Сад чародея - Геза Чат

Сегодняшний нелегкий день хочу описать подробно. Не люблю число 19. Далее и впредь надо будет так устраивать дела, чтобы, по возможности, в такой день не выходить из дома. Проснулся в 9. Сразу вколол себе раствор 0,012 пантопона, после чего лег обратно в постель. Эйфория не наступила. Выпил кофе без аппетита, сигарета тоже оказалась не в радость. Спустился на отделение и начал беседовать с парализованным Шомйо, бывшим мужем Эльзы Самоши. Беседа перескакивала с темы на тему, и предо мной предстал вполне симпатичный человек. Рассказывал милые и фривольные вещи о своей половой жизни. Потрясло описание их последнего совокупления, когда он утром вернулся домой из Фесека подшофе, и хотел застрелить жену, но потом с чувством отвращения вытащил свой пенис. Тогда он уже точно знал, что супруга ему неверна. Пожалуй, воспользуюсь возможностью и схожу, посмотрю большую […], которую мне присоветовал купить старьевщик. Но тут звонит вахтер и сообщает, что наш профессор требует присутствия всех на первой лекции. Рассуждать тут было не о чем. Пришлось прослушать его лекцию до конца — она длилась часа два и была совершенно пресная и неинтересная. Ни одной зацепки, удачного педагогического поворота, ударения, паузы, талантливого жеста. Говорил длинными фразами, по нескольку раз начинал куски этих фраз. Я ощутил сильную усталость. Снова звонит вахтер, сообщает, что меня ожидает Шашши, мой приятель-художник, — привел специалиста по коврам, как я его вчера просил. Посмотрели ковры у меня в комнате, высказали мнение о них. Беседа с ними настолько утомила, что я с трудом сохранял вежливость. Меня позвали к телефону, и мы распрощались. Звонил Хармош, просил о встрече. Договорились на четверть двенадцатого на площади Кальвина. Я подумал, что он меня проводит по дороге к Ольге, там и поговорим. Пообедал. Было вкусно, но я совершил ошибку, и не выдержал никакой паузы между переменами блюд. Сигарета после еды снова не доставила удовольствия. Еще и Бежи помешала. Девушка пришла в приподнятом настроении, вся цветущая. Действие укола (5 г. в правую руку) видно невооруженным глазом. Пациентка и сама заявила, что ей стало от лекарства намного лучше, просила сделать еще укол. Вколол ей ту же дозу, но при температуре 37,5 посоветовал быть поосторожнее. Попросила у меня фотокарточку. Дал. Вместе дошли до площади Кальвина, потом еще проводил ее по улице Кечкемети. Вернулся на площадь, но Хармоша нигде не нашел, забрел в кафе «Батори», купил пачку «Луксора». Подпортило настроение, что смазливая кассирша-немка, хоть и была довольно любезна, но далеко не так дружелюбна ко мне, как я к ней. Подумал еще, что X. подвел Дезире[14], чтобы похвастаться ему, как я жажду с ним встречи. Пока переезжал через мост, читал газету «Эшт». Испытывая явный наркотический голод, спешно поднялся к Ольге. Дома младший брат, окна нараспашку. Чувство сильного недовольства. Поболтали. Красота, чистота, формы — все в ней взволновало меня, и не имея возможности удовлетворить свою страсть, был вынужден метаться взад-вперед по комнате, чтобы успокоиться. Вколол себе 0,045 пантопона, но эйфории опять не ощутил. Горничная подала полдник. Я, тем временем, пытался преподать Ольге урок нравственности в связи с обманом, из-за чего она пала духом и рассердилась на меня. Несмотря на это, я нашел ее славной и достойной восхищения. Съев полдник, я быстро удалился, тем более, что у брата я подобных намерений не заметил. Хотел нанести визит Моравчику, но того не оказалось дома. Пошел к Йожи Сабо — он живет поблизости и поэтому тоже «входит в программу». И его дома не было.

[…] С наступлением вечерней прохлады отправился в город за покупками. Поначалу зашел в «Гармонию» оплатить пианино, доставленное мне два дня назад. Так получилось, что я легко смог выплатить сразу всю сумму. Однако, пообщавшись за это время с продавцом пианино, Коном, с грустью узнал, что инструмент, за который «Гармония» насчитала мне 840 крон, на самом деле, стоит 700. Потом посчитал, что процент за два года от 700 крон составляет 140 крон, а я как раз на такое время и брал его напрокат. Не такая уж плохая сделка получается. Но тут возникла другая проблема. Из записей директора следует, что хотя я и был должен еще 270 крон, они записали на мой счет только […]. Я рассердился на толстяка с медоточивыми речами, который строит из себя друга и товарища, и при этом пытается надуть меня, как провинциального помещика. Ушел, пообещав принести расписки. Прошел до конца по улице Ваци, обилие хорошо одетых людей подействовало на меня угнетающе. Я видел, что в Будапеште есть господа, одетые лучше меня, а ведь меня бы устроило, если бы я считал себя первым в этом отношении. Кроме прочего, встретил еще и ольгиного брата, Лаци. Вероятно, он ушел из дому вскоре после меня — разумнее было бы после неудавшихся визитов к Моравчику и Сабо вернуться к Ольге и принести жертву Амуру! Пока думал об этом, купил книгу: музыкальные сочинения Э.Т.А. Гоффмана — она была выставлена в витрине и привлекла мое внимание. Затем, снабдив себя свежим номером журнала «Нап», заглянул в кондитерскую «Жербо», съесть пирожное. Увы, первым, кого я там увидел, оказался Пал Фаркаш, отвратительный тупица. Его случай — яркий пример того, что в мире всем правят деньги, и даже самоуважение не дает равновесия; как мы можем уважать себя, если хотим денег и не можем их добиться. В туалетной комнате «Жербо» меня утешили 0,012 пантопона. Вставил монокль, но в курительной комнате чувствовал себя нехорошо; шикарно разодетые дамы вызвали у меня зависть и гнев, да еще один с иголочки одетый толстяк — так мог бы выглядеть Даниель Йоб, если бы весил 90 кг. Я съел свое пирожное и, пока читал журнал, выкурил сигарету. Никак не мог успокоиться. Пошел к продавцу ковров на площади Гизеллы. Нашел там голубой ковер грубой шерсти, которым было бы недурно закрыть весь пол в моей комнате, увы, он оказался слишком дорог, и я удалился в расстроенных чувствах. Покрыть пол обошлось бы в 120–140 крон. Чтобы хоть как-то компенсировать неудачу, дошел до Восточного вокзала и внес 100 крон на счет. Это меня несколько успокоило. Отправился домой.

Так я и брел по заполненным народом улицам безо всякого интереса, злясь на богатых людей и стыдясь своего нищенского состояния размером всего в 1200 крон, размышляя о ненадежности зимнего заработка и о том, удастся ли мне получить от Вилага трехмесячную компенсацию (если придется-таки уехать). Хотел было купить перьев, чтобы скоротать вечер за письменным столом, но не вышло — рядом с улицей Кошшута у Национального музея только одна лавка канцелярских принадлежностей, и выбор перьев там до смешного мал. Нужное перо не нашел. Пришлось сесть в трамвай без пера, не хотел рисковать и стоять на проспекте Юллёи в ожидании транспорта, изучая таблички «Свободных мест нет». Трамвай плелся медленно. Ехавшие в нем симпатичные дамы не проявляли никакой склонности, чтобы я их заметил. Я посмеялся про себя над собственным тщеславием, однако же верно, что теперь подобный успех мог бы помочь мне в моем нелегком положении. Сошел у медицинского университета. Купил крем для ботинок, шнурок и зеленый перец. Дома консьерж сообщил, что меня дважды спрашивала по телефону дама, говорившая по-немецки. Я забеспокоился, что мамаша Г. уже приехала в Пешт и будет меня разыскивать. «Видишь, — сказал я сам себе, — настало время собирать камни».

В докторской столовой играл в бильярд жизнерадостный коллега с неприятным лицом. Он напомнил Яноши Милашшина, и его беззастенчивая глупость вызвала во мне недовольство. Я поужинал, но без вина. Дюла все выпил, и нового не принес. А я еще надеялся что-то получить от алкоголя. Так и надежды мои пошли к черту.

Тем временем, вернулся со свидания Винтер. Живущая неподалеку девушка позвала меня на тайное свидание письмом, адресованным «Йожефу Крайнеру». Мы послали Винтера. Девушка была в условленном месте, но Винтера не окликнула. Ясно, что хотела встретиться со мной. Что поделаешь, я пошел к себе в комнату и поиграл немного на пианино, чтобы обмануть зрение. Посетила одна дамочка, но быстро ушла. Чем заняться? В печальном настроении принялся за обустройство комнаты, но с тяжелыми коврами ничего не получилось, я утомился и бросил это занятие.

Затем подумал, что надо бы еще написать письмо г-же Браун. Накатило отвратительное чувство, которое мы испытываем, когда приступаем к какому-нибудь делу, предвидя неудачу.

Наконец, сел за дневник, писал… писал. Чувствую себя уже лучше. В четверть одиннадцатого помог себе очередной дозой пантопона 0,012. Сходил вниз на отделение, сделал укол одному паралитику. Заодно взвесился: 80 кг. Это без одежды, в одежде 82 ½. Наверное, все-таки поправился за последние два дня. Но ради чего это все. Надежды нет ни в чем. Смотрю в зеркало у себя в комнате. Лампы горят еле-еле, едва светят.

— Соберись, приятель, — сказал я себе, — а не то подохнешь, приятель, одно слово, подохнешь.