Госпиталь брошенных детей - Стейси Холлс

свои пальцы с моими. Я смотрела на наши ярко сиявшие золотые свадебные кольца, и мне казалось, что теперь они находятся в чьих-то чужих руках.

Теперь я достала его кольцо и надела себе на большой палец. Оно почему-то никогда не бывало холодным, как будто он только что снял его. В шкатулке из черного дерева были и другие предметы: первый зуб, выпавший у Амброзии, и букетик из наших волос, – моих, Амброзии, отца и матери, перевязанный ленточкой. Там была траурная брошь, заказанная мной после смерти Дэниэла, усаженная мелкими жемчужинами, с резным изображением женщины, распростертой на надгробной плите под сенью плакучей ивы. А последней была метка с номером 627 и составной сувенир из китового уса в виде двух половинок с выцарапанными инициалами, сложенный в форме сердца.

Позже в тот день я пошла на кухню, где спросила Агнес и Марию, должна ли Элиза есть вместе со мной в столовой или вместе с ними на кухне. Они непонимающе уставились на меня, и я вздохнула.

– Как это принято в семьях вроде нашей? – спросила я.

– Ни в одной семье, где я работала, не было няни, – ответила Агнес. Ей было около пятидесяти, и она работала служанкой где-то с десяти лет.

– У меня тоже, – сказала Мария. – Мистер и миссис Несбитт были пожилыми людьми, когда я стала работать у них. Их дети давно выросли и разъехались в разные места.

– Если она будет спать вместе с Шарлоттой, значит ли это, что они должны вместе сидеть за столом? Если бы я только спросила доктора Мида…

Мария стояла у закоптелой дровяной плиты и помешивала горшок с яблочным соусом.

– Думаю, будет правильно, если она станет кушать вместе с вами, – решительно сказала она.

Вероятно, служанки уже обсуждали этот вопрос. Я их понимала: у них тоже сложился свой образ жизни в моем доме, и после стольких лет им не хотелось менять привычный распорядок вещей. Они были осторожными и недоверчивыми к новым вещам. Что ж, то же самое можно было сказать про меня. Атмосфера немного сгустилась, пока они ожидали моего ответа. Я не хотела расстраивать их, а тем более подталкивать к переходу в другой дом. Одну новую служанку можно было вытерпеть, но нанимать еще двоих было бы невыносимо.

– Значит, она будет кушать вместе с нами, – сказала я с большей убежденностью, чем чувствовала. Потом я по привычке проверила дверь и поднялась в спальню Шарлотты.

Элиза и Шарлотта сидели на полу, подогнув ноги под себя, а перед ними были расставлены куклы Шарлотты. У стены с левой стороны стояла новая кровать, застеленная свежим бельем. Должно быть, Элизе понадобилось не более минуты, чтобы разобрать свою сумку, которой нигде не было видно. Я вдруг подумала, что единственным человеком в доме, кто знал, где ей нужно питаться, была сама Элиза, но не стала говорить об этом. Она выжидающе, почти по-детски посмотрела на меня. До сих пор я почти ничего не знала о ней, но она довольно много знала обо мне. Это было весьма распространенное, хотя и досадное обстоятельство: люди очень мало знали о своих слугах, тогда как слуги досконально разбирались в своих хозяевах, особенно в их желаниях и настроениях. Мои служанки многое знали обо мне, но далеко не все. Как в огороженном дворе, некоторые места всегда остаются в тени.

– Элиза, – сказала я, – ты будешь обедать вместе со мной и Шарлоттой ежедневно в пять часов вечера.

Она кивнула.

– Спасибо, мадам.

Я размышляла, можно ли добавить что-нибудь еще; например, понравилась ли ей комната, или что в понедельник у нас день стирки. Нетерпение клубилось вокруг Шарлотты, как пар над закипающей кастрюлей. Было ясно, что я прервала ее игру. Я тихо вышла и закрыла за собой дверь. Мне больше не нужно было на кухню, и я вдруг оказалась совершенно одна. Тогда я поняла: уже долго в нашем доме было две пары: Агнес с Марией и мы с Шарлоттой. Теперь появились две новые пары, а я оказалась не у дел. Ребенок и няня, горничная и повариха… и я. Мать, вдова, хозяйка дома. Для одинокой женщины у меня было много шляпок, но мне редко хотелось носить какую-либо из них. Почему у меня вдруг не было понятия, как пребывать в мире и покое в моем собственном доме? Я вспомнила про Амброзию, про свой атлас и пошла в кабинет, чтобы изучить маршрут ее передвижений.

Когда подошло время обеда, я заняла свое обычное место за столом, между супницей и блюдом с вареным окороком. Когда вошли Элиза и Шарлотта, я выпрямила спину и разгладила салфетку. Мне уже давно не приходилось сидеть за столом со сравнительно незнакомым человеком. Я отметила, что Элиза переоделась в простое зеленое платье с короткими рукавами, но когда она заметила это, я быстро перевела взгляд на свиную подливу. Все молчали; Шарлотта уселась напротив меня, но Элиза осталась на дальнем конце стола.

– Вы ждете гостей? – жизнерадостно спросила она.

– Прошу прощения?

– Вся эта еда… она для нас?

– Да, для нас, – ответила я. – И я полагаю, нужно употребить ее, пока она теплая, так что лучше сесть поближе.

Я почувствовала, что краснею. Какое бесстыдство – предполагать, что я расточительно веду домашнее хозяйство! Это был скромный обед, ничем не похожий на ломившиеся от яств столы, которые я видела в окна напротив нашего дома. Пылая от раздражения, я разлила половником суп в три тарелки. Шарлотта смотрела в свою тарелку, и я заметила, что ее глаза покраснели. Темные глаза Элизы продолжали шарить по столу.

– Скажите, Элиза, чем ваш отец зарабатывает на жизнь? – спросила я.

Она посмотрела, как я выбираю ложку для супа из набора столовых приборов[13], и нашла свою ложку.

– Он шкипер на лихтере, мадам.

– Значит, работает на Темзе. В каком доке?

– В Лондонском пуле.

– А какие грузы?

– Все, что он может получить. Но в основном табак.

Я зачерпнула ложку укропного супа.

– Значит, поставки из Америки?

Элиза внимательно посмотрела на меня.

– Вы разбираетесь в торговле, мадам?

– Мой покойный муж был морским торговцем.

Она опустила глаза.

– А чем он торговал?

– Китовой костью. Он был оптовым торговцем.

Молчание было нарушено легким звоном столовых ложек о тарелочный фарфор.

– Когда он умер, если вы не возражаете против такого вопроса?

Я посмотрела на Шарлотту. Мы очень редко говорили о ее отце, и она не проявляла интереса к нему, поскольку не знала его.

– Он умер