Шиза - Егор Алексич

не узнать то, что я хочу узнать больше всего, я не могу. Потому что решил, что от этого знания будет зависеть, когда закончится война.

Причиной переезда их семьи, и как следствия — нашего расставания за миг до первого свидания, первого поцелуя и первой юношеской любви, — была профессия её отца. Он в тогда стал хранителем картотеки ДНК жителей Азарии. И им пришлось переехать на новое место его работы. Все его связи были разорваны, место пребывания засекречено, контакты с внешним миром ограничены. Как и для всей его семьи. А для нас они просто исчезли в один момент. Я искал её как только мог, но после многих неудачных попыток что-то узнать был сильно разочарован и обижен «её поступком». Мне казалось, что это именно она сбежала от меня, а юношеский максимализм раскрутил во мне это разочарование почти до ненависти. Я срочно нашел себе «первую» любовь, потом другую, потом не помню уже какую по счету. В двадцать даже неожиданно для всех женился и привел жену домой. Родители только вздохнули, когда я сказал, что мы будем жить у них, но ни слова не сказали. А потом война достала и наш городок. И уничтожила всё, что у меня было: мой дом, мой двор, моих родителей, жену. Они погибли под завалами нашего дома, пока я был в институте. Институт тоже разбомбили, правда мне повезло попасть в бомбоубежище. А вот мои не успели спуститься в подвал.

Я никому не говорил, и даже себе старался не признаваться в этом, но о потере той жены я тогда не грустил. Я думал только о маме с папой. Это наверное бесчеловечно, ведь все погибшие формально были моей семьей, все заслуживали одинаковой скорби. Но вот первую жену я почему-то не вспоминал. А родителей забыть не мог. Как я закончил институт — даже не помню и не понимаю. Алкоголь на тот момент стал моим выходом и главным врагом одновременно. Сколько раз меня грозились отчислить, сколько я суток провел в полиции, сколько раз попадал в больницы. Сегодня даже вспоминать стыдно.

Но в один миг я очнулся от легкого тычка, открыл глаза и обнаружил, что сижу на лавке в сквере, а передо мной на корточках сидит красивая девушка, трясет меня за плечи и стучит кулачком в грудь. Она что-то еще говорила, но я был настолько увлечен её образом, что не слышал слов. Она словно светилась. Позже, сказать по правде, я сообразил почему это видение мне показалось столь впечатляющим и возвышенным: я пьяненький был настолько очарован мимолетной красотой заката, что уселся на лавочку посмотреть на заходящее солнце и подставил ему свое лицо, закрыв глаза, а когда она начала меня трясти, солнце оказалось аккурат за ее головой, создавая ангельское свечение. В общем, это была Аська.

— Аська! — выдохнул я перегаром ей прямо в лицо и широко улыбнулся.

Я не знаю, национальная это особенность или исторически сложившаяся традиция, но азарийские женщины перед лицом таких вот проблем, какую я представлял на тот момент, никогда не пасовали. Наверное, это было связано с тем, что за годы войны мужское население сильно поредело, поэтому если кому-то нужен был мужик, то его брали таким, какой есть, а уже затем переделывали под себя. Так поступила и Аська: прямо с той самой знаковой лавки я был изъят, перемещен в стационар похожего на медицинское учреждения, вытрезвлен, отмыт, прокапан какими-то препаратами. А я не сопротивлялся. И все мои обиды и ненастоящая ненависть были забыты. Я даже чувствовал себя виноватым за то, что женился на другой, хотя мы это даже не обсуждали. Поэтому молча, как послушный теленок, шел за ней и выполнял все её указания. Через неделю я не узнал сам себя, и наконец-то мы нормально поговорили. Оказалось, что после снятия ограничений на передвижение и контакты с внешним миром, она первым делом поехала в наш город, что бы разыскать меня. А нашла полупьяного и полуразложившегося морально бомжа.

Но счастье от встречи и познания новых друг друга было прервано одним неизбежным обстоятельством. Меня призвали в армию. Ася плакала, стучала меня в грудь, требовала вернуться как можно скорее. Она тогда сказала ту же фразу:

— Я не хочу снова потерять тебя.

Вот и сейчас на меня смотрели те же серо-голубые бездонные глаза, как и в день призыва. Внутри щемило. Наверное, еще сильнее, чем тогда. Мы уже приросли друг к другу, стали одним целым. По сути, я до сих пор был ей обязан за то, что она не дала мне опуститься на то дно, к которому я сам добровольно стремился. Но пока идет война, у нас с ней и у всех остальных нет будущего. Поэтому у меня было еще одно обязательство перед ней и всеми: войну нужно было остановить.

До службы я успел поработать сначала лаборантом в больнице, так как по образованию был биохимиком. На службу меня призвали боевым медиком. А после службы Ася подсуетилась и устроила меня в свою же лабораторию, где я смог дослужиться до высшего чина — Хранитель картотеки ДНК. Занимались мы сбором и анализом генетического материала всех жителей Азарии. Но помимо этого, велась работа по анализу ДНК противника. Во-первых, для статистики потерь, которые мы фиксировали сами ввиду того, что противник не забирал тела своих солдат. Во-вторых, для фиксации военных преступлений, когда такое случалось и были доступны улики. Ну и, в-третьих, по заданию разведки, которая требовала найти хоть какой-то способ снять речевую блокировку с пленных орматцев. Все эти обстоятельства дали мне доступ к их геному и позволили найти кое-что интересное в их крови. А точнее сопоставить несколько неслучайных, как мне казалось, совпадений.

— Ась, у нас нет выбора. У всех нас. Мы должны остановить эту войну. Нам не нужна победа, нам не нужно поражение. Нам нужно просто остановить всё это. Ты же знаешь, наша страна выдыхается. Наши дети чуть ли не с детсада учатся убивать. Это разве детство? Так должны расти мальчишки и девчонки? А взрослые все уже по кругу прошли службу. Некоторые по два-три раза. И если бы не моя должность, я бы снова был отправлен туда. — я подошел и просто взял ее за руку. — Мы живем войной, но готовы от нее отказаться. Все. Ты, я, наши друзья, знакомые. Никто не хочет войны, но мы не можем остановить ее, пока враг снова и снова кидает в эту топку своих солдат. Откуда у