Паутина - Анастасия Валеева

Старуха тихо бормотала все, что запомнила, изо всех сил напрягая свою старческую память. Воспроизвести мельчайшие детали ей удавалось с трудом, и она боязливо поглядывала на сердитого Женю, который то и дело на нее прикрикивал. Когда «урок» был более или менее выучен, мужчина сказал:

– Главное, лишнего не говори. Спросят – отвечай, нет – молчи. Где надо, подскажем.

«Будь что будет», – подумала про себя Мария Егоровна. На улице их ждала уже другая машина. Кроме водителя, в ней сидела «вчерашняя» девица. Когда Женя со старухой уселись на заднее сиденье, она тревожно спросила своего приятеля:

– Ну что?

– А, – произнес он, поморщившись, и махнул рукой.

– Женя! – с укором обратилась она к нему.

– Да нормально все, – огрызнулся он.

Машина тронулась. Ехали недолго. Покинув автомобиль, еще около двух кварталов прошли пешком. Мария Егоровна с трудом поспевала за торопливым шагом незнакомцев. Остановилась они около нотариальной конторы. Женя заставил старуху проглотить две таблетки пустырника, а потом потребовал повторить все, что они недавно выучили. Она отрапортовала требуемое без запинок, и мужчина остался доволен.

– Пойдешь с ней, – кивнул он старухе на девушку, – если что, скажешь, что твоя сиделка. Поняла?

Мария Егоровна кивнула.

– Хотя нет, иди одна. Ты ее только до двери проводи, – сказал он подруге. – Стойте тут, я сейчас там все улажу.

Женя скрылся за дверью помещения. Через пять минут он появился снова и махнул рукой, подзывая старуху и девушку.

Он что-то шепнул своей приятельнице и приказал идти. Сам остался на улице.

Девушка взяла бродягу под руку и повела вверх по ступенькам.

– Таней будешь меня называть, если что, – тихо сказала она.

Вместе они дошли до кабинета нотариуса. Таня сунула.

Тихоновой какие-то бумаги, деньги и втолкнула ее внутрь. Оказавшись одна, Мария Егоровна растерялась, но, к счастью, все прошло без заминок. Только вот с деньгами руки у нее тряслись сильно.

Документы были оформлены быстро. Тихонова подавала те, что Таня достала ей из своей сумочки; какие-то протягивала нотариус. Когда сказали, что нужно подписаться, Мария Егоровна, как и было велено, пролепетала:

– Только руки у меня дрожат… Старая стала… Суставы больные…

– Ничего, ничего, – дружелюбно ответила ей нотариус.

Закорючки у Марии Егоровны получились даже лучше, чем во время тренировки. Таня, потом увидев их, даже улыбнулась едва заметно.

На улице старуха подписывала еще что-то. Ездили и в другие места, там она тоже вынуждена была оставлять на неизвестных ей бумагах «свою» подпись. В общем, женщина делала все, что требовали Женя и Таня. Они были довольны ее смиренным поведением. Купили даже бутылку пива и гамбургер.

Через полдня суеты, между напарниками прозвучало:

– Дом продан, поздравляю!

Женя поймал машину. Сам с Марией Егоровной уселся сзади.

Таня разместилась впереди. Тихонова боялась и думать, куда теперь ее везут. Спросить не решалась, только по сторонам озиралась боязливо.

Вскоре она узнала местность – ее везли туда, откуда взяли: очертания перехода показались впереди.

– Ну что, – довольный, произнес Женя, – твоя функция выполнена.

Машина остановилась.

– Выходи, – сказал он.

– А как же деньги? – спросила старуха.

– Ах да, – Женя достал из кошелька пятьсот рублей и кинул их Тихоновой, вытолкнув ее из машины.

– А остальное? – выкрикнула она.

– А плата за еду, жилье и одежду? – Женя рассмеялся. – Бесплатный сыр только в мышеловке. Тебе и этого хватит.

Автомобиль уехал.

– Стой! Стой! – с досадой кричала Мария Егоровна, упав на землю и стуча по ней кулаками.

Прохожие обходили ее стороной. Больше ни Таню, ни Женю старуха не видела. А говорить о них никому не говорила, знала: такие и вправду убить могут. Пятьсот рублей спрятала и пошла снова милостыню собирать. А вечером напилась. Проснулась – денег нет. Так и закончилась ее актерская миссия. И воспоминания о ней не осталось. Разве только одежда из «секонд хэнда» да страх, что кто-то придет и с ней все же расправится.

Этот-то страх, видимо, и заставил ее теперь так быстро расколоться перед Синявским. Виктор с огромным трудом сдерживал себя в течение рассказа Тихоновой. Он то порывался вцепиться ей в горло, то с горящими гневом глазами начинал спрашивать о чем-то, то яростно сжимал кулаки – гадалке несколько раз приходилось останавливать его. Когда Тихонова закончила свое повествование, Синявский стоял бледный, как полотно и тупо смотрел в одну точку. Услышанное было для него шоком.

Нисколько не менее обескураженной чувствовала себя и Милославская. Она и сама не раз хотела остановить старуху, но одергивала себя, понимая, что может только помешать откровению разговорившейся бродяги: та испугается, замкнется, и поминай, как звали. Поэтому Яна терпеливо дослушала до конца. Первые минуты она словно потеряла дар речи и ничего не могла произнести.

Теперь было окончательно ясно – вся эта история исчезновения Ольги Сергеевны Синявской носит криминальный характер. А продажа ее дома и вовсе – настоящая афера. Самое страшное – теперь еще меньше, чем раньше, верилось, что несчастная женщина цела и невредима. Шансы на это, конечно, имелись, но все же гораздо более вероятной оставалась куда менее радужная перспектива развития событий.

Эти же соображения, видимо, захватили и Виктора.

– Боже! Боже мой! – еле слышно лепетал он, схватившись обеими руками за голову, – Бедная мать! В какие сети она попала!

Яна положила руку ему на плечо, пытаясь как-то успокоить, но Синявский, казалось, даже не замечал этого, будучи всецело поглощенным своим горем. Он бормотал еще какие-то отрывочные фразы, не глядя ни на гадалку, ни на съежившуюся и с ужасом ожидающую своей дальнейшей участи Тихонову.

Милославская понимала, что гнев Виктора в любую минуту может обрушиться на бедную старуху и потому немного заслонила ее собой. У гадалки в голове вертелось несколько вопросов, возникших по ходу рассказа Марии Егоровны, но она побаивалась их задать, боясь, что как только бродяга заговорит снова, Виктора она уже сдержать не сможет. Он, безусловно, понимал, что она ни в чем не виновата, но в сложившейся ситуации вряд ли мог руководствоваться здравым смыслом.

– Они… они, – неожиданно обратился Синявский к старухе, – они что-нибудь говорили о настоящей хозяйке дома?

Тихонова несмело покачала головой, глядя то на Яну, но на Виктора. Милославская решила воспользоваться минутой вновь установившегося контакта и, достав из сумочки небрежно свернутый фоторобот, разгладила его и поднесла прямо к лицу Тихоновой. Та часто заморгала, приглядываясь к портрету.

– Она? Знаете ее? – сердито произнесла гадалка.

Мария Егоровна молчала, начала покашливать, потом зачем-то озираться по сторонам. Синявский быстро смекнул, в чем дело, наклонился к старухе, грубо встряхнул ее, ухватив за шиворот, и сквозь зубы, негромко, но очень решительно, заговорил:

– А ну, говори, тварь такая, знаешь эту с-суку или нет?

Тихонова в испуге затрясла головой, завизжала, так что люди вокруг снова дружно посмотрели в их сторону.

– Пусти! Пусти! – верещала она своим осипшим голосом.

Синявский, видимо, сжимал ее ворот еще сильнее. Милославской почему-то не хотелось его останавливать.

– Пусти-и! – еще пронзительней завизжала она, – Она это, она! Танька!

– Та-анька? – ядовито переспросил Виктор, не ослабляя своей хватки, – Танька, говоришь?!

– Ай! Ай! Может, и не Танька! Черт ее знает, кто она! Так она велела называть себя!

Синявский отнял свою руку и еще более злобно посмотрел на старуху. У Милославской все внутри сжалось. Неужели Елена, показавшаяся ей такой симпатичной, так ловко провела ее? Неужели это очаровательное, милое, казалось, доброе и открытое создание всего лишь кровожадный хищник, хитрый, ловкий и расчетливый? Виновата ли Щербатова или этот узел еще более более сложен?

Яна вдруг поняла, что время теперь становится особенно ценным. Если Щербатова виновна, то теперь, возможно, поняв, что пахнет жареным, она предпринимает какие-то активные меры, и медлить – значит, помогать ей в этом. Нет, во что бы то ни стало следовало отыскать ее.

Оставлять так вот Тихонову Милославской тоже казалось невозможным. Еще неизвестно, на самом ли деле в этой истории она сыграла именно такую роль. Даже если и такую, то преступники легко могли устранить ее как свидетельницу, поэтому бродягу необходимо было держать в поле зрения: как свидетель она была нужна и им с Виктором.

Яна поманила пальцем Синявского немного в сторону. Тот взглядом приказал Марии Егоровне оставаться на месте. Она похоже и не собралась его ослушаться: сидела на земле и с досадой потирала ушибленное место.

– Ее нужно отправить на прежнее место, – шепотом сказала гадалка.

Синявский удивленно глядел на Милославскую.