Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат - Николай Зенькович

Больной в бессознательном состоянии. Правая носогубная складка опущена. При поднимании век глазные яблоки уходят то влево, то вправо. Зрачки средней ширины, реакция на свет снижена. Движения в правых конечностях отсутствуют, в левых временами двигательное беспокойство.

Диагноз: гипертоническая болезнь, общий атеросклероз с преимущественным поражением сосудов головного мозга, правосторонняя гемиплегия вследствие кровоизлияния в бассейне средней левой мозговой артерии; атеросклеротический кардиосклероз, нефросклероз.

Состояние больного крайне тяжелое.

Назначения: абсолютный покой, оставить больного на диване; пиявки за уши (поставлено 8 шт.); холод на голову, гипертоническая микроклизма (1 стакан 10 %-ного раствора сернокислой магнезии). Снять зубные протезы. От питания сегодня воздержаться.

Установить круглосуточное дежурство невропатолога, терапевта и медсестры. Осторожное введение с чайной ложечки жидкости при отсутствии поперхивания».

Подготовив диагноз и отпечатав его, руководитель группы врачей И. И. Куперин подошел к Берии и Маленкову, которые все время о чем-то шепотом переговаривались.

Вспоминает Н. А. Мухитдинов:

— Собравшиеся несколько членов Президиума выслушали мнение врачей. И тогда четверо самых приближенных к Сталину уединились готовить те изменения, которые были доложены и приняты 4 марта.

Быть может, не все происходило в точности так, кое в чем краски сгущены. До сих пор, например, нет ясности по поводу того, что много позже сообщил в печати присутствовавший там один из прикрепленных (так называли членов личной охраны И. В. Сталина. — Н. З.), находившийся у постели Сталина: медики сделали какой-то укол, тело Сталина вздрогнуло. Прошло минут десять, больной сделал глубокий вздох и скончался. Но что это означало?

День 2 марта для Светланы Аллилуевой начался так:

— Ощущение, что что-то привычное, устойчивое и прочное сдвинулось, пошатнулось, началось для меня с того момента, когда 2 марта меня разыскали на уроке французского языка в Академии общественных наук и передали, что «Маленков просит приехать на Ближнюю». Это было уже невероятно, чтобы кто-то иной, а не отец, приглашал приехать к нему на дачу… Я ехала туда со странным чувством смятения.

Когда мы въехали в ворота и на дорожке возле дома машину остановили Н. С. Хрущев и Н. А. Булганин, я решила, что все кончено… Я вышла, они взяли меня под руки. Лица обоих были заплаканы. «Идем в дом, — сказали они, — там Берия и Маленков тебе все расскажут».

В доме, уже в передней, было все не как обычно. Вместо привычной тишины, глубокой тишины, кто-то бегал и суетился. Когда мне сказали, наконец, что у отца был ночью удар и что он без сознания, я почувствовала даже облегчение, потому что мне казалось, что его уже нет.

Мне рассказали, что, по-видимому, удар случился ночью, его нашли часа в три ночи лежащим вот в этой комнате, вот здесь, на ковре, возле дивана, и решили перенести в другую комнату на диван, где он обычно спал. Там он сейчас, там врачи, ты можешь идти туда.

Двоюродный брат Светланы Владимир Аллилуев придерживается иного мнения. Он считает, что так это было представлено Светлане. Но, как стало известно ему позднее, многое тогда от нее утаили и просто исказили. Утаили эти люди тот факт, что вся четверка была у Сталина накануне рокового для него дня 28 февраля. Ушли они от него поздно, а на следующий день, как рассказывали сотрудники из обслуживающего персонала, Сталин дольше обычного не выходил после сна. Они все пытались определить, есть ли в комнате, где он спал, какое-то движение или нет. Потом наконец-то вошли к нему и увидели Сталина лежащим на ковре возле дивана. Сразу же доложили об этом Берии. Однако тотчас подъехавшие Берия, Маленков, Хрущев и Булганин не подпускали долгое время к Сталину врачей, мотивируя тем, что товарищ Сталин спит, и не надо его беспокоить.

Вот и выходит, что в течение двенадцати — четырнадцати часов после того, как персонал обнаружил лежащего без сознания Сталина, он все это время находился без врачебной помощи. А когда с ним случился удар, неизвестно. Известно только, что спустя пятнадцать-восемнадцать часов после отъезда четверки его нашли в тяжелом, бессознательном состоянии. И если прибавить к этим двенадцати-четырнадцати часам еще несколько часов, то картина получается чудовищная — после такого тяжелейшего удара он длительное время находился без какой-либо врачебной помощи. Разве это не покушение на жизнь, спрашивает В. Аллилуев.

Сохранилась рукопись «Воспоминаний о болезни и смерти И. В. Сталина» крупнейшего советского терапевта А. Л. Мясникова, обнаруженная в архиве ЦК КПСС в годы горбачевской гласности, спустя четверть века после смерти этого выдающегося врача. «Поздно вечером 2 марта 1953 года, — писал А. Л. Мясников о тех днях, — к нам на квартиру заехал сотрудник спецотдела Кремлевской больницы: «Я за вами — к больному хозяину». Я быстро простился с женой, мы заехали на улицу Калинина, там ждали нас проф. Н. В. Коновалов (невропатолог) и Е. М. Гареев, и помчались на дачу Сталина в Кунцево (напротив нового университета). Мы в молчании доехали до ворот, колючая проволока по обе стороны рва и забора, собаки.

Наконец мы в доме (обширном павильоне с просторными комнатами, обставленными широкими тахтами; стены отделаны полированной фанерой). В одной из комнат уже был министр здравоохранения (новый — А. Ф. Третьяков; Е. И. Смирнов был еще в декабре снят в связи с ревизией министерства правительственной комиссией и перешел вновь в военное ведомство на прежнее амплуа начальника Военно-санитарного управления), проф. П. Е. Лукомский (главный терапевт Минздрава). Известные невропатологи Роман Ткачев, Н. Филимонов, Иванов-Незнамов — терапевт Лечсанупра Кремля.

Министр рассказал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер из охраны еще в 3 часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Был он без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал все дальнейшее время».

Однако вернемся к рассказу Светланы Аллилуевой.

— Я слушала, как в тумане, окаменев. Все подробности уже не имели значения. Я чувствовала только одно, что он умрет. В этом я не сомневалась ни минуты, хотя еще не говорила с врачами, — просто я видела, что все вокруг, весь этот дом, все уже умирает у меня на глазах. И все три дня, проведенные там, я только это одно и видела, и мне было ясно, что иного исхода быть не может.