Последний джинн - Василий Головачев

– Лучше уехать, мам. – Игнат поколебался немного. – На деда Кузьму ночью напали. У нас проблемы.

Глаза Зари-мы посветлели, стали круглыми.

– Как это – напали?! Кто напал?!

– Мы сейчас разбираемся, – уклончиво ответил он. – Ты уже знаешь, что на свободу вышел Ульрих Хорст. Он ничего не забыл и не питает к нам теплых чувств. Так что послушайся отца, улетай куда-нибудь. Хотя бы и на Полюс.

Зари-ма пригорюнилась, покачала головой.

– Не могу я сейчас улететь, у меня столько работы! Лекции, студенты, конкурсы, презентации… До середины июня я очень занята.

– Мама, положение серьезней, чем ты думаешь. Деда могли убить. Не стоит рисковать в такое время, а работа не волк, в лес не убежит.

Зари-ма расстроенно улыбнулась.

– Я долго не могла понять эту вашу пословицу. Почему работа должна быть похожей на волка? Почему не убежит, как он? Но на меня надеются люди, Игнаша. Понимаешь? Ладно, я поговорю с отцом, что-нибудь придумаем. У вас же есть спецподразделения охраны всяких там ВИПов? Согласна потерпеть их присутствие.

– Охрана – дело хорошее, конечно, но ее и так придется терпеть, даже если ты полетишь на родину. Очень тебя прошу, займись отъездом немедленно.

Зари-ма тревожно всмотрелась в затвердевшее лицо сына.

– Ты считаешь, все так плохо?

– Все очень непредсказуемо, – снова уклонился он от прямого ответа.

– Тогда позвоню директору… и что я ему скажу? Он посмотрит на меня, как на сумасшедшую.

– Отца подключи, – улыбнулся Игнат, – он договорится с твоим директором.

– Хорошо.

Игнат переключил линию, а когда спохватился, что все равно еще слишком рано, всего десять минут восьмого, ему ответили:

– Доброе утро. – Появившееся в виоме связи лицо Лилии было рассеянно-задумчивым, но не сонным. – Что-нибудь случилось?

– Ох, извини, что я так рано тебя бужу, – покаялся он.

– Я давно не сплю. По натуре я жаворонок.

– А я сова. Раз уж так получилось, давай сходим в кафе, позавтракаем? Я знаю одно место, где сногсшибательно готовят гратен из белых грибов.

– Я уже позавтракала.

– Жаль, – огорчился он. – Не думал, что ты встаешь ни свет ни заря. Может, все-таки встретимся? У меня к тебе серьезное предложение.

Лилия изучила лицо Ромашина, сделала вывод, что он не шутит.

– Что за предложение?

– Не по мобику, если можно. Ты когда идешь на работу?

– В принципе, я не привязана к какому-то определенному часу, могу работать и дома. Просто в институте инки помощней и зачастую требуется коллегиальность. Обычно же я иду туда после обеда.

– В таком случае предлагаю посетить мою мастерскую. Если ты еще не передумала. Там и поговорим.

Лилия сморщилась, чихнула.

– Будь здорова.

– Извини, это я от солнца чихаю. Встречаемся через час в рязанском метро. Ты ведь в Рязани живешь?

– Я встречу.

Изображение девушки растаяло.

Игнат потер руки радостно, глянул на часы. Времени хватало и на сборы, и на переговоры со службой информационного обеспечения, и на завтрак. День, судя по всему, начинался просто здорово.

Ровно в десять минут девятого Лилия вышла из шале первого рязанского метро в центре Старого Города. Второй терминал, в Новой Рязани, строился уже третий год и никак не хотел вступать в строй.

Лилия вышла в пушисто-белой блузке и шортах, тоненькая, стройная и беззащитно-доверчивая с виду.

У Игната екнуло сердце. Он вдруг понял, насколько она ему дорога.

Вынырнул у нее из-за спины, протянул букетик ландышей.

– Привет.

Широко раскрытые глаза Лилии сказали ему, что он не ошибся в выборе цветов.

– Они же отошли давно.

– Я знаю места, где ландыши цветут до июня.

Лилия прижала букет к лицу. Игнат взял ее под руку, и они поднялись на аэроплощадку терминала, где их ждал пинасс такси.

Мастерская Игната располагалась в учебном славянском центре «Русские Веды», где ученики познавали очищенную от хронологических нестыковок, исторических напластований, ошибок и намеренной лжи истинную историю славянства вообще и русского рода в частности. Помещение под мастерскую ему выделили после победы во всероссийском конкурсе художников «Русь Святая», в котором еще молодой тогда девятнадцатилетний ученик центра продемонстрировал скульптурную инсталляцию «Ведьма». С тех пор Игнат трудился здесь как эмтор, продолжая изучать Русский Искон, и раз в год устраивал показы новых работ, вызывающие обычно бурные дискуссии в Сети; противников его взгляда на жизнь и на искусство у Игната хватало.

Поднялись на восьмой этаж центра, он открыл дверь, включил освещение мастерской, впустил гостью.

Лилия вошла с любопытством во взоре и остановилась на пороге, разглядывая первую композицию напротив двери.

Современные скульпторы почти не использовали те материалы, с которыми работали древние художники: глину, пластилин, керамику, стекло и горные породы. Нет, конечно, были ортодоксы, которые продолжали работать по старинке, с инструментами в руках, упорно высекая из камня фигуры людей и зверей. Некоторые из них даже добивались всенародного признания, получали на конкурсах призы и награды.

Игнат был не просто скульптором, но эмтором, то есть художником эмоционального насыщения, и работал с голографическими композициями. Его работы редко представляли собой статические фигуры и группы, в основном они были динамическими, текучими, выражали какое-то действие, движение, процесс, и наблюдать за их изменением было интересно.

Первая композиция, заставившая гостью замереть, называлась «Полет ангела».

Над снежно-пушистым облаком летел «ангел», проявляясь на мгновение то одним крылом, то другим, то обоими сразу, то нежным абрисом лица или снежным вихрем одежд, пальчиком, ожерельем драгоценных капелек под лучом солнца.

Игнат сотворил это чудо таким образом, чтобы ни один элемент композиции: жест, взмах, поворот головы, вихрь волос, – не повторялись в течение часа, поэтому ангел казался живым, и зритель невольно ждал, когда же он проявится полностью.

– Нравится?

Голос Игната заставил девушку вздрогнуть.

– Бесподобно! Я не ожидала…

– Что я действительно могу сделать вещь, – засмеялся он.

– Нет, почему же, – запротестовала она. – Я тебе верю. Но одно дело – знать, что ты эмтор, а другое – видеть твои работы.

– Пойдем дальше, иначе весь день будешь разглядывать одну эмеску.

– Что?

– На нашем жаргоне эмеска – видеоскульптура.

Лилия прошла в глубь мастерской, остановилась перед другой композицией.

Скульптура называлась «Вождь» и представляла собой фигуру человека в доспехах, с непокрытой седой головой, с необычным – строгим, сильным и одновременно заботливым лицом. Он сидел на почти нечитаемом взором стуле. Скульптура проявлялась не вся сразу, а деталями, и создавала впечатление массивности, незыблемости и одновременно воздушной текучести и легкости. Взгляд вождя был устремлен куда-то так далеко, что хотелось увидеть то, что видит он, отчего голова невольно поворачивалась в ту сторону.