Черный бульвар - Ярослав Петрашко

Снег знал, что Ян где-то совсем рядом. Он двигался, стараясь не шуметь, однако это ему не всегда удавалось. Когда он в очередной раз наступил на кувыркнувшихся под ногой кирпич, из темноты на него налетела разъяренная летучая мышь, сбила с лица очки и когтем страшно повредила глаз. Инспектор зарычал от боли, безумно жалея, что еще не превратился в Зверя: звериная реакция не позволила бы Яну-нетопырю безнаказанно нанести такой обезоруживающий удар. Когда он, зажав ладонью кровоточащий глаз, принялся осматриваться здоровым, он увидел четырех Янов, окруживших его со всех сторон. Они засмеялись и проговорили квадрафоническим голосом: «Проше бардзо, пан инспектор, к нашему ристалищу!» После чего неторопливо разбежались во всех направлениях, унося с собой свой невозможный, отовсюду несущийся смех.

Снега сломало пополам и поставило на четвереньки. Он чувствовал, как трещит и лопается на нем костюм. Раньше он, превозмогая себя, старался в этот момент снять с себя и спрятать одежду, чтобы после обратного превращения не оказаться обнаженным на улице. Но то было раньше. Теперь же он принялся кататься по каменным осколкам, стараясь побыстрее избавиться от остатков костюма. С невыносимой болью, странно переходящей в наслаждение, начала расти шерсть. И когда все человеческие чувства исчезли (кроме боли в раненом глазу), Зверь торжествующе взревел и кинулся в погоню, уже не доверяясь ничему, кроме своего чутья, которое нельзя было обмануть никакими фантомами.

…Полицейский, услышавший этот звук, но пока не разглядевший ничего кроме битого кирпича и засохших кизяков, назойливо попадавших в луч фонарика, потушил свет, присел от страха под каким-то выступом и затаился, чувствуя, как холодный пот струится по телу. Неожиданно мимо него пронесся какой-то почти неразличимый в темноте черный зверь, и сразу за ним — тяжело дышащее белое мохнатое чудовище, с горящими красными глазами. Они скрылись за поворотом, не обратив на него ни малейшего внимания. Полицейский заорал беззвучно, помчался, не разбирая дороги и неожиданно сорвался в какой-то невидимый провал…

…Саша, как велел Ян, зажег все имевшиеся в наличии свечи, часть из них установил в нише у двери, часть расставил на ступеньках лестниц. Еще он обнаружила кладовой чудом сохранившиеся с незапамятных времен факелы. Смола, хоть и окаменевшая, не сразу, но разгорелась и древние осветительные приборы запылали на удивление ярко. Их Саша тоже пристроил в каменные лунки, неведомо когда выдолбленные в стенах.

Когда Саша услышал рев где-то очень далеко и высоко у себя над головой, он понял, что Зверь пришел и что Ян его встретил. В следующий момент он почувствовал, что у него дрожат руки, и в голову пришла очень нехорошая мысль, что он, собственно, понятия не имеет, что будет делать, если Ян погибнет, а Зверь — нет. Скорее всего, Зверь кинется искать своего второго врага. Если найдет и ворвется в подземное убежище, Сама знал, как ему поступить. Для уверенности он несколько раз вскидывал лепаж, прицеливаясь; подсыпал на полки пороху и тихо грыз в отчаянья губы, видя как плохо слушаются его трясущиеся пальцы. Наконец он решил для себя, что если Зверь не появится (в сопровождении Яна или без — неважно), то он выйдет на его рык, прихватив с собой факел и пистолет…

…Зверь и Ян, гоняясь друг за другом, по лестницам и коридорам, постепенно приближались, спускаясь все ниже и ниже, к потайной двери. Яну удалось несколько раз заманить Зверя в подготовленные заранее ловушки, где на него обрушивались полусгнившие бревна и одряхлевшие от времени части кирпичных перегородок. Теперь, кроме глаза, у Зверя была сильно ушиблена спина и раздавлено вдребезги несколько пальцев на левой передней лапе. И это лишало его основного преимущества — смертельного прыжка. Но оставалось не менее страшное оружие главного калибра — мощные челюсти, те самые, что перегрызли коровий позвоночник, как селедочный хребет. Зверь больше не атаковал, он только шел вслед за своим врагом все вниз и вниз, предчувствуя безошибочным инстинктом, что главный поединок его ждет там, в логове Врага, где ему, возможно, готовится последняя западня. Но он презирал все хитрости своих противников, он шел, чтобы победить или умереть.

Полицейский пришел в себя и несколько раз похлопал глазами, чтобы убедиться, что он не ослеп и не умер, а не видит ни черта только потому, что вокруг царит полная темнота. Болел ушибленный бок, нестерпимо ныл выбитый при падении большой палец левой руки. Крякнув от боли, полицейский дернул его, взвыл, перед глазами закружились огненные снежинки, но стало легче, рука повиновалась. Чудесным образом уцелели и фонарик и пистолет, по-пастушески предусмотрительно пристегнутые ремешками с карабинами к поясному ремню. Что-то еще время от времени погромыхивало и сыпалось в коридорах и отдаленных переходах замка, но охота к приключениям, как и любопытство, у полицейского пропали окончательно. «На хрен, на хрен!» — дал он себе психологическую установку и принялся карабкаться наверх из горы полусгнившего мусора и мягкой рухляди, спасшей ему жизнь. Однако выбраться из этой части замка, куда не то что археологи, но даже ни одно поколение местных мальчишек никогда не заглядывало, было не так-то просто…

…Саша с удовольствием выпил бы хоть какой-нибудь жидкости: спиртного или простой воды — все равно. Или хоть глоток крови, пусть соленой и противной, к которой он так и не успел привыкнуть. Горло пересохло безнадежно. Мыслей в голове не было никаких, кроме одной: «Уймитесь, да уймитесь же вы, проклятые» — бесконечно повторял он, обращаясь к своим рукам. В довершение всех бед куда-то запропастились сигареты и Саша сосредоточил все свое внимание на лепаже, без конца проверяя, не выкатились ли пули и не ссыпался ли порох с полок. Погоня, по-видимому, приближалась. Однажды она пронеслась прямо над головой (разве там есть помещение?) и что-то загрохотало, а вслед за грохотом раздался полный боли и муки вой, жутким образом похожий на чудовищно искаженный голос инспектора Снега, когда тот на допросе крикнул: «И ЧТО ВООБЩЕ ВСЕ ЭТО ЗНАЧИТ?!» Саша понял, что сработала одна из многочисленных ловушек Яна, которые он без устали мастерил в последнее время. Почему-то совсем не к месту вспомнилось, как они купались в струях «графопада» под набиравшей силу луной. Саша смывал пороховую пыль и гарь, а Ян — грязь и кирпичную пудру, налипшую во время «инженерных приготовлений к охоте». Ян еще шутил по поводу «пыли веков, которая кусается, как самые заурядные блохи», и добавлял к слову, что все мелкие кровососущие — тоже суть вампиры, только лишенные бессмертия, и называл их «братьями нашими меньшими».

…И вот, когда Саша меньше всего ожидал, дверь приоткрылась и в зал проскользнул весь перемазанный Ян. Он был еще бледнее обычного, на щеке зияла практически бескровная рана.

— Ты готов? Он уже близко! Присядь за столом, наблюдай оттуда, а я спрячусь в нише!

Ян одним прыжком, едва не подпалив разорванную в клочья одежду взобрался в каменное углубление над лестницей и замер. Саша схватил пистолет и, нырнув под стол, спрятался там так, чтобы видеть дверь. Свет свечей и факелов расплывался в глазах. Они ожидали мощного удара, предшествующего появлению Зверя. И просчитались. Зверь буквально вполз, прижимаясь к полу, почти не увеличив ту щель, которую оставил Ян, чтобы заманить Зверя в ловушку. Еще раз разбив все планы, Зверь не остановился, ослепленный свечами и Факелами, на площадке перед дверью, а соскользнул, минуя каменные ступеньки лестницы, прямо на пол и в один прыжок очутился посреди зала. Его глаза пылали ярче факелов, несмотря на то, что один из них был, по-видимому, ранен и белоснежная шерсть вокруг побурела от крови. Он был испачкан пылью, передняя лапа, изуродованная ударом, болезненно поджималась. Но он был еще полон сил и ярости. Потрясая древние стены, Зверь издал свой боевой клич. Пламя свечей и факелов дрогнуло. «А все-таки он прекрасен и страшен!» — подумал сам себе удивляясь Саша и, лежа прицелившись с руки, нажал курок верхнего ствола. Грянул громки на время облако порохового дыма закрыло от Саши все происходящее в зале. Но он понял, что не попал, потому что услышал, как заскрежетал по полу когтями Зверь, разворачиваясь в его сторону, как закричал нечеловеческим голосом Ян: «Ты промахнулся, стреляй еще!!!» И этот голос, перейдя уже в нечленораздельные вопли, сплелся с ревом Зверя, с шумом и грохотом чудовищной борьбы. Саша выбрался из-под стола. Сквозняка в подземном зале не было и дым рассеивался так медленно, что нельзя было разобрать ничего, кроме размытого клубка тел у лестницы, который временами накатывался на поваленные свечи и гасил их, делая картину еще более непонятной. Саша в растерянности пошарил глазами вокруг себя и вдруг принялся с непонятным хладнокровием делать то, чему он впоследствии не уставал удивляться всю свою долгую остальную жизнь: он стал совершенно спокойно прочищать и снова заряжать верхний ствол. «Стрелять сейчас все равно бесполезно, — говорил внутри него какой-то неизвестный ледяной голос, — А промахнуться второй раз ты не имеешь права». Руки, совершенно переставшие дрожать, выполняли ставшую привычной за последнее время работу быстро и точно. Времени как такового не было, но Саша сильно бы удивился, если б кто-то, наблюдавший со стороны сообщил ему, что вся операция заняла считанные мгновенья и дым еще не успел до конца рассеяться, как первый ствол снова был снаряжен к бою. Зверь взревел. И, перекрывая его рев, закричал Ян: «СА-ША! СТРЕ-ЛЯЙ! ДОЛЬШЕ Я ЕГО НЕ УДЕРЖУ!!!» И Саша, стараясь целиться в белое, поспешно нажал на один курок, а страшный, не похожий ни на рев, ни на крик звук, заставил-таки его пальцы дрогнуть, и второй выстрел он произвел уже вслепую. Раздался еще один крик, уже человеческий, за ним — тяжелый, хриплый стон, чудовищные когти несколько раз, слабея, царапнули по камню, и наступила неожиданная тишина.