Причина остаться - Дженнифер Бенкау

Билли мгновенно обвивает руками мою шею, ее рот накрывает мой, ее язык проникает между моих губ. Ее вкус затуманивает разум, как два бокала спиртного после «Ципралекса»[33]. Включая убийственное утреннее похмелье, на которое я пока не обращаю внимания.

– Однажды начав, – шепчет она мне в губы, – невозможно остановиться.

Я подталкиваю ее к дивану, Билли откидывается назад, утягивая меня за собой, и я тем же движением снимаю с нее кофточку через голову. Кремово-белый лифчик придает ее коже темное сияние, я опускаю губы на эту вкусную кожу и оставляю дорожку поцелуев до края кружева. Билли великолепна, когда запрокидывает голову назад, а я опускаюсь между ее ног, мой стон приглушает ткань ее бюстгальтера.

Мои губы скользят ниже, я покусываю ее живот, одновременно расстегивая пуговицу на ее джинсах и стягивая их с бедер. По ее телу пробегает дрожь.

– Тебе холодно?

– Нет, – выдыхает она, хотя в гостиной действительно холодно. Ее руки покрываются мурашками.

– Идем со мной.

Билли садится, но не дает мне встать, а обводит двумя пальцами рисунок моей татуировки там, где сверху она выглядывает из-под футболки.

– Сначала сними это, Седрик. Рубашку и футболку. И это все.

Она не предпринимает попыток мне помочь, пока я избавляюсь от одежды, сидя почти вплотную к ней. Но ее взгляд направлен на меня, и я ощущаю его так же явно, как прикосновение ее кожи. Она прослеживает им каждую черную линию у меня на груди, через плечо, вокруг руки до внутренней стороны, а оттуда по едва заметному наконечнику стрелы в сгиб локтя, где видно биение пульса в выступающем сосуде.

– Хотела бы я, – еле слышно произносит Билли, тянется вперед и дотрагивается губами до моего плеча, – чтобы когда-нибудь ты раскрыл мне значение этих символов.

Я поднимаюсь, увлекая ее за собой, и прикладываю два пальца к ее губам.

– Они ничего не значат.

Для нее – ничего, они имели смысл лишь для нас с Люком. Мы сами его придумали, в головах – успех, в крови – опасная смесь дорогого виски и горьких таблеток. Я забыл бо́льшую его часть, но когда-то он был, этот смысл.

– Пойдем, – тихо зову я, веду Билли в спальню и сажусь перед ней на кровать. Очень неторопливо снимаю с ее кожи один предмет одежды за другим, запоминая ее облик. Каждый изгиб, каждую родинку, маленькую царапину на коленке, тонкий шрам на руке, синяк на бедре.

Мои мышцы горят от желания, руки немного трясутся из-за того, что я стараюсь максимально медленно притянуть ее к себе, очень мягко и так близко, что ее грудь касается моих губ. Я рисую след из поцелуев до ее сосков, ласкаю их языком и сам издаю тихий стон, потому что это делает Билли и потому что от вкуса ее кожи у меня сносит крышу.

Билли толкает меня назад, опрокидывает на спину и сама ложится рядом, кожа к коже, мы частично переплетаемся телами, но оставляем достаточно расстояния, чтобы смотреть друг на друга. Я забываю эту ночь, пока мы обмениваемся прикосновениями, целуемся, позволяем рукам блуждать ниже, целуемся, позволяем пальцам осмелеть, целуемся, наслаждаемся запахом кожи, целуемся, наслаждаемся вкусом кожи, пьянеем от избытка ощущений, целуемся, пока в какой-то момент она не пытается спустить мои трусы и тем же движением притянуть меня к себе.

– Презерватив, – бормочет она. Они лежат на тумбочке.

Я задыхаюсь и в то же время издаю отрывистые звуки, полусмех, полуотказ.

– Мы же здесь для этого, – нетерпеливо шепчет она.

Но я хочу сделать эту ночь глубокой, словно море, в котором можно тонуть вечно, так больше и не всплыв на поверхность.

– Не могу, – шепчу я в ответ. Не с тобой, эхом отдается у меня в мыслях.

– Я уверена, что можешь, – говорит Билли, но я закрываю ей рот двумя пальцами и вжимаю в подушку. Мои губы путешествуют по ее телу, скользят ниже. Я делаю небольшую паузу возле бедра, чтобы поцеловать его, посасывая кожу, пока она не расслабляется и не опускает голову. Потом двигаюсь дальше. Когда я добираюсь до цели и на мгновение даю ей почувствовать только мое дыхание и предвкушение, Билли задерживает дыхание.

Мне становится смешно от мысли, что долго она не вытерпит.

БИЛЛИ

Я просыпаюсь в кромешной тьме, тут чуть ли не слишком темно, чтобы дышать. Даже за окном не собирается ничего, кроме черноты. Окна спальни выходят на парк, где нет ни уличных фонарей, ни освещенных рекламных щитов, и на миг мне кажется, что это перебор. Перебор тишины, перебор темноты и перебор близости с мужчиной рядом со мной, который бесшумно и так ровно дышит, что я практически его не чувствую, хотя его грудь прижимается к моей спине. Когда это случилось? Мне слишком тепло, слишком уютно, это слишком надежное и слишком прекрасное ощущение, и я даю себе слишком много времени, чтобы еще немного понежиться в этом тепле. Все это слишком правильно, чтобы остаться хоть на секунду дольше, чтобы потерять еще хоть кусочек сердца.

Ничего не изменилось.

Я знала, на что иду, и этой ночью получила больше, чем обещал Седрик. Боже мой, одно лишь воспоминание об этом вновь пробуждает гудение внизу живота.

Взамен Седрик ничего не захотел. Дальше прикосновений он мне зайти не дал, а мои вопросы, почему, обрывал поцелуями, так что я о них забывала.

Не его вина, что я в основном жажду именно того, что не может быть моим. Сейчас мне хочется остаться, просто снова прильнуть к нему, а утром сначала заниматься с ним любовью, пока нас не накроет оргазм, нас обоих, потом вместе позавтракать и попрощаться долгим поцелуем. Поцелуем и – это самое главное – уговором встретиться вечером. Однако ничего из этого нельзя украсть, а по собственной воле того, что я желаю, он мне не даст.

Я должна уйти. Я здесь слишком счастлива.

Аккуратно выворачиваюсь из его объятий, жду, не проснется ли он, а когда этого не происходит, выскальзываю из постели.

Осторожно ступая босыми ногами по половицам, я подбираю свои вещи. Лифчик и один носок сразу найти не получается, пусть оставит их себе. В гостиную через окно проникает уличный свет, и я собираю джинсы, кофточку, куртку и клатч, где на беззвучном режиме меня дожидается мобильник. На часах семь минут восьмого, у меня одиннадцать сообщений от Оливии и благодаря дисплею достаточно света, чтобы отыскать в коридоре свою обувь. Около комода сидит кот, и