же месте, или не совсем в том же – это так и не выяснили, да и не сильно старались. Особый отдел округа больше интересовался, где и с какой целью майор летал все это время и каким образом его не засекли радиолокаторы. Утверждения майора о том, что этот час с мелочью для него превратился в полсекунды, особист зафиксировал, но большого значения им не придавал, даже зная о результатах эксперимента полковника Лисицына с машиной Завадского. Как и тому, что остаток горючего в баках истребителя соответствовал версии Млынского, а не следствия, а часы майора отстали как раз на то время, что его не видели радары. Можно ведь часы перевести, а заправиться непосредственно в воздухе, – последнее указывает на то, что у Млынского могли быть сообщники.

Майор, не привыкший к подобному обращению, переругался с особистами, подал рапорт на увольнение из ПВО и попал на заметку в ФСБ.

Старший лейтенант Махнев вел себя спокойно, с особистами не ругался, но рапорт тоже подал: собрался уходить в монастырь. Пока то да се, его обследовали психиатры, но ничего не нашли, кроме небольших отклонений, какие обычно случаются у закоренелых атеистов, внезапно уверовавших.

Плюс к тому – потеря двух машин: командирской, сбитой молнией, и старшего лейтенанта Махнева, упавшей в болото.

Ракетоносец исчез и не появлялся. Шевченко рассчитал, на какое примерно время профессор сможет уйти с тем запасом бензина, какой им удалось украсть. Получалось – максимум лет двадцать пять. Ну, пусть тридцать, если совсем не оставлять горючего на маневры после выхода. Минимум – кто его знает, что у Завадского на уме?

Оставалась впрочем, еще одна, чисто теоретическая версия: что ракетоносец уничтожила ударившая в него молния, которая так напугала старшего лейтенанта Махнева. Но в этом случае, скорее всего, на землю упали бы остатки, обломки и огарки. А ничего этого не было, как если бы молния превратила самолет в пыль или вообще разнесла на атомы.

Чтобы выяснить, насколько такое возможно, Лисицын обратился к директору Института физики и химии высокоэнергетических процессов Уральского отделения Российской Академии Наук, членкору, доктору физико-математических наук Александру Сергеевичу Замятину. К десяти часам директор ждал полковника, чтобы ответить на его вопросы.

Лисицын спустился во двор, сел в дожидавшуюся его машину, водитель выехал из ворот, свернул на проспект Ленина и, расчищая себе дорогу сиреной и мигалкой, быстро повел машину в сторону улицы Репина и дальше – на Юго-Запад, где в лесу за окружной дорогой стоял институт.

Сидя в машине, полковник позволил себе расслабиться: вторая встреча с членкором определенно стоила ему меньших усилий и нервов, чем первая, в пятницу на прошлой неделе. А предыдущая поначалу так тяжело давалась полковнику потому, что она, собственно, тоже не была первой. Первая состоялась двенадцатью годами раньше, когда Замятин заканчивал аспирантуру, а Лисицын был подполковником.

Замятина вербовали, но не очень успешно. Поймать, как обычно, на аморалке не вышло, да и год был, слава богу, восемьдесят девятый, и фразу "Секса у нас нет" успело уже обыграть большинство юмористов, иные и не по одному разу. Тогда Лисицын решил поговорить с ним сам. Он не стал взывать к патриотическим чувствам Замятина – у того с подполковником были разные представления о патриотизме, – а просто напомнил аспиранту о его научной карьере и о имеющихся еще у Конторы возможностях ее испортить.

– Знаете, гражданин подполковник, – ответил Замятин, – вы меня ставите в безвыходное положение, но лучше вам этого не делать.

– Но почему же "гражданин", а не "товарищ подполковник"? – спросил Лисицын как можно задушевнее.

– Тренируюсь. Привыкаю заранее. Или вам больше нравится "господин подполковник"? – съерничал аспирант. Обращение "господин" начало входить в употребление недавно, Лисицына от него не коробило даже, а перекашивало. – Я, конечно, никуда от вас не денусь и на все соглашусь, только вы с этого ничего не поимеете. Во-первых, вам придется проверять и перепроверять всю информацию, какую вы получите от меня.

– Это почему же?

– Потому что ваши цели для меня сомнительны, а методы однозначно неприемлемы. Вы для меня враг. Что плохо для вас, то хорошо для меня. – Лисицын внимательно посмотрел на Замятина. Тот уже не ерничал. – Причем я же не дурак, каким вы меня, вероятно, считаете. Или не считаете. Сливать вам примитивную дезу я не буду, а буду это делать так, чтобы в случае чего прикинуться шлангом: ничего не знаю, как слышал, так и вам передал, за что купил, за то продаю. Придется вам все проверять из независимого источника. Причем, возможно, из такого же. А что-то вы и проглотите…

Подполковник не знал, что ответить. Так откровенно с ним никто еще не разговаривал. А Замятин продолжал:

– А я тем временем буду готовить вам очень крупную гадость. Приму меры, чтобы обезопасить своих близких, может быть, даже и себя. И, когда решу, что пора…

– Ну, Александр Сергеевич, неужели мы позволим?

– Вы недооцениваете загнанного в угол обывателя, как противника. Знаете, что делает заяц, который не может уйти, скажем, от собак? Например, зажмут в каком-нибудь углу между двумя глухими заборами.

– Нет. А что он делает? – Лисицын правда не знал, он был рыбак, а не охотник.

– Падает на спину и отбивается задними лапами. У него же лапищи – ого! И когти, чтоб отталкиваться при беге. Какой-нибудь дуре-собаке может брюхо разодрать. Или охотнику тулупчик… Хотя ситуация для него, в общем, безнадежная, несмотря на когти и лапы. Что они против ружья?.. Может быть, мои меры никого и не спасут, но гадость я вам сделаю, это я обещаю. Вы потом, как тот охотник, не раз еще подумаете, стоило ли связываться с этим зайцем.