Записки профессора - Юрий Петров

Так мои романтические мечты о работе над созданием искусственного интеллекта, над созданием машины, которая будет «умнее человека», разлетелись в прах и обернулись лишь потерей трёх дорогих лет (1965–1968), которые можно было истратить гораздо более разумно. Я убедился, что лабораторию мне не получить, и решил работать по тому направлению, где мог добиться успеха в одиночку или с минимальным числом сотрудников.

Таким направлением было исследование законов оптимального управления. По этому направлению я уже опубликовал к 1968 году три книги. Книги мне и помогли. Я попросился на работу в вычислительный центр Ленинградского университета, в лабораторию В. И. Зубова, который интенсивно занимался тогда этим направлением. Директор вычислительного центра поговорил со мной, посмотрел мои книги – и как только у него освободилась ставка, он принял меня на работу старшим научным сотрудником. Скитания мои по институтам кончились, в университете я работаю с 1968 года по сей день и стараюсь делать ошибок поменьше. Читатель уже убедился, что ошибок я наделал очень много.

Перед тем как перейти к годам работы в университете, расскажу коротко о работах по бионике, проводившихся в 1965– 68 годах в разных «ящиках». В те годы энергичный Н. И. Болтунов не только получил большую лабораторию, но и добился того, чтобы она стала головной по бионике и координировала все работы в СССР по этой области. Поэтому нашим сотрудникам поручалось ездить по разным лабораториям бионики в разных «ящиках» и представлять в Министерство краткие характеристики их работ. Итак, что же представляла собой наука «бионика»? Официально это слово расшифровывалось как союз биологии и техники, как использование достижений биологии, так называемых «патентов живой природы» для создания новых технических устройств. Неофициально слово «бионика» расшифровывалась проще: «Бионика – это метод выкачивания денег из военных на нужды биологии». Неофициальное определение было ближе к истине. Биология была тогда в загоне, она только начинала оправляться от урона, нанесённого ей Лысенко, и денежная помощь от военных была очень кстати. Вот как это выглядело на практике: поручалось, например, Н. И. Болтунову проверить лабораторию биологии при «почтовом ящике» номер такой-то. Болтунов перепоручал это мне, вручались нужные бумаги, давалось очень скупое описание места, где нам нужно искать засекреченный «ящик», поскольку адрес его был тоже засекречен. Выписывалась командировка, и вот мы вдвоём с помощником отправлялись в путь. Прибыв в указанный подмосковный посёлок, мы просто спрашивали местных жителей: «А где тут у вас здание примерно такого вида?» Жители сразу радостно откликались: «А, всё понимаем, вам наш секретный «ящик» нужен. Сейчас, сейчас, мы покажем», – и они вели нас к огромному зданию из серого кирпича, почему-то в форме пятиугольника. Мы сразу между собой назвали его «Пентагоном». Мы показали свои документы, получили пропуск, и нас долго водили по длинным коридорам, заставленным разной техникой, пока не привели к нескольким тихим комнатам, где стояли клетки с кроликами и сидели биологи. Чем же они занимались? Судя по отчётам, вот чем: они отделяли молоденьких крольчат от матерей, уносили в другой конец здания и там подвергали несильным ударам электротока.

Крольчата пищали, крольчихи, находящиеся в другом конце здания, слышать их, конечно, не могли, но исследователи считали, что они будут получать от своих крольчат «парапсихологическое» воздействие через некие «торсионные поля», что внешне выражалось в том, что у крольчих дрожали уши. Это дрожание регистрировалось прибором и должно было использоваться как средство военной связи. Впрочем, за три года работы этой лаборатории никаких признаков чёткой связи биологам получить так и не удалось, что мы и записали в своем «отчёте» о результатах проверки.

Но «парапсихология» была тогда в моде. Вот рассказ профессора Л. Васильева (несколько позже он выпустил целую книжку о «парапсихологической связи»). Нам он рассказывал многие красочные подробности, не вошедшие в книгу. Попробую пересказать их. «В тридцатые годы, – со вкусом рассказывал Л. Васильев – я занимался гипнозом и внушением. И вот однажды в 1934 году меня вызвали в высшую, самую высочайшую инстанцию, – тут рассказчик поднял указательный палец прямо в зенит, – и сказали мне: «Товарищ Васильев, вы читали, конечно, роман «Властелин Мира?» (а в романе шла речь об учёном, который разработал внушение на расстоянии, и стал с его помощью господствовать над миром). А раз читали, то должны нам помочь. Вы знаете, что наши надежды на мировую революцию не оправдались, внутренняя политика наша провалилась, в стране голодно и возможен бунт, который разрушит всё. Единственная надежда на Вас, товарищ Васильев, мы знаем ваши работы по внушению. Усильте их, мы дадим Вам денег, создадим условия. Но Вы должны добиться того, чтобы зарубежные правители подчинились нашей воле. В этом единственное спасение для нашей революции»«. Васильев принял условия, оговорил, что скорого успеха не обещает, получил хорошие деньги и в режиме строжайшей секретности приступил к работе. Некоторые успехи были – оказалось, что многие женщины-истерички необычайно чувствительны к гипнозу и поддаются внушению даже на расстоянии. Появились первые секретные отчёты о работе. «И вот, через два года работы, – продолжал он рассказывать, – меня вызвали в другую инстанцию, менее высокую, но более опасную и сказали: «Товарищ Васильев, несите деньги!» «Какие деньги?» – удивился я. «А те, которые вы получили от голландцев за передачу им результатов вашей работы». И передо мной положили рядом, – продолжал Васильев, – мой секретный отчёт и голландский журнал, где были опубликованы результаты, очень сходные с моими. Сколько я не доказывал в этой «опасной инстанции», что голландские учёные получили свои результаты независимо от меня, это не помогло, мне отвечали просто: «Не отговаривайтесь, товарищ Васильев, нам нужны деньги, нужна валюта, которую, как мы думаем, Вы получили от голландцев. Принесёте валюту, отпустим, не принесёте, будете сидеть и сидеть долго». Валюты у меня не было, – продолжал Васильев, – и я сидел, сидел долго. Потом мне дали ссылку, но в ссылке разрешили работать профессором зоологии в провинциальном вузе. А вот сейчас, через 30 лет, вспомнили о моих старых работах и снова приглашали в Москву. Но первое условие, которое я поставил, – продолжал Васильев, – это условие, чтобы мои работы больше не были секретными. Слишком я от всей этой секретности натерпелся, слишком она опасна». Вышедшая вскоре после этого рассказа книга Васильева о биологической связи не была секретной, но красочных подробностей, звучавших в его устном рассказе, в книге не было. В своих «Записках» я пытаюсь эти интересные подробности восстановить. За истинность рассказанного Васильевым не ручаюсь, но звучит его рассказ правдоподобно.