Крест и посох - Валерий Елманов

Спустя некоторое время Костя вновь ненадолго пришел в себя и увидел волхва, сосредоточенно помешивающего что-то в котелке, висящем над огнем костра, весело облизывающего его стенки.

Словно почувствовав на себе княжеский взгляд, старик почти в тот же миг повернулся к раненому и буркнул:

— Лежи себе да шевельнуться не удумай. Сейчас тебе полегчает.

— Ты вот что… — медленно проговорил Константин, с усилием ворочая одеревеневшим языком.

Он уже не чувствовал ни губ, ни всего своего тела.

«Зато хоть перед смертью ничего не болит», — порадовался он по старой привычке автоматически искать и находить хоть что-то приятное в самых гадких ситуациях.

— Ты слушай меня, — продолжил он, отчаянно борясь с непослушным языком. — Коль я и впрямь так плох, то ты не жди рассвета. Сейчас уходи да спрячься как следует. Они придут, увидят, что я мертв, и тебя искать станут. Не хочу, чтоб тебя безвинно… — Он не смог договорить.

Силенок оставалось только на то, чтобы не дать глазам закрыться. Да и то, как он понимал, хватит их лишь на минуту-две, если не меньше, а как хотелось сказать еще и про то, что главная опасность грозит волхву даже не пасть от рук его дружинников, но погибнуть от Хлада, ибо кровь Константином пролита, а потому и появления этого страшного существа можно ожидать с минуты на минуту.

— Ты стерегись не… — еще выдавил он кое-как, но дальше язык отказался слушаться, да и рот почему-то не захотел больше открываться.

Волхв меж тем перестал помешивать свое варево, не отрывая глаз от князя, подошел к нему вплотную и занес над ним свой резной посох.

Будучи не особенно толстым — сантиметра три-четыре в диаметре, никак не более, — он производил впечатление чего-то непомерно могучего и… воинственного.

Сами узоры, которые в своем хитросплетении тесно обвивали посох и устремлялись по тугой крутой спирали сверху вниз, хищными зигзагами неуловимо напоминали то ли копья, то ли стрелы, то ли молнии.

А может, такое впечатление создавалось еще и за счет контраста между коричневой, темной его частью, там, где не была удалена кора, и молочно-белой, в которую были окрашены зигзаги вырезанных стрел-молний.

К тому же, скорее всего, из-за отблесков костра, освещающего посох своими огневыми всполохами, Константину показалось, что узоры все время меняют свой цвет, посверкивая откуда-то из глубин зловещим багрянцем.

«Красивая работа, — почему-то мелькнула у него не совсем уместная в данной ситуации мысль, которую сменила более подходящая: — Ну вот и все. Сейчас проткнет, и прощай, мама. А я его, заразу, еще и пожалел, о Хладе предупредить хотел. Вот и делай после этого добро людям. Хорошо, что хоть сразу, без мучений».

Но старик почему-то не торопился втыкать посох в беспомощно распростертое перед ним тело. Вместо этого он почти торжественно произнес:

— Зародил ты все ж таки в моей душе сомнение. Либо и впрямь неслыханное сотворилось, либо… — Он замялся, но затем твердым голосом продолжил: — Оберег вовсе исхудал и ложь от правды отличить уже не в силах. Да и то взять — сколь лет уж ему. Хошь и Мертвые волхвы над ним трудились, одначе и время, окромя Числобога, свово хозяина, над всеми власть имеет, потому… — Он, не договорив, тяжко вздохнул. — Да и очи у тебя уж больно… не те. Сколь ни зрил я в них, ан не углядел ни злобы лютой, ни… — Волхв кашлянул, вновь оставив фразу незаконченной, и поправился: — Одначе мыслю, что в том моя вина. Скорей всего, просто я на старости лет в душах людских читать разучился. Ну да ладно. Будем считать, два испытания ты выдержал. Теперь третьему черед настал.

«Точно, сдурел. Ему бежать отсюда надо, да без оглядки, а он испытания устраивает, — подумал Константин. — Ну и черт с ним. Коли так хочется помирать вместе со мной, его проблемы, а моя совесть чиста — я предупредил».

А волхв продолжал:

— Ежели и впрямь неповинен ты в зверствах и чиста душа твоя пред Перуном-громовержцем, пред Ладой преславной да пред Лелем синеглазым, — пусть о том посох мой поведает. Теперь ему решать — рано тебе в царство Марены дорожку торить али пора пришла.

«Вот здорово! — поневоле восхитился Константин. — Это что же, он сейчас тыкать им в меня начнет? Ну красота! Прямо как испытание водой для ведьм. Если всплыла, значит, колдунья подлая, а если утонула, то невиновна. Вот только ей самой что хрен, что редька — один черт как помирать. Да и мне тоже». — Однако вслух ничего не произнес, ибо сил не было.

— Пусть теперь боги правому помогут, придут на выручку, ну а коли обманом решил извернуться от кары за злодеяния свои, то Перун и тут не сплошает, — закончил тем временем свою речь волхв, и его посох устремился к груди Константина.

Правда, втыкать его в грудь, как предположил Орешкин, старик не стал, лишь легонько, эдак деликатно коснувшись им оголенной груди князя.

Но это только поначалу, поскольку чуть погодя нажим заметно усилился, хотя Константин по-прежнему совершенно не ощущал ни боли от давления, ни самой тяжести посоха.

Скорее наоборот — какая-то новая, свежая сила вливалась в него полноводным, щедрым ручьем, заставляя сердце биться как-то посвободнее.

Да и дышать стало гораздо легче.

Скосив глаза на посох, он увидел, что с его нижней половинки, даже четвертинки или вообще осьмушки текло вниз призрачное голубоватое пламя, разливаясь тончайшим равномерным слоем по всей груди.

И странное дело — но он мог бы поклясться чем угодно, ему все время слышался негромкий ободряющий, веселый, заливистый женский смех.

«Наверное, помощница из леса тихонько к деду подошла, — подумалось ему. — Вот только чего тут смешного, непонятно».

И еще одно показалось ему удивительным. Сил у него с каждой минутой прибывало все больше, но вместе с тем нарастала какая-то сонливость.

Константину очень хотелось дотянуть до конца диковинного процесса, все сильнее и сильнее напоминающего какую-то сказку, но непослушные веки оказались упрямее, и он вновь ушел в небытие.

Правда, на этот раз не было темной враждебной черноты, зло тащившей его в свою глухую страшную бездну. Точнее, она была, но уже наполовину от прежней и продолжала с каждым мгновением уменьшаться в размерах.

Жизнерадостное соцветие ярких узоров, которое поначалу робко ветвилось где-то на краях, ширилось, выдавливая темноту, а где-то сбоку от буйного половодья веселых красок, словно из зарослей, на мгновение мелькнуло красивое женское лицо в кокетливом венке из дубовых листьев.

Женщина ободряюще кивнула князю, весело подмигнула и… бесследно исчезла, оставив только чувство легкой досады, будто он не успел подметить что-то нужное и очень важное для себя, но и оно быстро улетучилось от незнакомого спокойного голоса, звонко заявившего: «Еще успеешь. Ты все успеешь».

В голосе звучал оптимизм и столь твердое обещание новой встречи, такая непоколебимая уверенность в том, что она непременно состоится, что Константин больше не думал уже ни о чем, погрузившись в крепкий, здоровый сон.

Спал он долго, чуть ли не сутки, и когда волхв вливал ему в рот, бережно приподняв голову, свой настой, Константин глотал, почти не просыпаясь, машинально, продолжая пребывать в тесных тенетах своих радужных сновидений.

Лишь пару раз он за все это время приоткрыл глаза и вяло удивился, увидев возле старика какого-то невысокого мальчугана лет десяти, не более, а рядом с ним маленького щенка.

Зато когда он пришел в себя, то все его тело, включая раненую руку, уже не было чужим, враждебно откликающимся на малейшее движение пронзительной болью.

Он попробовал медленно приподняться, осторожно опираясь на здоровую правую руку. Вроде получилось.

Однако стоило ему встать на ноги, как из-за высокого кряжистого дуба, росшего метрах в десяти от места отдыха Константина, появился нахмуренный волхв.

— Рановато поднялся, княже. Тебе еще денька три, не менее, лежать надобно, — сурово проворчал он, на что Константин ответил смущенной извиняющейся улыбкой.

— Благодарствую, дедушка, за постель мягкую…

Он окинул взором свое ложе, сооруженное из травы и мха и покрытое сверху рубахами верных дружинников.

Тут же с удовлетворением отметил про себя, что ни мальчишка, ни щенок не были галлюцинацией или плодом воспаленного воображения. Вон они оба, затаились за дубом, осторожно выглядывая из-за него.

— За лечение славное, за заботу, за участие, — продолжил он, улыбаясь. — Однако надо мне ехать.

— Ежели ныне поедешь, — предупредил волхв, — рана вскрыться может. Тогда вои твои сызнова тебя ко мне привезут. — И ехидно поинтересовался, поглаживая свою бороду: — И кому от того лучше будет? Потому лучше всего тебе бы здесь еще пару деньков побыть. Я за то время успел бы и баклажку с настоем приготовить. — И пояснил: — Настой варить недолго, зато травы нужные собрать… Мой Радомир на что шустер, ан и тот притомился.