Элоиза и Абеляр - Режин Перну

«Здесь я посвятил себя преподаванию Священного Писания. Однако я полностью не отказался и от изучения и преподавания и светских искусств, дела особенно для меня привычного и ожидавшегося от меня… И так как Господь, по-видимому, в Своей милости, даровал мне не меньше способностей в постижении Священного Писания, чем в изучении светской науки, то число слушателей моей школы, привлеченных чтением мною сразу двух дисциплин, не замедлило увеличиться, тогда как число слушателей у других преподавателей уменьшилось». Как мы видим, несчастья, обрушившиеся на Абеляра, нисколько не поколебали его необычайной уверенности в себе (вернее было бы назвать эту уверенность самомнением и самодовольством), которая, похоже, не только подкрепляла восторги его учеников, но и оправдывала их восхищение. Одна деталь представляется весьма характерной, указывая на то, какое влияние Абеляр оказывал на методику преподавания. Как видно из одной из максим Абеляра, методика эта должна была пережить своего создателя и способствовать блеску его славы и после его смерти: «Ученый живет своей славой и после смерти, философия гораздо сильнее природы».

Действительно, термин «теология», или «богословие», который стали использовать для обозначения систематического изучения догмата веры и вообще Священного Писания, до Абеляра употребляли только тогда, когда имели в виду языческие религии, в том смысле, который вкладывали в него античные авторы; когда же речь заходила о христианстве, о науке о Боге, тогда пользовались выражением «священное писание» («sacra pagina»), а когда хотели указать именно на само преподавание этой науки, то говорили о «божественном чтении» («lectio divina»). Похоже, что личному воздействию Абеляра мы обязаны появлением в словаре церковной и религиозной лексики термина, значение которого, как мы знаем, очень велико; интересно отметить и тот факт, что этот термин, с одной стороны, связан с Античностью, а с другой стороны, он станет обозначать все, чем будет заниматься в следующем веке схоластика. Итак, введение в научный оборот термина «теология» знаменует начало чрезвычайно важного этапа в эволюции как религиозной мысли, так и образа жизни в лоне Церкви. В эпоху Абеляра, как и в первые века распространения христианского вероучения, главным почиталось знание самого Священного Писания. Все усилия тех, кто в XII веке посвятил себя изучению Священного Писания, как и во времена отцов Церкви, были направлены на достижение целостного его восприятия; они внимательно вчитывались в его строки, то ли преследуя цель извлечь из его богатства теории, то ли для того, чтобы найти в нем доводы, способные укрепить и защитить их веру. Во времена Абеляра большая часть проповедей и научных трактатов ученых была посвящена толкованию Библии. В тот период вся жизнь верующего «питалась и поддерживалась» Библией — основой всех основ, все верующие — от самых прославленных магистров философии и до самых темных, самых необразованных крестьян — все были знакомы с Библией, все присутствовали на службах в приходских церквях, все знали псалмы, которые пел хор певчих, а также слышали, как проповедники комментировали различные события, описанные в Библии, в своих проповедях, иногда довольно нудных. К Библии обращались столь часто, необходимость знакомства с ней была столь насущной, а влияние библейских сюжетов на общественные нравы столь велико, что выражение «учиться читать» в то время означало не что иное, как «заучивание» Псалтири. Утверждается, что усилия школяра были направлены на то, чтобы найти в книге и назвать буквы и слова, которые он прежде заучил наизусть, чаще всего во время пения псалмов. Латинский язык Библии был тогда достаточно хорошо знаком многим для того, чтобы понимать псалмы, по крайней мере, наиболее популярные. Правда, в этой сфере, как и в сфере светской науки, в тот период уже начал властно «требовать употребления» народный разговорный язык, и Библию поспешили перевести на этот повседневный язык, комментарии к ней тоже стали давать на этой народной латыни; среди манускриптов, хранящихся в наших библиотеках, имеется немало экземпляров Библии на старофранцузском языке, некоторые переводы сделаны в технике мнемотехнических стихов.

Абеляр принадлежит к числу тех, кто способствовал систематизации религиозной доктрины, формулированию четких определений и доказательств (в следующем веке основу этой системы составили так называемые теологические суммы, то есть научные трактаты, посвященные различным областям религиозного знания). Именно такое систематическое изложение стали впоследствии обозначать термином «теология» (или богословие), которым мы обязаны Абеляру. Постепенно в преподавании теологии начали уделять больше внимания, чем самому Священному Писанию. Чтобы представить кратко, какую эволюцию на протяжении веков претерпело преподавание в сфере религии, скажем только, что изучение и заучивание псалмов сменилось зазубриванием Закона Божьего при помощи чтения катехизиса — сборника вопросов и ответов, что повлекло за собой огромные изменения в образе мышления и в форме проявления набожности, поскольку существует огромная разница между тем, кого научили исправно повторять «Бог всемогущ», и тем, кто сначала научился, обращаясь к Господу, говорить: «Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться?»

Результаты усилий Абеляра, воплотившиеся в его следовавших одна за другой работах, составили нечто вроде зародыша тех сочинений, содержащих систематическое изложение знаний, что во множестве появятся в XIII веке. В нем видят «отца схоластики». Дать свод четких определений, ясных и понятных — такова цель его преподавания. «Я сочинил „Трактат о божественном единстве и троичности“ для пользы моих учеников, требовавших от меня по сему вопросу философских и человеческих рассуждений, им, по их утверждениям, нужны были доводы, а не слова».

Этот первый труд Абеляра вызовет вокруг его имени новые пересуды, и вскоре появятся первые признаки надвигающейся бури; он породит в церковной среде беспокойство, вызовет множество подозрений, поспособствует возникновению недоразумений, и все эти подозрения будут рассеяны только в наши дни, когда мысли Абеляра подвергнутся тщательному, взвешенному анализу. Утверждение Абеляра, что «можно уверовать лишь в то, что ты прежде понял», долгое время воспринималось как «настоящая программа» чистого рационализма, а вернее, свободомыслия, что, как мы увидим, было весьма «далеко» от намерений мэтра. Этот труд заключает в себе, по крайней мере в виде «зерен», всю философию Абеляра, все то, что вызовет такое возмущение и смущение у его современников и из-за чего вокруг его имени не просто возникнет шум, а разразится настоящий скандал, — в работе содержится все то, что в глазах последующих поколений будет составлять своеобразие мышления Абеляра. Итак, именно по этим причинам нам необходимо остановиться на данном трактате, хотя предмет изучения и обсуждения и может показаться чрезвычайно сухим и неинтересным — пожалуй, для нашего времени это действительно неблагодарная тема, — но делать нечего.