Чистилище. Книга 1. Вирус - Валентин Бадрак

Лантаров хотел было положить книги в пакет и только тут только заметил в нем еще какой-то маленький сверточек. Он развернул, и чуть не вскрикнул – там был мобильный телефон. Старенькая модель с дешевым пластмассовым корпусом и черно-белым экраном. И еще зарядное устройство к нему. Это же тот самый аппаратик, который был у Шуры и которым он всего лишь раза два пользовался для связи с Евсеевной! Но как же Лантаров был рад этому неказистому приборчику. Ведь это связь с миром, который он позабыл и который его уже не помнит! Но тут Лантаров осекся: а с кем он вообще может связаться, если не знает никаких номеров? Он проверил список абонентов и был потрясен. Там значились только Шура и Евсеевна. Но все равно радость не схлынула окончательно. Все равно это та зацепка, о которой он мечтал. Он посмотрел на листок, в который был завернут телефон. На нем были написанные рукой Шуры слова:

«Кирилл, держись! Если тебе будет плохо, позвони мне или Евсеевне (она предупреждена). Если захочешь, я могу забрать тебя к себе – как только врачи снимут твой железный обруч. Мы помним о тебе, молимся за тебя. Шура».

Записка наполнила его воодушевлением, от нее веяло здоровой энергией, неизвестной целительной силой. Этот немного смятый листок был первой материализованной вещью в его новой жизни, который имел отношение конкретно к его душе.

Лантаров сам не ожидал от себя такой, явно несвойственной ему читательской прыти. Первую книгу – рецепты борьбы с душевной тревогой и беспокойством пресловутого Дейла Карнеги – он проглотил за три дня. Теперь он хорошо запомнил имя автора и испытывал к нему уважение. Читал он медленно, тихо и долго пережевывал текст. В его сознании то и дело всплывали фразы. Он даже с удовольствием выписал в блокнот несколько – это было желание чем-то подражать Шуре. «Изолируйте прошлое!» – этот призыв показался парню довольно своевременным. Затем он еще немного пошуршал листами и выписал еще одну: «День спасения человека – сегодня!» И так, поглощенный простоватым, доступным текстом, Лантаров исписал несколько страниц.

Все вроде проясняется, как водная гладь прозрачного озера. Но разве он жил без цели? Разве азартное добывание денежных знаков, а с ними – многих и многих благ не может являться желанной целью? В конце концов, он ведь никого не обманывал, даже не выманивал деньги – клиенты сами совали ему в руки приличные суммы. А до того он просто учился наслаждаться жизнью, вдыхать ее дурманящий аромат. Ведь долгое время наслаждение жизнью было от него скрыто. Заслонено громадной, непреодолимой стеной. Стеной, которую он, Кирилл, все-таки сумел разрушить…

Лантаров вспомнил, как Шура в одной из бесед задал ему простой, но и щекотливый вопрос: а был ли он когда-нибудь счастлив? Вообще, помнит ли он хотя бы один момент или период в жизни, когда он испытывал безоговорочное ощущение счастья? Тогда он не нашелся, что ответить. А вот теперь мог. Да, его поиски счастья были многослойными, как луковица. Он снимал и снимал слои, а они оказывались такими же горькими, как и предыдущие, так же вызывали слезы. Тогда он вовсе не считал, будто счастлив. А вот теперь, пролежав больше месяца в горизонтальном положении, с вмонтированным в живое тело железом, Лантаров определенно знал: тогда он точно был счастлив. В голове его возникал уже когда-то пережитый водоворот событий. Эпизоды, которые, несмотря ни на что, оставались ему дороги. То был путь восхождения, его восторженного движения вверх, на высокие этажи жизни.

Глава седьмая

В мире хаоса и наслаждений

Все его радости начались с Вероники, ею они и заканчивались. С некоторых пор молодого сотрудника «Стелс-Инфо», живущего исключительно короткими замыканиями интимных встреч, просто распирало от ощущения невиданного простора. Ему казалось, что внутри его мировосприятия произошло какое-то удачное тектоническое смещение. Лантаров перестал чувствовать себя потеряным в большом городе. Перестал думать о будущем, наслаждаясь пусть и хрупким, но бархатно-манящим настоящим. Конечно, в его жизни еще оставалась работа, завершающаяся учеба. Но все это уже не было таким важным, как раньше, все осталось на периферии истинной, яркой реальности, которую, как ему думалось, он поймал и удерживал в руках. Как сказочный герой жар-птицу. Лантаров даже снял маленькую квартиру на Оболони. От нахлынувшего воодушевления ему хотелось просто взлететь в воздух и поплыть вместе с облаками над городом, на глазах становившимся чудесно зеленым и приветливым. Весь мир начал меняться, словно до этого он смотрел на него через ненастроенный оптический прибор, не подозревал о его пестроте, оригинальных вкусовых ощущениях, исключительных запахах…

И дело было вовсе даже не в самих встречах, а в каком-то пространственном свечении, которое зажгло его, как потухшую лампочку. Все думают, будто лампочка перегорела, но только один человек считает, что ее нужно попросту аккуратно довернуть. И Вероника своей изящной ручкой довернула лампочку, и та неожиданно зажглась с невиданной яркостью, обдавая пространство дивным светом и неизбывным теплом. Вероника освободила его от оков узника, и Кирилл из благодарности превратился в добровольного раба. Но разве это не было ее задумкой, хитроумным планом? Поначалу Лантаров и не думал задаваться таким вопросом, он просто безропотно и доверчиво следовал за своей спасительницей. Бродячее животное, натерпевшееся лишений, никогда не сомневается в том, кто его приручает.

Земля впитала живительный сок весны, задышала глубоко и радостно. На молодых соснах, что выпестовывались солнцем на недавних вырубках, возникли пучки новых, более светлых и более сочных иголок, фаллически взметавшихся к небу. Самозабвенная парочка на внедорожнике Вероники цвета спелой вишни забралась в густой, еще мало посещаемый в это время лесной массив, где-то между Киевом и Броварами. А потом, в разгаре приключения, как будто сама природа вступила с ними в сговор, полил струящимися потоками шумный ливень. Соприкасаясь, их тела высекали то количество искр, что порождает жаркий, неуемный огонь. Лантаров испытал восторг от вида напрягшейся смуглой спины Вероники, неожиданного изгиба шеи, будто сведенной судорогой. И – ничем не сдерживаемый, на несколько октав выше привычного голоса, птичий крик Вероники. Этот животный, утробный звук ласкал слух Кирилла, в памяти осталось ощущение, что звуки, запахи, эмоции, которые умела извлекать из разных состояний Вероника, создавали гораздо больше впечатлений, чем само действо, увиденное или осязаемое.

Лантаров старался не отпускать из памяти прекрасное видение, виртуально освобождающее его от металлического корсета и нездорового запаха беды, которым, кажется, навсегда пропиталось это помещение с незримыми отпечатками всех несчастных, что когда-либо коротали тут свои дни и ночи. Теперь, недвижимый и нечувствительный к собственной плоти, Лантаров был готов признать: да, у них не было никакой игры в романтику – одни только плотские наслаждения в чистом виде! Никакого взаимопроникновения душ, никаких переплетений характеров, и в этом состоял парадокс. Внешне – эмоционально насыщенная, но внутри – вакуумная, безжизненная, воздухонепроницаемая связь. Но как случилось, что их отношения просуществовали так долго? Отчего он все еще так неотвратимо привязан к Веронике? Но он ни за что на свете не желал бы видеть ее сейчас, звонить ей, даже если бы имел номер ее телефона!

Ему захотелось докопаться до истины, ведь спешить вообще некуда. Она определенно сама испытывала и приучила его к первобытному азарту от недопустимых, немыслимых откровений. Она легко входила в наркотическое состояние охотничьего пса, которого однажды приобщили к заводящей охоте, и Кирилл заразился от ее болезненного пристрастия, стал таким же. Вероника умела смаковать каждый момент, наслаждаться не только физически, а как-то всем своим существом – впитывать, как щупальцами, энергию первородного возбуждения и неуклонного движения к экстазу. И с некоторых пор и он уже попросту не мог жить без этого. У Кирилла создавалось впечатление, что она смотрит на мир через объектив, фиксируя каждую секунду эйфории и не пропуская ничего. И все это она преподносила ему, как бы разворачивая сказочные яства, о которых он даже не подозревал. «Сексом надо уметь наслаждаться, причем трижды. Первый раз – от предвкушения, второй – непосредственно, и третий – от воспоминаний. Если все три фазы одинаково заводят, значит, секс удался», – утверждала жрица с таким манящим выражением лица, что не принять волшебный нектар оказывалось выше человеческих сил. И то ведь был редкий дар, и сказать, что он сводил Лантарова с ума, – ничего не сказать. И Кирилл незаметно стал превращаться в прирученное животное, причем поводок, радостно и преданно повиливая хвостом, сам отдал в руки Вероники.