Замкнутые на себя - Саша Суздаль

— Короче, залетели мы, хозяин, — подытожил Горелый.

— А в чем загвоздка? — спросил Ерхадин.

— Вот, — сказал Гарик, сдвигая солому. На земле лежали три яйца гусиного размера.

— Это что, ваши? — уточнил Ерхадин, но ответа не услышал, головы от комментариев воздержались, только Горелла презрительно посмотрела на Гарика и Горелого.

— Я их сохраню, — сообщил им Ерхадин, — авось пригодятся.

Наступила зима, но, как говорит пословица, с милым и в шалаше рай. По устоявшейся привычке Сергей рубил с утра дрова, несмотря на то, что выложенной поленницы хватило бы на деревню, а потом забирался на проснувшегося Флорика, который отвозил его на охоту.

Рядом с хлевом для коровы и бычка он пристроил сарай для глеев, из которого, при наличии глеев, валил пар, будто он горел. Элайни часто к ним хаживала, чтобы развеять свою грусть, и, забравшись в тёплую серединку, так и засыпала, заботливо прикрытая крыльями глеев.

Сергея возвращался под вечер, когда становилось темно. Поначалу Элайни казалось странным, что Сергей охотиться так далеко и, по возвращению глея – обычно Флорика, она расспрашивала, куда он его отвозил. Флорик честно признался, что на то место, где они были вместе с Элайни.

Она незаметно стала расспрашивать Сергея, но тот отшучивался тем, что ему понравилось пейзаж и там много дичи. Дальнейшие расспросы Флорика её немного успокоили, так как Сергей стал менять места, но оставалась лёгкая тень сомнения: Сергей в любом случае отправлялся на охоту в том направлении.

Он обязательно приносил какую-нибудь дичь, которую готовили сразу, или разделывали, а мясо морозили. Алида ухаживала за коровой, а необычные гости как нельзя лучше её устраивали: и не скучно, и при дровах, и с голоду не умрёшь.

Живот у Элайни стал заметным и Алида осматривала его каждый день, слушая, прислонив к нему ухо. Однажды, в середине зимы, она, как обычно осмотрев Элайни, задумчиво наморщила свой лоб и принялась снова её выслушивать. Цокала языком, горбилась больше чем всегда, и на все вопросы Элайни отвечала односложно: «Потом, потом».

Когда прилетел Сергей, как обычно, с белой куропаткой в руках, Алида потащила его якобы к корове, отстранив Элайни: «Посиди дома, там холодно».

— Плохо, соколик, — сообщила она Сергею, поглаживая корову, — с плодом что-то не так.

Она рассказала о своих опасениях. Сергей слушал внимательно, а потом сообщил: — Ты завтра утром, как подоишь корову, в дом не входи. Можешь с глеями поваляться, у них тепло.

Алида промолчала, так как давно интуитивно чувствовала его силу. Вечером Сергей был нежен с Элайни, как никогда. Она успокоилась, и, ласкаясь к нему, только бросила мимоходом: — О чем вы шептались с Алидой?

— Корова хромала. Заднее копыто подрезали, — спокойным тоном сообщил Сергей и пошутил: — Может и твои копыта почистить?

Элайни толкнула его в бок и, прижавшись к груди, так и заснула. Утром, когда она ещё спала, а Алида ушла в хлев, Сергей склонился над ней и расплылся, окутывая её коконом. Закрытое одеялом тело лежало неподвижно, и посторонний наблюдатель не могло сказать, что происходит внутри.

Алида, забыв все обещания, выскакивала во двор и, прислоняясь к замёрзшему слюдяному окошку, пыталась что-то рассмотреть. Но её все потуги оказались напрасны, даже войдя в дом, она ничего бы не увидела, кроме неподвижного тела, укрытого лоскутным одеялом.

Уже вечерело, когда Сергей поднялся из кровати и прикрыл Элайни одеялом. Выйдя на улицу, он зашёл к глеям, которые собирались выбираться на ночную охоту, но там Алиды не нашёл: она доила корову. Зайдя в хлев, Сергей спросил: — Не замёрзла?

— Не замёрзла, а измаялась, — пожаловалась Алида.

— Все хорошо, — сказал Сергей, принимая у неё ведро. Они вместе зашли в дом и увидели Элайни, присевшую на кровати.

— Разве уже вечер? — поразилась она: — Я что, весь день проспала?

— Соня моя любимая, — прижал её к груди Сергей.

— А ты что, на охоту не летал? — удивилась Элайни.

— Не одной тебе отдыхать, — парировал Сергей, а Элайни счастливо захихикала и повисла у него на шее. Возле двери стояла Алида и тоже счастливо улыбалась. Как будто грелась на солнышке.

Зима оказалась снежная и перекрыла все пути-дороги, так что столицу, Емен, тоже отрезала от всех провинций. Единственным напоминанием о какой-то власти в стране было появление трёхглавого змея в небе, который, снижаясь над городами и деревнями, имел привычку полыхнуть огнём. Такое странное напоминание о власти оказалось действенным, а приучил змея к такому изъявлению чувств сам король Ерхадин, когда осматривал с высоты свои владения.

Иногда Ерхадин садился на главной площади, наполняя городок переполохом и зажигая жизнь в дремлющей глуши. Тогда его встречали, как короля, угощали, что-то докладывали, и тешили его самолюбие, показывая, что он – Ерхадин, является тем оплотом власти, вокруг которого вертится колесо жизни в королевстве.

Возвращаясь из таких поездок, он веселел, балагурил и шутил со всеми, иногда закатывая пиры, а Барриэт не могла нарадоваться на его улыбающуюся половинку лица. Но чаще его настроение покрывалось мраком, и в такое время Барриэт искренне желала, чтобы он куда-нибудь улетел и не вернулся.

Её отдушиной оставался Варевот, который улаживал всякие дела легко и непринуждённо, как будто и проблемы не имелось. К тому же к Барриэт он относился по-братски, так как их объединяло то время, когда они свою маленькую сплочённую группу противопоставляли всему миру. Оставалась какая-то тонкая черта, которую они не переступали, но, находясь возле неё, каждый из них чувствовал себя приятно и комфортно.

То ли от скуки, то ли от избытка свободного ума, но однажды Ерхадин, находясь в Емене, взял ровную доску и принялся показывать Барриэт знаки письма. Её так позабавили и заинтересовали загадочные значки, что она не успокоилась, пока не выдавила из него все, что он знал. Ерхадину пришла мысль, что для королевства будет польза от письма, и он принялся учить своих воинов. Но вскоре устал, так как пришлось заколачивать знания плёткой, и уроки превратились в истязания.

Тут снова помог Варевот, который, как и Барриэт, схватывал всё на лету. Он испросил разрешение у Ерхадина набирать способных детей, чтобы учить их с детства волшебству и письму, а когда вырастут – отправлять на службу королю. Ерхадину мысль понравился, и он, порывшись в прошлом, извлёк оттуда название такого обучения – «академия». Так, от скуки Ерхадина, в королевстве появилась Академия Маргов.

У змея по всем шеям и хвостам пошёл роговой гребешок, он явно заматерел, хотя втрое увеличившийся ум не возрос качественно. Его физическое изменение доставляло ему неизменное удовольствие, и он хвастался своими появившимися гребешками перед всеми, кто попадался на пути.