Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат - Николай Зенькович

В большом зале, где лежал отец, толпилась масса народу. Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного (академик В. Н. Виноградов, много лет наблюдавший отца, сидел в тюрьме) ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и шею, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни. Все делалось, как надо. Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было уже спасти.

Где-то заседала специальная сессия Академии медицинских наук, решая, что бы еще предпринять. В соседнем небольшом зале беспрерывно совещался какой-то еще медицинский совет, тоже решавший, как быть. Привезли установку для искусственного дыхания из какого-то НИИ, и с ней молодых специалистов, кроме них, должно быть, никто бы не сумел ею воспользоваться. Громоздкий агрегат так и простоял без дела, а молодые врачи ошалело озирались вокруг, совершенно подавленные происходящим. Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю. Где я ее видела?… Мы кивнули друг другу, но не разговаривали. Все старались молчать, как в храме, никто не говорил о посторонних вещах. Здесь, в зале, совершалось что-то значительное, почти великое, — это чувствовали все — и вели себя подобающим образом.

Тех «ошалело озиравшихся вокруг» молодых врачей в 1998 году разыскал корреспондент газеты «Комсомольская правда» Андрей Павлов. Владимиру Александровичу Неговскому было 89 лет, Галине Дмитриевне Чесноковой — чуть меньше. Журналист взял интервью у последних живых из тех, кто был на сталинской даче в Кунцеве 2–5 марта 1953 года. Оно появилось в газете 5 марта 1998 года.

Вспоминает Г. Д. Чеснокова:

— В ту ночь я дежурила во Второй градской больнице, оперировала больного. Операция была самой обычной, удалялся желчный пузырь. Я закончила все, но еще находилась в операционной. И вдруг ко мне подходят и говорят: «Галина Дмитриевна, вас срочно просят подойти…» Что, как, зачем? Молчат. Выхожу. Стоят двое милиционеров.

Они меня крепко взяли под руки и не отпускали, пока не вывели на улицу и не посадили в машину. Я даже не переоделась, на мне были халат, маска, шапочка. Спрашиваю: «Куда вы меня везете?» Молчат. А тогда многих врачей сажали, поэтому я подумала, что и меня взяли, как остальных.

Я сидела и спрашивала, куда меня везут, пока, наконец, один из милиционеров спокойно не сказал: «Погодите немного, приедем — сами увидите». Ехали мы, ехали. И вдруг нас обгоняет машина, и из нее кто-то машет рукой. Это был Неговский. Это с его подачи меня вызвали к Сталину. Неговский знал, что я работаю над проблемами нарушения функций головного мозга, у меня и диссертация была с этим связана.

В беседу включается В. А. Неговский:

— Как меня пригласили на дачу? Мне позвонил кто-то. По-моему, даже дочка Сталина… как ее? Да, Светлана. И кто-то еще, кто возглавлял работы по лечению Сталина, звонил. Я тогда заведовал лабораторией экспериментальной физиологии по оживлению организма. Мы взяли с собой аппарат искусственного дыхания. Это был еще несовершенный аппарат для вдувания мехами воздуха в легкие. Это уже история, таких аппаратов давно нет.

Народу на даче было очень много. Почти все известные невропатологи того времени, терапевты. Всего человек пятнадцать. Среди них ведущие специалисты по нервной системе, по дыханию. Все знаменитости были собраны там! Я был среди них самым молодым врачом. Рекомендации определенные давал, говорил об искусственном дыхании, о массаже сердца. Я рассказывал о вещах, которые не получили еще широкого утверждения. Я был единственный из молодых ученых, который занимался реаниматологией.

Продолжает Г. Д. Чеснокова:

— Приехали в Кунцево. Я была раздета, у меня мерзли ноги, поскольку я была в одних туфельках. Меня сразу завели в зал. Это небольшая кунцевская дача. Там стояли все члены правительства. Ворошилов и Берия наперебой стали меня расспрашивать, кто я такая, что я закончила и что я собираюсь делать. Я им и говорю: «Я не знаю, во-первых, куда я приехала…» Берия ответил: «Сейчас мы все вам покажем…» И нас повели в спальню.

Иосиф Виссарионович лежал на раскрытой тахте. Я испугалась. Сталин казался совершенно мертвым. Это был очень старый, бледный человек с вытянутыми вдоль тела руками. Рядом с ним стояла его дочь Светлана, в той же комнате находились врачи из «кремлевки». Ясно было, что нас пригласили как реаниматоров, оживлять. Я стояла в сторонке, когда меня вдруг Светлана позвала. Она говорит: «Идите ко мне, вы женщина, я хочу постоять вместе с вами… Я боюсь одна». Иногда говорят, что и сын Сталина Василий находился там. Но его к Сталину не пустили, так как он был сильно пьян.

Вот так я со 2 по 5 марта и провела четыре дня в этой комнате. Я почти никуда не отлучалась, никуда не ходила. Иногда присаживалась на стул, когда ноги уже не держали. Не ела ничего, иногда пить забывала. Только когда Светлана воду пила, иногда мне предлагала, и я чувствовала, какая страшная у меня жажда. В туалет меня сопровождала милиция.

В. А. Неговский:

— А я спал на диванчике в одной из комнат. Хотя отдыхать особенно не приходилось.

Г. Д. Чеснокова:

— Все правительство плакало… А я ничем не могу помочь. Была уверенность, что тут ничего нельзя поделать. Он стопроцентно должен был умереть! Тринадцать часов пролежал без сознания, никто ему тогда не помогал, кровоизлияние в мозг было. Мы приехали, когда он уже умирал. У него были полуоткрытые глаза, они едва двигались. Дыхание поверхностное, еле заметное.

Незадолго до смерти Сталин неожиданно приподнял левую руку. Казалось, что он пришел в сознание, и хочет что-то сказать. Все правительство, которое стояло за нами, напряглось, приумолкло. Но он уронил руку обратно и ничего не сказал.

Из неопубликованной рукописи А. Л. Мясникова о болезни и смерти Сталина:

«Болезнь Сталина, конечно, получила широкий отклик в нашей стране и за рубежом. Но, как говорится, от великого до смешного один шаг. В медицинских учреждениях — ученом совете министерства, президиуме академии, в некоторых институтах — были проведены совещания для обсуждения, как помочь в лечении Сталина. Вносились предложения о тех или иных мерах, которые предлагалось направлять консилиуму врачей. Для борьбы, например, с гипертонией советовали способы лечения, разработанные в институте терапии (и было странно читать направленные мне мои же рекомендации). Далее прислали описание метода лекарственного сна, а между тем больной был в глубоком бессознательном состоянии — сопоре, то есть спячке. Профессор Неговский предлагал лечить расстройство дыхания аппаратом искусственного дыхания, разработанным им для спасения утопающих и отравленных угарным газом. Его машины даже подогнали к дому, но, увидев больного, автор согласился не настаивать на своем методе (зато он «примазался» к консилиуму, что было ему как партийному человеку, конечно, интересно; однако бюллетень ему не давали подписывать, и поэтому его имя не печаталось в газетах)».