Мы отстаивали Севастополь - Евгений Жидилов

С тульской винтовкой

И с нашей сноровкой

Мы врага любого бьем наверняка.

Соболев и Алымов облазили весь Севастопольский фронт. И у нас они побывали не раз. Когда в газетах появился рассказ Соболева «Подарок военкома», матросы сразу узнали, о ком речь, хотя писатель и не назвал своего героя по имени.

— Да это же наш комиссар Ехлаков! И как здорово: каждое слово — правда.

Как-то по радио мы слушали только что родившуюся песню «Вася-Василек» композитора А. Новикова. Моряки стали уверять меня, что слова этой песни они уже слышали: им читал их Сергей Алымов. Ехлаков подтвердил: да, Алымов приносил эти стихи на матросский суд и очень радовался, что они всем пришлись по душе. [145]

Скоро по вечерам в каждой землянке можно было услышать:

Не к лицу бойцу кручина,

Места горю не давай.

Если даже есть причина,

Никогда не унывай...

Как мы благодарны были нашим боевым друзьям-писателям, чье пламенное слово согревало бойцов в окопах, вливало в людей бодрость, силу, уверенность в победе!

Для нас очень важны были эти встречи еще по одной причине: в наших гостях мы видели посланцев Большой земли, ее, как говорится, живой привет. На тесном клочке истерзанной крымской земли, прижатые к морю, мы были рады каждой весточке с материка.

Наш севастопольский плацдарм невелик. Но заселен он густо. Здесь собрались представители всех народов, живущих в нашей огромной стране. Севастопольский гарнизон можно смело назвать олицетворением дружбы советских народов. Возьмите нашу бригаду. У нас собрались сыновья чуть ли не всех национальностей и народностей России, Украины, Кавказа, Белоруссии, Средней Азии. Батальон Гегешидзе матросы в шутку зовут «интернациональным батальоном»: он особенно пестр по своему национальному составу. Подчас возникают основательные затруднения с языком, особенно во время учебы: попробуй разъяснить матросу-новичку военную премудрость, если он почти не понимает твоего языка. Но как это не удивительно, разноязыкие люди очень скоро начинают превосходно понимать друг друга. Это потому, что мысли и стремления у них одни. И русский, и грузин, и украинец, и татарин — все одинаково ликуют, узнав о разгроме немцев под Москвой, хотя большинство их даже и не видело нашей великой столицы. Но ее судьба в равной степени волнует всех, и когда враг стоял у самых стен Москвы, моряки кипели от ярости и во время атаки не раз гремел клич:

— За Москву!

Величайшая сила — дружба народов. Она сплачивает наши ряды, помогает сражаться за Севастополь, ставший родным для каждого бойца, откуда бы он ни был родом. И не случайно, пожалуй, самый боевой, самый стойкий у нас — «интернациональный батальон» грузина Гегешидзе, [146] того самого капитана Гегешидзе, который одним из первых в бригаде заслужил звание Героя Советского Союза.

Большая земля, великая наша Родина, пристально следит за нами, помогает, поддерживает нас. Тысячами нитей мы связаны с нею, хотя враг и отрезал нас от нее. Через территорию, захваченную гитлеровцами, прорываются к нам самолеты с письмами и газетами, по морю, усеянному минами, отбиваясь от вражеских катеров и и авиации, приходят в Севастополь корабли со всем необходимым для фронта.

Мы получаем посылки, подарки. К нам приезжают делегации из всех республик. У нас побывали гости из Азербайджана, Грузии, Сибири. Обошли весь передний край, посмотрели, как живут моряки.

Моряков до слез трогают подарки с Большой земли. Пусть они скромные. В ящичке, на котором выведен короткий адрес: «Севастополь, герою-бойцу», — одеколон, кусочек мыла, носовой платочек, письмо. Это прислала неизвестная работница или колхозница. Моряк ни разу не видел ее и, возможно, никогда не встретит. Но он бережно, как величайшую ценность, берет эти нехитрые вещицы, и у него от нахлынувших чувств дрожат руки, ни разу не дрогнувшие в бою. Долго, долго он будет хранить этот подарок, а помнить о нем будет всегда.

Побывали у нас артисты московской эстрады Исаенкова, Юровецкий, Гениев. Их выступления в землянках и на лесных полянках у переднего края, случалось, прерывались очередным огневым налетом противника. Вынужденные «антракты» нисколько не сбавляли обаяния концертов. Наоборот, еще дороже становилось нам наше советское искусство, смело шагающее вместе с нами по дорогам войны.

Большая земля! Величайший смысл вмещали севастопольцы в эти два слова. Большая земля — это Родина, наши города и села, заводы и колхозы, природа родной земли, матери и отцы, жены и невесты, миллионы людей, за счастье, за жизнь которых мы ведем бой.

Меня вызвали в Севастополь. Давно уже не был я в городе. А перемены здесь огромные. Много развалин. Зияют проемами выбитых окон обгоревшие стены. Наш выкрашенный под крокодила длинный «ЗИС» с трудом проезжает среди груд щебня. Но город живет. Весело [147] перезваниваются вагоны трамвая. Трамвайные пути все время разрушаются бомбежками, но севастопольцы терпеливо восстанавливают их, и вновь бегут по рельсам неутомимые вагоны, утверждая своим беспокойным звоном: жив Севастополь! На улицах много людей. Прослышав о затишье на фронте, в город возвращаются многие из эвакуации. Их не могут испугать ни обстрелы, ни бомбежки. В нескольких километрах от фронта дышит и трудится наш советский город, и тепло его дыхания постоянно согревает воинов в промерзших окопах.

Передний край отдыха не знает

В сводках сообщается одно и то же: у нас на фронте особенных изменений не произошло. Действительно, серьезных перемен у нас нет. Но фронт есть фронт. Дни и ночи заполнены событиями — мелкими и покрупнее.

Длинные зимние ночи нам на руку. Они помогают вести разведку, скрытно от противника совершенствовать оборону, планомерно учиться, чаще менять личный состав на переднем крае, давая бойцам отдых.

У противника тоже часто производится смена солдат на переднем крае. Моряки научились распознавать этот момент. На огневой точке противника пулемет вдруг начинает стрелять как-то иначе.

— Не ту дробь выбивает, — определяют наши краснофлотцы. — «Почерк» не тот. Видно, пулеметчик сменился. Значит, новый урок надо задать фрицам.

На эти «уроки» матросы неистощимы.

Однажды меня встревожил шум на переднем крае: стрельба, взрывы. Наблюдатели доложили, что в районе пятого батальона видят большое пламя, искры. Связываюсь с капитаном Подчашинским. Тот смеется:

— Мы небольшой фейерверк организовали для немцев.

— Что еще за трюки?

— Так, шутка одна, весьма полезная: немцы после нее неделю дрожать будут.

Придумал все командир роты старший лейтенант Оглы Алиев. Под его руководством матросы снарядили железную бочку порохом, обвязали бикфордовым шнуром да еще бензином облили, подожгли и пустили с самой вершины телеграфной горы. Объятая пламенем бочка с [148] грохотом и шипением покатилась к переднему краю, к окопам противника. Немцы в панике открыли бешеную, беспорядочную пальбу. А страшный огневой ком все несся на них и у самых окопов взорвался с оглушительным грохотом. Исполинские огневые языки взметнулись к черному небу. Перепуганные немцы со всех ног бросились из передних траншей и до утра строчили из автоматов и пулеметов по месту взрыва, усиленно освещали его ракетами.

Переполох в стане противника матросы наблюдали с восторгом. Но это было не только веселое развлечение. Разведчики, артиллеристы, минометчики получили точные сведения о расположении огневых точек противника.

Впрочем, у нас было организовано и настоящее культурное обслуживание переднего края. По инициативе начальника политотдела. Ищенко создали музыкальное трио. В него вошли: баянист, флейтист и скрипач. По расписанию, составленному Ищенко, они приходили в окопы и начинали концерт. Стрельба на время прекращалась. Слушали концерт и немцы. Музыка великого композитора-гуманиста Людвига ван Бетховена, их соотечественника, которую по заданию начполитотдела разучили наши музыканты, не могла не затронуть даже огрубевшего сердцем гитлеровского солдата. Но как только концерт заканчивался, первыми открывали огонь немцы и посылали свои пули именно в то место, откуда только что лилась эта дивная музыка. Музыканты наши, зная повадки врага, по окончании концерта тотчас же уходили в укрытие.

— И что они так злятся на нас? — недоумевает баянист. — Мы их развлекаем, а они вместо благодарности норовят нам пулю в лоб.

— Известно почему, — поясняет присутствующий тут комиссар пятого батальона старший политрук Шапиро, — они злятся, что не удается им занять Севастополь. Сидят они голодные, в холоде, и им не до музыки. А у нас вдруг Бетховен звучит.