На заре царства - Николай Сергиевский

Семь дней советчики убеждали ее; она решилась, и на этот раз бесповоротно. Правда, она потребовала для себя полную независимость от «мужа», пока он не посадит ее на престол. Он дал торжественное обещание, но не сдержал его и заставил тайно повенчаться. И вот она, гордая красавица, «царица московская», с нескрываемым отвращением, с трудом поборов брезгливость, принудила себя стать женой этого мерзкого человека. Она и сейчас помнит, что тогда эта связь вызвала в ней такое презрение и омерзение к самой себе, что сама корона царская, которую она покупала такой постыдной ценой, потускнела, утратила свою привлекательность и лучезарный блеск. Казалось даже, что, если она действительно станет царицей, корона не вернет ей уважения к себе. Но делать нечего, пришлось свыкаться с новыми условиями жизни. Пошли бурные пиры и кутежи. В неискреннем разгульном веселье она топила свое презрение к себе и мало-помалу приохотила себя к этому безудержному разгулу. Тут среди окружавших людей подвернулся ловкий обаятельный искуситель в лице соотечественника Яна Сапеги. Он рыцарски вел себя по отношению к ней, был ее защитником и покровителем. О, этот Ян!.. Он ловко подобрался к ней. В сравнении со вторым Дмитрием он казался таким благородным рыцарем… пока не стал мерзавцем, как другие. О, она хорошо помнит, с каким уважением Ян обращался с ней на первых порах, пока в один прекрасный день не явился смертельно пьяным. Пришлось пережить новый удар по самолюбию, которого почти уже не осталось. Жизнь стала ужасной: Ян уехал, «милый» отец, спасая свою шкуру, тоже бросил ее на произвол судьбы, «супруг» издевался, колотил ее, не давал достаточных средств на то, чтобы прилично одеваться и быть сытой. Сторонники «царя» разбрелись. Новое предпринятое приключение стало казаться несбыточным. И тем не менее она не унывала. Легкомыслие и тут спасало ее.

Вот письмо от отца, где он шутит над ее легкомыслием. Она писала ему об ужасах своего положения, молила посочувствовать и помочь ей вернуть корону. В конце письма, после слезных излияний, у нее невольно сорвалась глупая просьба: прислать двадцать локтей узорчатого бархата на платье да, если представится случай, побаловать ее несколькими лососями, до которых она была большой охотницей, и хотя бы небольшим бочонком сладкого венгерского вина, на что отец ей ответил: «Сочувствую тебе, дочурка. Трона вернуть тебе не могу, а вина и бархату на платье посылаю. Авось они заменят тебе трон, как печаль твою об утрате его два года назад утешил чумазый арапчонок». Да, да, отец, ради своекорыстных целей втянувший ее в позорную игру, издевался теперь над ее легкомыслием, не понимая, что именно оно-то спасло и спасает ее до сих пор.

Потом стало еще хуже. «Государь» сбежал, его поймали и грозили поколотить. Но он сбежал вторично, укрывшись на дровнях под кучей навоза. Ее пребывание среди тушинцев, ставших на сторону Сигизмунда, стало угрожающим. Тогда, с Варвой и Алениным, она верхом бежала вслед за мужем. Свернув по дороге в Дмитров к недавнему другу своему Яну, она умоляла его вступиться за нее.

Дмитров тогда осаждали и готовы были взять приступом войска молодого московского героя Скопина-Шуйского. В минуту крайней опасности, когда москали уже одолевали поляков, она кинулась на стены города, сражалась, как простой солдат, вдохновила примером удали соотечественников, спасла Яна. И что же? В благодарность за эту помощь ее милый Ян посоветовал ей просить прощения у Сигизмунда, да и, по-видимому, готов был сам выдать ее королю, в милостях которого он уже нуждался. Ответив презрением, она решила бежать дальше, купила себе алый бархатный кунтуш{28}, сапоги со шпорами, пару пистолетов и саблю, облачилась в воинские доспехи и поскакала в Калугу. На заре морозного февральского дня 1610 года прекрасный юный воин с выбившимися из-под шлема локонами осадил горячего, взмыленного коня у крыльца дворцового «царского» жилья в Калуге и велел доложить «государю», что прибыл с важными вестями его личный коморник[83]. Это было красиво!

Как обрадовался «царь» и калужане прибытию «царицы», с каким уважением стала она относиться к себе, считая подвигом совершенное бегство! Жизнь стала налаживаться. Ратные силы Калуги с прибытием ее крепли. Благодарный муж стал относиться к ней с уважением, поскольку это ему давалось. Предстоявшее материнство внесло цель и смысл в жизнь и как бы смыло с души тушинскую грязь, и намечались просветы впереди: возможное рождение наследника вселяло смелую надежду самостоятельно, независимо от супруга, бороться впоследствии за достижение московского трона. Пока же с супругом отношения наладились. Презираемый всеми в Тушине, он в Калуге стал пользоваться уважением и почетом. И ее положение стало лучше. Словом, жизнь начинала казаться приглядной. А к тому же… к тому же она скрасилась новыми радостями. Она любит и любима. В сущности друзей у нее двое. С Алениным у нее давно установились странные отношения. Этот храбрый, статный, красивый молодец, полуюноша, полумужчина, предан ей безгранично. Он чист и робок, как непорочная девушка. Он для нее просто друг, милый «хлопчик» и «верный паж», который, она это знает, готов за нее в огонь и воду. Но дружба и постоянная близость нужны ей. Вот и сейчас она скучает без него, даже ревнует к предполагаемой московской сопернице, такой же, вероятно, как и он сам, чистой душой, которая ждет не дождется его приезда. Не раз пыталась она узнать у него по поводу «зазнобы». Но он не любил расспросов, отмалчивался, краснел, в особенности если случалось упомянуть ненароком имя боярышни Роща-Сабуровой. Однако рано или поздно она у него допытается, хотя бы из простого женского любопытства. Да, есть грех, она очень любопытна!

Но если «хлопчик» для нее пока только друг, то есть здесь же, в Калуге, другой человек, который недавно всецело завладел ее душой, сердцем и всеми горделивыми помыслами. Это — атаман Иван Мартынович Заруцкий. Его она полюбила без ума, так, как никого еще не любила. В выборе ею, правда, руководил расчет: сознавая шаткость своего положения и не рассчитывая, что муж сможет добиться престола, она еще в Тушине решила, что если на скользком пути к достижению престола бестолковый муж сломает себе ноги, то понадобится опытный, умный, сильный защитник и покровитель. И ее выбор пал на Ивана Заруцкого, на нового Яна, который вскоре стал ее кумиром, полновластным властелином души и сердца. Но как ни безумно любит она своего великана, красавца Яна — она знает ему цену. О, он опасный и страшный человек! Нет греха и темного дела, перед которым он остановился бы. Ради своих расчетов он готов на все. Но он действительно могуч, воля у него железная, и нет подвига, которого он не мог бы совершить. Да, Ян именно тот человек, который ей нужен; вот действительно достойный муж, царь по внешности, по мужественной красоте, по гордой величественной осанке и по мощи душевной. Каждое мгновение приходится быть начеку, не послаблять вожжей влияния на него. Пока оно сильно, он ее раб; прекратится — он не только отвернется от нее, а сам же предаст и погубит, если это будет входить в его расчеты. Но это может наступить не скоро. Во всяком случае она сейчас спокойна: заступник не даст ее в обиду.

А у нее два верных заступника: этот могучий лев и тот скромный кудрявый ягненок, так почтительно преданный ей. «Хлопчик» тоже может пригодиться. В нужную минуту она использует его робкую привязанность. Ах да, очевидно, она в области увлечений пошла в своего милого отца, он передал ей свой нрав, да и склонность к вину, которым в последнее время она не только не брезгует, но даже порой злоупотребляет. Ах, этот милый отец! Обжегшись в расчетах и неудачно устроив судьбу дочери, он спокойно отвернулся от нее и удалился в свой Самборский замок, где среди пиров и веселья забыл о ней. Для нее у этого «несчастного отца», как он любит себя называть, остались одни милые шуточки. Вот и в последнем, недавно присланном письме, лежащем теперь сверху шкатулки, он, «оплакивая» ее, пишет: «Дочка, побойся Бога! Ты стала настоящей Мессалиной[84]».

Да, она стала Мессалиной. Ну что ж! Вся жизнь исковеркана, Бог весть какие еще беды ждут ее впереди. Так по крайней мере она воспользуется своей молодостью и выпьет до дна чашу наслаждений.

Глава XII

Страшная весть

Письма были перечитаны, вся жизнь — пережита. Марина бережно собрала их и, повернув ключ в звонком замке, снова заперла в шкатулку свои воспоминания. «Вся старая жизнь — в шкатулке под замком, — мысленно улыбнулась она. — И нечего выпускать ее из-под запора. Бог с ней, радости было мало. Что-то ждет впереди?»

Думая об этом, она встала, подошла к скрыне и только собралась поставить на место шкатулку, как неожиданное обращение к ней заставило ее вздрогнуть и уронить шкатулку в выдвинутый ящик скрыни. У порога стояла Варва.