Пейзаж с видом на кладбище - Василий Вялый

Славка задрал голову. Новый храм был большой и красивый. Золоченые купола упирались в высокое голубое небо. Колокольный звон широко и гулко стелился над городом. Славка хотел было заглянуть в открытые двери церкви, но дядя Саша дернул его за руку.

– Нечего тебе там делать, горбатый, – хмыкнул он. – Наше дело – паперть, а дорогу туда забудь: рылом, брат, не вышел.

Местных нищих они нашли в кустах, за церковным забором. Убогие сидели на траве и пили из горлышка вино, передавая бутылку друг другу.

– Здорово, братва, – дядя Саша присел рядом и положил клюку на колени.

– Здоров, коли не шутишь, – ответил лохматый, давно не стриженый мужичок с красным лицом. Судя по интонации, он был их главарем. Папа достал из кармана несколько мятых десяток и положил деньги на траву перед мужичком.

– Угостите вином, бродяги?

Красномордый, немного подумав, протянул ему початую бутылку портвейна. Дядя Саша, приложившись к горлышку, сделал несколько глотков. Вскоре один из нищих сбегал за добавкой, и разговор принял деловой оборот.

Славка не прислушивался к обсуждению процентной доли заработка от их пребывания на паперти. Он рассматривал храм. «Красивое здание, ничего не скажешь… На самом ли деле здесь Бог проживает? А в той церкви, возле ворот которой мы с Оксаной стоим – тоже? И сколько их тогда? Любка не раз говорила, что Бог един. Тогда как же Он везде успевает? Может, оттого, что Бог так занят, Ему не удалось уследить за моими родителями. Почему Он их не спас? И почему Он так сильно наказал меня? Кого бы знающего расспросить об этом?» – подумал Славка.

Возвращались они на кладбище, когда уже стемнело. Дядя Саша был немножко пьян и, как никогда, словоохотлив.

– Необходимость такая, горбатый, – оправдывая своё состояние, говорил он. – Для них, – Папа ткнул палкой в сторону недавних собутыльников, – непьющий человек подозрительнее мента. Вот и пришлось маленько нажраться, – дядя Саша шумно втянул в себя воздух. – Ты не пробовал еще пойло, горбатый? – вожак остановился, грозно посмотрел Славке в глаза и вдруг расхохотался. – А кралю-то свою пощупать хоть успел? – Он достал из кармана трубку и сказал: – Пора, брат, пора… – и вполголоса добавил: – А потом я попробую.

– Что попробуешь, дядя Саша? – не понял Славка.

– А, это я так… О своем, – вожак запыхтел трубкой. – Однако красивой девка становится. Как бы вокзальные сутенеры не увели Ксюху, – он вздохнул. – Против них я ничего не смогу сделать.

Некоторое время они шли молча.

– Есть у меня одна идея, горбатый, – дядя Саша ощутимо хлопнул ладонью по Славкиному плечу. – Уж ты не обижайся – для вас обоих это благом окажется.

«Благо» – в связи с чрезвычайными обстоятельствами – свершилось в эту же ночь.

Они подошли к месту своего обитания. Бродяги, потягивая из закопченных кружек чай, сидели возле костра.

– Где девка, Гунявый? – спросил дядя Саша, оглядевшись по сторонам.

– А я почем знаю? – тот лишь пожал плечами. – В землянке, наверное.

– Поимел он ее, козел, – сказала Любка, сплюнув в костер.

Славка, обогнав Папу, ринулся в землянку. Оксана, отвернувшись к стене, лежала на куче тряпья. Дядя Саша сдернул с девушки ветхое, некогда оранжевое, покрывало. Оксана была голой, но даже не попыталась прикрыться.

– Ничего особенного, – проворчал вожак и присел на колченогую табуретку. – Я ж и толкую, что хороша больно девка, вот и внимания много мужского привлекает, – он вздохнул. – Придется маленько подкорректировать, – дядя Саша полез в карман. – А ну-ка, пацан, пойди погуляй, – в руках у него появился нож. Щелкнуло лезвие.

– Что ты хочешь делать, Папа!? – Славка широко раскинул руки, пытаясь прикрыть собой Оксану.

– Я сказал, вали отсюда, горбатый! – вожак замахнулся на него клюкой. – Но, увидев Славкины глаза, более миролюбиво добавил: – Волосы ей обрежу покороче, чтобы кобелям принцессой не казалась, – и, перейдя на шепот, прохрипел: – Лучше по-хорошему уйди, малец – ведь порешу.

Поверив и в то, и в другое обещание, Славка попятился к выходу.

– Любку позови, горбатый, – приказал дядя Саша.

Через несколько минут из землянки послышался приглушенный крик Оксаны. Славка вскочил на ноги, но Гунявый силой усадил его на место.

– Поздно за красавицу напрягаешься, браток, – бродяга сморщил лицо. – Да и не красавица она теперь.

– Это почему – не красавица? – насторожился Славка.

– «Расписал» ей Папа фейс, – Гунявый потянулся, хрустнув суставами. – Жаль… Хорошая бабенка могла получиться.

– Как это – расписал?

– Шрам на морде ей сделал. Он давно собирался, – бродяга, нахмурившись, посмотрел на свою ладонь. – Я сам ей хотел сегодня рожу малость подпортить, – он показал Славке рану на пальце. – Видишь, укусила твоя Оксана.

– Зачем укусила? – удивился тот, не желая верить, что дядя Саша только что изуродовал девушке лицо.

Гунявый рассмеялся и полез в карман за сигаретами.

– Ты, горбатый, совсем дурачок или только прикидываешься? – бродяга чиркнул спичкой. – Поимел я ее, понимаешь? – он запыхтел, раскуривая «примку». – А чё? Баба она общая, никому ни жена, ни сестра, правда ведь, братан? – Гунявый скосил глаза, наблюдая за собеседником. – Я ж не Любку тронул – она Папина.

До Славки, наконец, дошел смысл происшедшего. Он застонал. «Оксану… Мою Оксану… Какой-то мерзавец…» Белое пятно ярости застлало собой остальной мир, какая-то непонятная и страшная, но уже знакомая сила свела ему скулы, невероятно крепко сжала кулаки и бросила его тело на обидчика Оксаны. Они оба упали на траву и, хрипя от напряжения, пытались вцепиться друг другу в горло. Но силы оказались неравны – Гунявый всё сильнее сжимал крепкие узловатые пальцы на Славкиной шее. «Воздуха не хватает, воздуха! – отец подбрасывает Славку высоко вверх, и он макушкой касается яблоневой ветки. Славке очень приятно, но он ворчит: – Хватит, не маленький уж… Но почему так катастрофически не хватает воздуха?!»

Всё закружилось в ураганном вихре – звездное небо, большие красные яблоки, лицо мамы. Но откуда взялась гнусная физиономия Гунявого? Она приближается всё ближе и ближе, и вдруг падает на Славку.

– Эй, горбатый, ты живой? – его кто-то настойчиво теребил за плечо.

Славка открыл глаза. Над ним склонился дядя Саша.

– Живой, я спрашиваю? Живой, слава Богу… Ну поднимайся, – вожак протянул ему руку.

Славка ладонью притронулся к горлу. Оно горело, словно он только что проглотил столовую ложку горчицы, и было больно глотать, как во время ангины. Он приподнялся на локте. Рядом, неловко подогнув под себя руки, лежал Гунявый. Из-под черных завитков волос змеилась темная струйка. Вожак пучком травы вытирал свой посох. «Кровь»? – Славка вопрошающе взглянул на дядю Сашу

– Допросился, гад, – Папа сплюнул на землю. Затем неожиданно рассмеялся. – Теперь по гроб мне будешь должен – задушил бы тебя Гунявый, как котенка, – дядя Саша присел рядом со Славкой. – А за Оксану, горбатый, не обижайся, – он достал из кармана трубку и постучал ею о колено. – Так даже лучше: теперь на Ксюху, кроме тебя, мужики заглядываться не будут.

Славка нахмурил брови и отодвинулся от дяди Саши.

– Ну, как знаешь, малец, – вожак, не спеша, набивал трубку. – Подрастешь – поймешь, дурачок, – он взглянул на Славку и притянул к себе клюку. – Сейчас Любка водярой промоет ей морду, и заживет, как на собаке. Останется-то полосочка небольшая… Зато никакой кобель больше на девку глядеть не будет, – он вздохнул. – Через неделю пойдете работать к новому храму. А сейчас, горбатый, давай этот кусок свинины, – дядя Саша оглянулся на тело Гунявого, – где-нибудь схороним.

«Вот еще одним убитым больше стало, – с тоской подумал Славка. – Неужели таким образом люди избавляются от своих противников?»

За ноги они оттащили труп к недавнему захоронению и, откинув в сторону венки, стали разрывать могилу.

– Хорош, горбатый. Кажется, до хозяина добрались, – хриплым голосом сказал вожак и, нагнувшись, столкнул труп в яму. Тело глухо ударилось о крышку гроба. – Ну, будет тебе, Гунявый, земля пухом, – дядя Саша тыльной стороной ладони вытер пот со лба. – Загортай, малец, обидчика своей бабы. И научись мстить, горбатый: жизнь не любит добрых и беспомощных, запомни это, – Папа достал неизменную трубку и раскурил ее. – Давай пошевеливайся, а то не дай Бог, кто заметит.

Через час они вернулись к землянке. Вожак устало опустился на землю.

– Ну, иди до Ксюхи, горбатый – утешь женщину, – осклабился дядя Саша. – Они енто любят…

Оксана, после случившихся с ней потрясений, замкнулась в себе и не желала ни с кем общаться. Целыми днями она лежала в землянке, уставившись в одну точку на стене. Шрам, на самом деле, оказался ужасным: бурая извилистая полоса засохшей крови протянулась от виска к подбородку. Однако рана заживала быстро: Любка утром и вечером промывала ее водкой, а затем накладывала листки подорожника.