Крест и посох - Валерий Елманов

«Неужели передумал?» — мелькнула мысль, и он, открыв глаза, вопрошающе посмотрел на старика.

— Питье это взбадривает, хоть и ненадолго, — пояснил тот и добавил: — Правда, конец твой тоже ускорится, ну да теперь тебе все едино — что к утру, что поранее.

— За что ж ты так ненавидишь меня? — поинтересовался Константин.

Тот на секунду задумался и отрицательно мотнул головой:

— Нет, не так. Я, княже, без ненависти. Это к людям мы что-то в сердце держим: любовь али там ласку, или же злимся, досадуем. А ты ж нелюдь. Какая уж там ненависть. Землицу очистить бы от двоих-троих таких, как ты, глянь, и жизнь свою не зазря прожитой считать можно.

— А почему я нелюдь?

— Ну а как же тебя назвать-то? Это ведь ты близ дубравы моей девок-словенок сильничал, а после на потеху воям своим отдавал. Ведаешь ли ты, что сталось с ними после забав ваших молодецких?

— Нет.

— Одна, позора не снеся, утопилась в озерце малом, что меж дубравой и лесом плещется. Другой девке твой Гремислав меч пониже живота воткнул. Прямо в место, откель жизнь человечья зарождается. Третья бежать удумала — стрела догнала. Четвертая под конец уж и стонать перестала. Видать, вы ее до смерти довели. Ну а пятая, совсем малая, ей еще и двенадцати лет не сполнилось, обезумела вовсе. — Волхв тяжело вздохнул, цепко сжал старые мозолистые руки в кулаки, ненавидяще уставившись в глаза Константина. — Как токмо Перун, пусть не в дубраве своей священной, но близ нее, дозволить такое мог… Молчишь? — проворчал Всевед чуть погодя, так и не дождавшись ответа. — Знамо, самому-то помирать неохота. Молить, поди, будешь, чтоб жизнь твою спас? Напрасно, — сурово поставил он точку в своем приговоре.

— Нет, не буду, — шевельнул губами Константин. Ценой неимоверных усилий он попытался произнести это твердо и по возможности громко.

Судя по тому, как обеспокоенно старик оглянулся на горящий вдалеке маленьким маячком костер дружинников, ему это удалось.

Впрочем, что бы ни сказал сейчас Константин, все было бы бесполезно.

Объяснить все попонятнее?

А как?

Сказать всю правду?

Да кто ему поверит?!

Глава 11

Посох Перуна

Вот вдруг поляна под ветвями.На той поляне бог громовПерун стоит, грозя очами.У ног его лежит тропаЯзыческого богомолья…

И все равно, хотя особо на это и не надеясь, он еле слышно прошептал:

— Ты вот что, старик. Одно прошу — выслушай меня. Говорят, перед смертью самому последнему злодею и то слово дают…

— Покаяться, стало быть, решил? — презрительно усмехнулся волхв. — А ты, часом, не спутал? Я ить в вашего распятого не верю. Да и слабоват он для истинного бога.

— Не то, — прошептал Константин. — Не покаяться…

Дышать было неимоверно тяжко, поэтому каждое слово давалось ему с огромным трудом, но Константин твердо вознамерился договорить все до конца, каких бы усилий это ему ни стоило, вот только…

Он протянул правую руку к горлу, кое-как нащупал тугой ворот рубахи, но рвануть его не вышло — сил не хватило.

— Никак на крест надежу питаешь, — неверно истолковал его движение старик. — И сызнова тебе поведаю: понапрасну оно. Тута в моей дубраве у него силенок вовсе нетути, да и хлипок твой бог супротив моего.

— Не то, — вновь повторил Константин. — Не то я сказать хочу.

— А что же?

— Девок-словенок не я… — Слова давались Константину тяжело, но он упрямо продолжал выжимать их из себя. — Двойник это мой. Тело у нас одно и лик един. Только душой мы отличны. — Он прервался, вновь потянувшись к вороту рубахи.

— Ишь ты, — усмехнулся Всевед, вновь неправильно истолковав порыв умирающего. — Гля-кась, даже на кресте готов роту дать в оной нелепице. Хотя да, он уже столь всякой непотребщины выдерживал, что… — И ободрил, помогая справиться с непослушным воротом: — Ну-ну, одной боле, одной мене, валяй, клянись, а я пос… — И осекся, уставившись на оголенную грудь Константина.

Пауза длилась не менее минуты — один пытался набрать в грудь побольше воздуха, что у него никак не получалось, а другой озадаченно таращился на лежащего.

Первым прервал молчание Всевед.

— Оное у тебя откель? — спросил он, бесцеремонно ткнув пальцем.

Константин недоуменно нахмурился, но потом его осенило.

Оберег.

Он же как надел его, так ни разу и не снимал, даже в бане.

Непонятно только, почему эта вещица так заинтересовала волхва и откуда она ему знакома, хотя да — медальон-то языческий, и делали его, судя по словам Доброгневы, эти, как их там, Мертвые волхвы.

— От девушки одной, — пояснил он.

— Ишь ты, — покрутил головой старик. — Одно мне дивно — яко он тебя доселе не изничтожил. Али очи меня подводят, и он… — Не договорив, волхв вновь протянул руку и стал бережно водить над оберегом ладонью.

И вновь наступила пауза, которую первым опять прервал Всевед. Он встал и, угрожающе нацелившись посохом в грудь Константина, повелительно приказал:

— Сказывай яко на духу — с мертвой содрал, али сам ее в навь[35] спровадил, ибо живой она бы его тебе нипочем не отдала.

«Она — это бабка или внучка?» — не понял Константин и возмутился.

Эдакий зловредный стариканище ему попался! Так он вообще на него все грехи мира повесит. Вообще-то наплевать, но все равно обидно.

Ладно там словенки. Их хоть его двойник мучил, а уж тут…

— Сдурел ты, старый! — От негодования у него даже голос получился громче прежнего, пусть тихий, но уже не шепот. — Если ты о бабке, то она его не мне, а внучке своей отдала, а уж та мне, как… брату названому.

— Внучке? — озадаченно переспросил Всевед и потребовал: — А теперь возложи свой перст на него да далее сказывай. И не мешкай! — поторопил он, ехидно добавив: — Чтой-то худо мне верится, будто внука Снежаны эдакого нелюдя в братья названые взяла. Разве ты у ей хитростью выманил, тогда конечно.

— А вот и взяла, — упрямо заявил Константин, с удивлением заметив, что стоило ему приложить палец к оберегу, как дышать сразу стало легче.

Ненамного, конечно, но все-таки. Во всяком случае, воздуха вполне хватало на одну полноценную фразу, даже если она не очень короткая.

Правда, было чуть непонятно, каким боком тут неведомая Снежана, о которой говорил волхв, поскольку Константин точно помнил, что Доброгнева, рассказывая о своей бабке, упоминала совсем другое имя.

Мария? Вроде нет. Марьяна? Тоже не то. Ах да, вспомнил.

— А может, мы с тобой о разных бабках говорим? — усомнился он. — Мою, то есть которая бабкой Доброгневы была, Марфой звали.

— То она сама себя так прозывала, чтоб на крестильное похоже, — равнодушно отмахнулся Всевед, но осекся и с еще большим недоумением воззрился на лежащего. — Так ты и подлинное имечко внуки ее ведаешь? Неужто и ее в наложницы поял?!

— Лечила она меня, — пояснил Константин. — Да и потом пару раз жизнь спасла. — И усмехнулся, вспомнив и повторив вслух: — Сестра Милосерда.

— Странно мне от тебя таковское слышать, — удивленно покачал головой волхв. — И ведь правду сказываешь, ни единым словцом покамест не солгал. А что ж ты тогда с девками-словенками так обошелся?

— Еще раз говорю — не я это был, а мой двойник, — терпеливо пояснил Константин. — Его душа в этом теле пребывала, а уж потом я в него вселился. Точнее, вселили, — поправился он и торопливо, пока еще были силы, закончил: — Знаю, что все равно не поверишь, но я за всю жизнь ни одной женщины силой не брал. А за такое, что он учинил, сам бы убивал на месте. Прав ты, нелюди это.

— Близнец, стало быть, — недоверчиво усмехнулся волхв, но, переведя взгляд на оберег, вздрогнул и отшатнулся. — Да что ж это такое-то?! — чуть не плача взмолился он. — Почто терпишь-то?! Ведь явная ложь, а ты эвон?! Али ты вовсе своей силы лишился?! — Он вновь склонился над лежащим, аккуратно убрал его палец с медальона и еще раз поводил над ним открытой ладонью. — Да нет, есть в нем сила, — пожал плечами волхв. — Токмо все одно — безлепица выходит. — И, посуровев, властно велел: — А ну-ка в очи мои зри не отворачиваясь!

И стариковские зеленые глаза испытующе впились в княжьи, буравчиками проникая все дальше и дальше, в самую сердцевину мозга.

Сколько времени это длилось, Константин сказать бы не смог, однако честно продолжал смотреть, пока силы окончательно не оставили его и тяжелые, словно налитые свинцом веки вопреки его воле не закрылись, торжествуя победу, и уже не было мочи сопротивляться этому натиску.

— Неужто правду сказал? — сквозь наползающий смертный сон еще услышал он растерянный голос волхва, но тут сознание окончательно отказалось ему служить, и он погрузился в темноту.

Спустя некоторое время Костя вновь ненадолго пришел в себя и увидел волхва, сосредоточенно помешивающего что-то в котелке, висящем над огнем костра, весело облизывающего его стенки.