Твоя навеки - Лора Грэхем

Не пытаясь сдержать внезапную радость, Фэйт выскочила прямо на мороз, чтобы оказаться в его сильных, ласковых объятиях.

И Мик вдруг почувствовал себя дома.

Всю жизнь он чувствовал себя странником, и ему светило солнце чужих и далеких стран. Множество раз он рисковал своей шкурой, защищая идеалы страны, лишившей предков его матери всего, чем они владели, идеалы, являющиеся пустым звуком для большой части людей. Но для Мика они были не пустым звуком; для него американская мечта являлась мечтой человека о человеческом достоинстве, о независимости. Он славно делал свое дело, и теперь все его медали и знаки отличия вряд ли уместились бы на одном мундире.

Но никогда и нигде он не мог почувствовать себя дома…

Только когда мороз начал пощипывать уши и щеки, они обнаружили, что целуются.

— Ну, и как тебе самостоятельная жизнь? — грубовато спросил Мик.

Смех Фэйт зазвенел как колокольчик.

— Если быть точной, то моя самостоятельная жизнь длится ровно пять часов, и я еще не успела толком разобрать, что это такое.

— Кофе? — спросила Фэйт уже на кухне и из кофейника, стоявшего на горячей конфорке, налила Мику большую кружку. — Ты знаешь, мне вдруг пришло в голову, что в перспективе мне потребуется мой собственный снегоочиститель.

— Об этом можешь не беспокоиться. Я расчищу тебе все дорожки, только свистни.

— О-о, вот как!..

— Именно.

Джейсон Монроуз выстроил этот дом лет пятнадцать назад, еще задолго до возвращения Мика в округ Конард, выстроил после того, как старое ранчо сгорело дотла. Одиноко возвышающееся двухэтажное здание было сложено из кирпича — материала нетипичного для данной местности. В глаза бросалась довольно современная обстановка, блестящий, покрытый лаком паркет. Зная старика Джейсона, Мик не сомневался: этот отсвет уюта в холостяцком жилище — прямой результат того, что хозяин, строя дом, постоянно думал о дочери.

— Ты не против, если я пройдусь по дому? — спросил Мик у Фэйт. Утром он успел заглянуть в коровник, осмотрел все постройки вокруг дома, но сейчас хотел получше изучить дом изнутри — на всякий случай, по привычке.

Внутри — на это они оба обратили внимание еще утром — оказалось довольно чисто, ожидаемого слоя пыли толщиной в палец они не обнаружили. То есть какая-то пыль и паутина были, но судя по ним можно было предположить, что хозяева отсутствовали здесь от силы два месяца.

За эти несколько часов Фэйт успела навести в доме мало-мальский порядок, и теперь с гордостью демонстрировала Мику плоды своей хозяйской деятельности. Но гордость эту подтачивало смутное беспокойство. Почему-то временами ей казалось, что она здесь самозванка и вот-вот объявятся истинные владельцы ранчо и попросят ее выйти вон. Смех и грех, подумала Фэйт. Уж она-то знала, что в этот дом по меньшей мере лет пять никто не входил.

Мик обошел все комнаты, заглянул во все чуланы, в каждом коридорчике задерживаясь на несколько секунд. Еще его интересовали окна: плотно ли пригнаны рамы, надежны ли шпингалеты. Фэйт поначалу пыталась о чем-то говорить, что-то объяснять, но, заметив, как внимательно он изучает запоры и задвижки, в конце концов замолчала.

— Джейсон и в самом деле всю душу вложил в этот дом, — с уважением констатировал Мик, когда они снова вернулись на кухню. — Столько лет прошло, а косяки и рамы не рассохлись, никаких щелей и вообще никакой халтуры. Хотел бы я, чтобы мой дом был выстроен хотя бы вполовину с той же степенью надежности.

Они сидели за кухонным столом, как и в прошлые ночи: он с кружкой кофе, она — с цветочным чаем.

— Я так переживала, когда старый папин дом сгорел, — призналась Фэйт. — Боюсь, мне потребуется несколько лет, прежде чем я привыкну к этому новому дому, как бы хорош он ни был.

Сказав это, она вдруг поняла, что как только Мик уедет, ей станет здесь невероятно одиноко и пусто. И дело вовсе не только в том, что на много миль вокруг нет ни одной живой души.

— А где прошло твое детство? — спросила она Мика, рассчитывая своими вопросами задержать его подольше.

— Не здесь. Отец был профессиональным военным, и я вместе с ним объездил пол земного шара. К моменту окончания школы я побывал в восьми странах, соответствующих восьми местам его службы.

— Тебе и твоей матери, наверное, трудно было все время жить на чемоданах?

— Мне — да, а что касается моей матери, то она оставила нас, когда мне исполнилось два года.

— Понятно, — кротко сказала Фэйт и затихла, хотя у нее сразу возникло множество вопросов.

— Я вообще не помню мать, — с тем же каменным выражением лица проговорил Мик. — У меня где-то есть ее фотография, но что снимок может сказать о человеке? Она была знахаркой из племени чероки, по крайней мере так сказал однажды отец. Они познакомились в Оклахоме, и их отношения развивались очень быстро, судя по тому, что отец служил там каких-нибудь два месяца. Подозреваю, что отъезд из родных мест оказался для нее невыносимым. Как бы то ни было, вскоре после рождения второго ребенка она тихо удалилась, прихватив с собой моего младшего брата. Еще через год, если верить отцу, она умерла.

— Ты что-нибудь знаешь о ее родных?

Мик отрицательно покачал головой.

— Нет, единственное, что я знаю о родне по материнской линии, так это то, что мой дед был настоящим шаманом. Может быть, отец знал еще какие-нибудь подробности, но он почти ничего не рассказывал.

— А что стало с твоим братом?

— Полагаю, его воспитал кто-нибудь из родственников матери. Отец за все время нашей совместной жизни упоминал о брате раз или два, и вообще… — Мик смолк и пожал плечами. — И вообще он никогда не существовал для меня как что-то реальное, Фэйт. Я же его не знал. А когда я повзрослел и у меня возникло желание задавать вопросы, отец уже умер.

Фэйт нестерпимо захотелось провести ладонью по его жестким черным волосам, утешить. Но она не решилась.

— Так у тебя, значит, нет никакой родни ни по отцовской линии, ни среди индейцев-чероки?

Уголок рта у Мика чуть дернулся вверх.

— А много ли вообще дети знают о своих родителях, если заглянуть за фасад семейных отношений? — вопросом на вопрос ответил Мик.

— Полагаю, очень немного, — согласилась Фэйт, встала со стула и поставила на плиту чайник. — Иногда я думаю о том, что мой ребенок родится без отца, бабушки, дедушки, и мне становится горько. Меня, по крайней мере, всегда грела мысль, что у меня есть отец, который любит меня, хотя и жил он отдельно и очень далеко от меня.

— Мне от своей матери в наследство осталось имя, — задумчиво сказал Мик. — Иногда мне кажется, что имя — главное и единственное, что будет с тобой всю жизнь, и только имени никто и никогда не в силах тебя лишить.