Случайный брак с миллиардером (СИ) - Лав Агата

— Макс, тебе не кажется, что еще рано для танцев? — я запрокидываю голову и смотрю на его резко очерченный подбородок.

В глаза смотреть не хочу.

Там сейчас дьяволята.

А я и так смутно доверяю себе.

Тяжело трезво мыслить, когда Максим окутывает своим жаром с древесными нотками приятного парфюма.

— Будем скучать вместе со снобами? — Максим иронизирует. — Хочешь пройтись с бокалом шампанского по всем кружкам.

Он коротким жестом головы обводит гостей, которые рассредоточились на кружки по интересам. В сторону Максима то и дело летят возгласы или кто-то поднимает руку, приветствуя, но Константинов не настроен общаться хоть с кем-то кроме меня.

— Макс, ты кстати тоже сноб. Ты из этого же круга.

— Ты еще плохо меня знаешь, вот и говоришь глупости.

— А даме шампанское не полагается? — я вспоминаю, что он взял с подноса два бокала.

Шампанское не повредит. Как обезболивающего для дикого вечера.

Максим поднимает вторую ладонь, в которой ловко зажал ножки двух фужеров, а другой рукой заставляет меня развернуться к себе. Мы замираем посреди зала, словно нам нет дела, что вокруг званый ужин, а не романтический вечер на двоих. Максим протягивает мне шампанское, подмигивает и бьется стеклом об мое стекло. Звонкий звук оттеняет шипение пузырьков, я подношу фужер к губам и делаю несколько глотков. Шампанское оказывается непривычного вкуса, впрочем, как и еда в домах Максима. Ресторанная кухня сильно отличается от домашней, словно в мире богатых людей все обречено быть другим.

Краски, вкусы, запахи.

Разговоры, отношения, проблемы.

Вокруг меня совершенно чужой мир, и с каждым новым днем я привыкаю к нему, а свою прошлую жизнь уже вижу в сероватой дымке.

Может, поэтому я не могу слепо злиться на Максима?

Я понимаю его мир и постепенно понимаю его?

— Надеюсь, это не вальс, — шепчу, когда Максим забирает мой фужер и отдает его подоспевшему официанту.

— Выбери сама, — Макс заговорчески закусывает нижнюю губу. — Под что хочешь танцевать?

— С тобой? — я задумываюсь. — Под “Реквием” Моцарта.

— Ничего депрессивнее в голову не пришло? — Максим недовольно качает головой. — Тебе действительно так тяжко со мной?

Я специально молчу, чтобы он принял молчание за согласие. Но мой план летит к черту, потому что мы когда-то научились разговаривать с Константиновым одними глазами. Взаимные искры так и летят!

— Плачевен тот день, когда восстанет из праха для суда грешный человек, — произносит Максим, переплетая наши пальцы. — Так пощади его…

Он останавливается, будто забыл строчки дальше, и вглядывается в мои глаза. Я понимаю, что это строчки из “Реквием”, который я упомянула просто так. И ведь я знаю эти строчки благодаря образованию, которое получила по протекции Максима.

— Обычно женщины падают в обморок, когда мужчина не только красив, но и умен, — Константинов прорезает воздух наглым взглядом. — Ты как? Еще держишься?

— Я не считаю тебя красивым.

Максим коротко смеется, самодовольно принимая мои слова за шутку, и увлекает к двери. Мы попадаем на свежий воздух, где чувствуется первое прикосновение вечера. Еще не прохладно (или дело в тепловых пушках, которые, наверняка где-то стоят?), но сумрак спускается. Иллюминация зажжена на половину мощности, легкий блеск расходится по нитям, которые очерчивают колонны, деревья и два шатра для банкета.

Тут же установлена сцена с живой музыкой. Неизвестная мне группа с высокой солисткой в черном длинном платье играет блюз. Максим первым поднимается на деревянный помост, который выполняет роль танцпола, и ничуть не смущается, что кроме нас здесь никого.

— Выбрала? — он снова нажимает баритоном. — Я, конечно, могу и под Моцарта, но Валентина сляжет с инфарктом, если ее прием начнется с траура. Давай все-таки будем милосердными?

— Тогда та песня из “Красотки”.

Бровь Константинова ползет вверх. Но он кивает, кривя уголки губ. Отходит к музыкантам и возвращается уже под аккорды задорной мелодии. Я же мысленно чертыхаюсь, как подкол это звучало прекрасно, а вот танцевать я бы предпочла под что-то спокойное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Константинову же плевать. Он обхватывает мою ладонь и рывком притягивает к себе, наталкивая на свой стальной корпус так, что моя женская природа начинает подавать жалобные сигналы. Он уверенно ведет и заражает своей беззаботностью, рядом с ним легко поверить, что чужие взгляды не имеют никакого значения.

Вообще ничего не имеет значения.

— Значит ты не считаешь меня красивым? — он качает головой, запоздало предостерегая меня, а ладони опускает на мою талию, помогая поймать более рваный ритм. — А каким тогда?

Я запрещаю себе смущаться и двигаюсь, разыгрывая ту же карту, что и Константинов. Я, может быть, не умею быть столь летально соблазнительной, но зато он так остро реагирует на меня, что мне достаточно слегка покачнуть бедрами. Я перестаю проклинать песню Pretty Woman, отдаюсь ее флиртующему настроению и сжимаю пальцами пиджак Максима. Пусть почувствует мой жар тоже, мое настоящее прикосновение…

— На слово “наглый” запрет, — добавляет Константинов, пока я раздумываю.

— Хорошо, не будем о плохом, — я соглашаюсь. — Тогда я считаю тебя харизматичным.

— Сексуальным?

— Чуть-чуть.

— Дерзким?

— О, вот этого больше.

— Желанным?

Он переносит горячие ладони на мои плечи и спускается по моей спине, собирая ткань платья. А потом надавливает, прогибая под себя в танце. В ритмичных движениях, в которых вырываются затаенные желания. Ярче, сильнее с каждым тактом мелодии. Я вспоминаю о выпитом шампанском, но градус в синих глазах Максима еще сильнее. Он дурманит и окутывает мороком.

— Влюбленным? — добавляет он, заостряя интонации, из-за чего его голос звучит честным, а не заигрывающим.

В нем нет ни капли милосердия к слабой женщине. А я чувствую себя именно такой, когда он надвигается и пропитывает каждый миллиметр пространства матерой харизмой. Я непроизвольно закусываю нижнюю губу, а Константинов выдыхает так, словно я специально дразню его.

В его глазах полыхает огонь из разряда “пошло все к черту!” и его буквально срывает ко мне навстречу. Максим наталкивается губами на мои губы и забирает весь воздух. Весь разум вместе с ним. Меня обжигает его голод, лютый, мужской, который проходит лавиной по моим нервным окончаниям. Так остро и жадно, непозволительно ярко, что нет ни одного шанса оттолкнуть его.

Я замираю. Чувствую как его ладони находят мои плечи, а потом выше, горячей тропинкой по моей шее, он зажимает меня, не давая ослабить то, что происходит между нами. Мне не вырваться и не отступить, да я и не ищу выход.

Вместо этого размыкаю губы, давая ему углубить поцелуй и впервые узнать мой вкус.

Пробую его в то же мгновение, сталкиваясь языками. Он крепкий и тягучий с нотками волнующей неизвестности. Мерцающей откровенности. Неисправимой брутальности. Да, главный тон задает сила, Максим запускает крепкую ладонь в мои волосы и сжимает, заставляя меня наталкиваться на себя сильнее. Он пьет мою взаимность, которую впервые ощутил, и не может остановиться.

Боже…

— Макс, — я прерываюсь первой.

Скребу ноготками по его пиджаку и отклоняюсь. Мне не приходится повторять, Константинов делает над собой усилие, выпуская меня из рук. Он разрывает поцелуй, но не зрительный контакт.

— Если переживаешь за помаду, — он усмехается, но видно, что ему едва удается сохранять марку опытного плейбоя, — то она в полном порядке. Можем продолжать.

Я накрываю пальцами его жесткие губы, которые вновь тянутся ко мне. Но Константинова не остановить так просто, он целует меня в раскрытую ладонь, а потом спускается губами по дорожке вен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты дрожишь, — замечает он, стреляя глазами.

— Ты тоже.

Огрызаюсь, хотя все-таки смущаюсь, что мое тело так явно реагирует на него. Я совсем потеряла контроль, слышу, как здравые мысли собирают вещи и вот-вот оставят меня до утра.