Несудьба - Эллин Ти

подворачиваю ногу на одной из ступенек и чуть не падаю, а дальше хромаю, потому что наступать становится больно. Да что за день сегодня такой! Еще и часа от пробуждения не прошло, а случилась уже месячная норма неприятностей.

Но на улице удивительно спокойно, никто не дерется, а просто спокойно разговаривает. Правда, я Макса не вижу, но оно и к лучшему. Сережа болтает с нашим вратарем, а когда видит меня и мою кривую походку, срывается с места сразу же, забив на разговор.

– Почему хромаешь?

– Подвернула ногу только что на ступеньках. – Мне так неловко, это какой-то кошмар. Нужно лежать и не дергаться, наверное, чтобы остаться целой и невредимой. – Пройдет, не страшно, – отмахиваюсь, а сама понимаю, что дойти так далеко будет очень сложно. Скорее всего, я дернула связки, когда подвернула ногу, и мне нужна просто фиксирующая повязка, но все, что для этого нужно, в любом случае в медпункте.

– Ага, конечно. – Он закатывает глаза и в секунду поднимает меня на руки, направляясь в нужную мне сторону.

– Сережа, отпусти, я дойду сама. На нас все смотрят!

– Они завидуют, – ухмыляется засранец и продолжает нести меня, словно я ничего не вешу.

– Я могу идти, – говорю упрямо.

– А я могу нести. Поэтому помолчи, пожалуйста, хотя бы немножко, хорошо? Мне в целом все равно, что ты там можешь, поэтому молча, Карамелька, молча.

Ох, боже… кто из нас более невыносим?

Глава 22

Сережа

Алена в моих руках ощущается… правильно. Вот ровно так, как нужно. Ее нести так удобно, что я готов стать ее личным транспортом и таскать ее везде, где она только захочет, сутки напролет.

Мы, когда того идиота из «Барса» увидели с ней, сразу толпой ринулись спасать, потому что слухи о нем ходят не самые лучшие. Там реально с головой проблемы у него, но играет он неплохо, да и как защитник хорош, с такими-то габаритами, поэтому его в команде и держат. Но с агрессией у него явно нелады, и поэтому делать рядом с Аленкой ему совершенно нечего.

Ногу еще повредила, горе мое. Храбрится, говорит, «сама пойду», а наступать-то с трудом может, даже когда отпускаю ее уже у медпункта, хромает, входя внутрь.

– Давай подожду и на завтрак отнесу? – спрашиваю ей вслед. Ну болит же нога, кто отказывается от такого?

– Не надо, я сама дойду, спасибо. Зафиксирую сейчас, и все пройдет. – Она улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ сразу же, это рефлексом срабатывает, когда я ее ямочки на щеках красивые вижу.

Но слушать я ее, конечно, не собираюсь и через полчаса прибегаю обратно и беру ее на руки, стоит ей только сделать первый шаг из медпункта. Ногу она и правда перевязала, за это хвалю, а вот за то, что снова пыталась с рук слезть, – не хвалю.

– Сереж, ну не надо, – почти хнычет она, когда до столовой остается всего ничего. – Там команда моя, это вызовет недовольства, пойдут споры, ссоры…

– Ален, вот скажи, пожалуйста, ты считаешь меня свиньей? Козлом? Кем там еще, я не знаю. Уродом на крайний случай.

– Что? – Она хмурится и смотрит на меня как на идиота. – Ты дурак, Булгаков?

– Ну а почему ты тогда решила, что я спокойно отпущу тебя, зная, что у тебя болит нога, и разрешу ковылять самой через всю территорию, а сам буду просто идти рядом и насвистывать песни себе под нос?

– Потому что могут быть конфликты… – вяло, но все еще пытается сопротивляться Алена.

– Да плевать мне на все с высокой башни, главное, что тебе не больно, вот и все. Уяснила?

Она кивает, почему-то покраснев, и оставшийся путь мы проходим уже молча.

У столовой стоит и «Титан» мой «любимый», и «Феникс» наш, и все до единого поворачивают головы в наши стороны, когда мы приближаемся.

– Ну вот, я же говорила, – шепчет Аленка, кажется, съеживаясь от пристального внимания у меня на руках.

– Булгаков, я не понял, – смотрит на меня тренер, разводя руками. В переводе на русский это означает «что за самодеятельность» или банально «какого хрена тут происходит».

– Палыч, вот, ногу повредила, помог дойти. – Я киваю на ее перебинтованную ногу.

– А, ну если так, то хвалю, ладно. Как вы так, Аленушка, умудрились?

Он смотрит на нее с теплотой, как отец на дочь. К ней у нас все хорошо относились, и даже несмотря на то, что она уехала и уже два года в другой команде работает, все равно никто не злится.

– Да я по ступенькам бежала, вот и…

А вокруг нас тишина звенящая. Потому что мы стоим в центре толпы, Алена все еще у меня на руках, и я понимаю, что ее это напрягает. Наши смотрят на нас с улыбками и с прищуром поглядывают назад, а там, сзади, я подозреваю, кто и какие взгляды на нас кидает.

Как хорошо, что мне все равно.

Столовая наконец открывается, и я, снова не слушая возмущения Алены, заношу ее внутрь и иду с ней до самого места, где она сидела вчера. Опускаю на стул и, с трудом сдерживая себя от того, чтобы не чмокнуть ее куда-нибудь, ухожу к своим.

«Титан» реально косо посматривает, причем и на меня, и на нее. А что за бред-то? У нас вот Тимур вообще с ними чуть ли не детей крестить собирается, но никто не срется с ним из-за этого. Да, приятного мало, но все всё прекрасно понимают. Тут каждого может ждать такая участь, что нужно будет переехать играть за другую команду. И тогда «Феникс» уже будет соперником, но это никак не будет означать то, что с ними нельзя будет даже поздороваться. Это бред. Соперниками на льду быть надо, этого достаточно.

Но вообще, мне кажется, тут дело не в том, что я из другой команды. Дело в том, что я мешаю Максу, а у него много друзей в команде, поэтому и происходит то, что происходит.

Весь завтрак я краем глаза наблюдаю за Аленкой, но делаю это аккуратно, чтобы ее не смущать. А то она и так краснеет и съеживается от постоянного внимания, боюсь перегнуть, иначе у нас с ней точно ничего не получится.

Коваль сегодня за тренерским столом сидит, он же второй тренер у малышни, поэтому пользуется положением, чтобы с Ольгой Сергеевной рядом быть. А мы с Колосом и Тимуром сидим, и второй, замечая мои взгляды, начинает говорить:

– Серег, ты поаккуратнее будь, ладно?