Колдуны - Адам Нэвилл

Внутри он становится такого же сероватого оловянного цвета, когда прижимает руку к разрытой земле и шепчет:

– Малыш.

В ближайшие дни его дочь укроет эту землю дарами. Том легко представляет пластиковые вазочки с увядающими маргаритками, веточки ягод и все, что Грейси сможет раздобыть, чтобы положить здесь, пока болтает с иссохшим тельцем под землей, вспоминая, как влажные, просящие глаза щенка наполняли ее любовью, думать о которой слишком больно.

Вытирая щеку, Том обозревает свою разоренную землю. Разбитые панели забора громоздятся, точно обломки после шторма. Мертвые растения. Червивые яблоки на деревьях, окруженные опьяневшими мухами.

Они живут здесь всего две недели, а он уже хоронит их собаку, стоя на пораженной болезнью лужайке. А вылазки четырехлетнего ребенка в лес привели к тому, что на дереве повесили изуродованную лису.

«Совпадение? Да как же!»

Том глядит на лес, чей неровный силуэт растворяется в угольной черноте. Среди деревьев угадываются шишковатые и чешуйчатые голени, капающие росой пещеры, влажные норы среди кустарников, хранящих многие лиги теней, усеянные запахами тропинки, по которым снуют и охотятся друг на друга мелкие создания.

В мыслях Тома мелькает воспоминание о том, как нечто громоздкое и грузное пробило лесной полог. И прыгало с дерева на дерево. Что это было? Рассказ Грейси о странно говорящих белых монстрах, которые ходили задом наперед. Об Арчи, лизавшем «ногу хрюшки». Том не может найти в этом никакого смысла. Как и в истории с леди, которая, по словам Грейси, позвала ее в лес забрать свою игрушку. Могло ли это быть навеяно сказками, которые ей читали, мультфильмами, которые она смотрела? Они так осторожны со всем, что может на нее повлиять.

Но их щенок лежит теперь под полуметром рыхлой почвы, и его вот-вот переварят естественные процессы сельского мира, где Том надеялся обрести счастье для своей семьи. Этот факт он не в силах вычеркнуть, переиначить или исправить.

И неужели его семья переехала сюда лишь для того, чтобы тоже исчезнуть, превратившись в призрачные следы? В кости в земле. В наполовину доделанные комнаты, которые всего через несколько месяцев после их недолгого пребывания будут осматривать новые владельцы. Том без труда представляет себе будущие слухи от агента по продаже недвижимости. И сплетни в деревне о похожем невезении, которое постигло их предшественника, повесившегося на лампе через полгода после покупки дома.

Никто не мог рассказать Тому, кем был тот человек и почему так поступил. От него осталась лишь пара аккуратно обставленных комнат, гладкие половицы, несколько отрезков новой блестящей проводки и смерть. Не доведенные до финала жизнь и ремонт в доме, над которым тот трудился.

«А вот они знают, что произошло. Соседи».

Том напрягает зрение и переводит взгляд на гордые линии и властную крышу дома Мутов. Слабый отблеск деревянной отделки в умирающем свете создает впечатление хищного оскала. Шторы задернуты. Том воображает, что соседи могут видеть в темноте и бродят по своему идеальному кукольному домику, не включая электричества.

«Они».

Они поселились в его голове.

Ухмылка Маги Мута, его снисходительность при первом же знакомстве. Миниатюрная и резкая миссис Мут – кукольное пугало, вырезанное бритвой из чистой злобы. Грубая собственница. «Ведьма со щетиной на щеках. С волосами пластикового пупса», – недобро думает он и почти улыбается. Вот что напоминает голова миссис Мут: крошечных пластмассовых человечков Грейси со съемными волосами. Уж не подстригает ли Маги волосы своей жены садовыми ножницами, придавая ее голове с изможденным, безрадостным лицом форму луковицы? Воспоминание о злых, водянисто-голубых глазах старухи насмехается над Томом.

«Что заставило бы их улыбнуться? Чужое страдание».

Смех Тома больше похож на лай. Хриплый, он пронзает тихий вечер, точно крик безжалостной птицы, которая собралась съесть чужие яйца.

«Неужели над нами будут издеваться?»

Сколько вторжений он должен вытерпеть? Если Муты способны поймать и задушить проволокой лису, способны отравить прекрасного щенка спаниеля за то, что тот нагадил на их лужайке, то что еще они могут сделать со своими соседями?

«Один человек уже умер здесь».

Посетители целуют руку миссис Мут. Почтительно склоняются в глубоком реверансе. Абсурд!

Страх. Муты хотят, чтобы их боялись. Никто никогда не смог бы полюбить уродов, но соседи предпочитают ужас привязанности. Подобострастное уважение – вот чего они жаждут, робкого подчинения их невозможным стандартам.

«Не от меня. В этих вопросах надо доверять своим инстинктам».

Эти люди не правы. Они хотят причинить вред его семье. Демонстрируют превосходство, принижают и подрывают его авторитет при каждой возможности – продуманная стратегия, скрывающая нечто более зловещее. То, что уже начало просачиваться наружу.

«Они презирают тебя». Их мнение о его семье сложилось еще до того, как та переступила порог дома. «Дело не в тебе, а в них». И они не остановятся. Пока его семья будет жить здесь, мучения будут продолжаться и становиться все тяжелее.

Возможно, Муты почувствовали, что он близок к срыву и крайне уязвим. Со всем этим грузом ответственности на плечах. И они захотели ускорить его падение.

Краем глаза Том замечает самодельную надпись на могиле Арчи, и холод приземляет его мысли. Они теряют опору и спотыкаются, пока единственным, о чем он может думать, не становится: «Убили члена моей семьи. Ведь вот кем ты был, малыш, – одним из нас».

Зубы сжимаются, челюсть заостряется. Пока спокойная рассудительность не успела усомниться в его намерениях, ноги сами несут Тома к сараю. Лес позади – зрители, ветер – подстегивающий рев толпы. И с каждым шагом понемногу ослабевает невыносимое давление безысходности. Том сломал печать, и волна злобы, едва коснувшись воздуха, превращается в ярость.

«Мать вашу, годами длилось. Хватит. Хватит всего этого. Суки, да пошли вы!»

Том отпирает и широко распахивает хлипкую дверцу своего арсенала. Одержимый собственным демоном, он врывается во мрак, усеянный мусором и гнилью. Запах креозота, заплесневелых досок, могильный аромат навоза – ароматы деревянного нутра сарая, пробудившие воспоминания о его собственном детстве, когда Том впервые открыл эту дверь. Он тогда вспомнил, как часами возился в теплице дедушки и в сосновой хижине отца. И впервые за много лет к нему вернулось ощущение того, как его худые мальчишеские руки поднимали тяжелые, пахнущие маслом инструменты. Как поранил пальцы о зубья пилы, как кровь текла среди паутины, как потом он набрался смелости и признался, что забирался туда, где ему не следовало быть. Сегодня Том снова там, где ему не следует быть, ради другого типа оружия.

Перед ним среди затянутых паутиной, резко пахнущих стен сарая – его собственного сарая! – оставленные прежними жильцами ржавые и покрытые плесенью