Звезда заводской многотиражки (СИ) - Фишер Саша

В принципе, за неделю я мог один написать абсолютно все материалы. Даже с учетом, что набирать их мне придется на грохочущей печатной машинке «Москва». Портативная, да. Ее можно носить в прилагающемся чемоданчике, правда весит она целую тонну, не меньше. Ну ладно, я преувеличил, килограмм пять всего. Я мысленно представил себя, притащившего этот гроб в тот же «Петушок». Это тебе не с невесомым макбуком по кофейням таскаться. Это... Это... Картина так меня захватила, что я начал думать, как бы вынести с завода на денек печатную машинку. Только лишь для того, чтобы почувствовать себя советским хипстером.

Но болтающаяся на каретке жестянка инвентарного номера намекала, что никак я ее не вынесу. Разве что озабочусь дополнительным заработком и куплю себе свою. Сто двадцать рублей, если повезет. При моей зарплате в восемьдесят.

А в пятницу в редакцию явился Мишка. В том же самом клетчатом пиджаке. Кажется, он даже в девяностые его таскал, какой-то совершенно неубивамый импортный фасончик оказался.

— Иван, здорово, — сказал он как-то виновато. — Слушай, тут такое дело... То ли с пленкой что-то не так, то ли проявитель попался бракованный. Или пленка с дефектом. Сам посмотри...

Я взял из его рук рулончик черно-белой пленки и растянул и повернулся в сторону окна. Ну да, вот он я, сначала в кофте, а потом в одной рубахе. Только вместо лица у меня мутная засветка с серыми разводами.

— Ты извини, что так вышло, — он развел руками. — Давай я сейчас тебя прямо на рабочем месте сниму. И напечатаю в понедельнику, лады?

— Бывает, что уж, — я развел руками. — Валяй, снимай.

Мишка с некоторой суетливостью принялся извлекать фотоаппарат из чехла. У него даже руки дрожали. Да уж, он всегда очень нервно относился к своим неудачам. Бывало даже впадал в депрессию, запирался в своей квартире и не выходил трое суток. Блин, засада какая! Даже обидно, что испортил ему настроение. Ну, то есть, я не виноват был, конечно, какой-то технический сбой... Или?

Я посмотрел на Мишку. Тот крутил настройки фотоаппарата. «А ведь стопудово опять не получится!» — подумал я. На всех восьми кадрах одинаковый дефект. На лице. Как будто фотоаппарат Мишки знал, что внутри этого «героического сталевара» вовсе не Иван Мельников.

— Мишка, подожди! — сказал я и вскочил. — А можешь напечатать эти кадры?

— Зачем? Лица же не видно все равно! — он вцепился пальцами в бороду.

— Зато можно будет рассмотреть получше, что там вместо лица! — с энтузиазмом заявил я. — Я недавно статью читал о том, что фотоаппараты могут иногда снимать то, чего человеческому глазу не видно, Ученые пока не нашли ответа, что это такое, но вдруг это тот самый случай, а? Сделаешь?

— А фотография для стенда? — спросил Мишка.

— Я из дома принесу, у меня есть, — махнул рукой я. — Какая надо, прямо академик от журналистики на фоне книжного шкафа. А потом еще поснимаешь, при случае. А?

— А где читал? — заинтересовался Мишка.

— Не помню, в «Технике — молодежи», кажется, — я пожал плечами. — Но это не точно. А что ты после работы сегодня делаешь? Может по пивку?

Пивной бар назывался «Колос», и это был настоящий филиал ада на земле. Во всяком случае, именно так я подумал, как только мы вошли. Общительный Мишка в пятницу вечером, разумеется, вовсе не собирался прозябать в одиночестве, они с парнями уже запланировали культурную программу, так что я мне пришлось бесцеремонно напрашиваться с ними. Апеллируя к тому, что я бедненький, никого здесь не знаю, а мне же надо как-то вести здоровую социальную жизнь. В общем, Мишка мялся не долго и предложил приходить в этот самый бар «Колос». От завода недалеко, пешком можно дойти.

Так вот, бар. В детстве своем я подобных заведений не помню. Отец мой пару раз таскал меня с собой в пивбар, но он был другой, приличный. С деревянными столами и лавками. И даже с какой-то немного вычурной эстетикой. «Колос» же был помещением с низким потолком, стены доверху выложены кафельной плиткой грязно-голубого цвета, пол — тоже плиткой, только коричневой. Такая бывает в больницах и общественных туалетах. За высокими столиками стояли посетители. Ну, наверное, если к ним присмотреться, то нормальные это мужики. Но сквозь клубы табачного дыма и запах прокисшего пива они казались сплошь какими-то жабами-дегенератами. Вообще, конечно, в подобной организации питейного заведения было рациональное зерно. Зачем тратиться на эстетическое оформление, когда вот этим вообще все равно, где именно закидывать в себя свое пойло кружку за кружкой. Зато когда они все расползутся по своим норам, можно будет взять шланг, подключить его к крану и помыть это помещение от пола до потолка.

Я чуть сразу не ушел. Но потом увидел Мишку с двумя каким-то хмырями и начал протискиваться сквозь толпу пьющих и дымящих «беломором» и «примой» завсегдатаев.

Хмырь справа, в кожаной кепочке и золотым зубом, отзывался на кличку Вадик. Хмырь слева... Да не, все-таки не хмырь, нормальный парень. Ровесник Мишки примерно, а ему сейчас двадцать три. Одет нормально, джинсы явно настоящие, а не «Рила» пресловутая, как у меня. Лицо такое одухотворенное, словно он сразу родился с читательским абонементом в «Ленинке».

— Гена, — представился он и протянул руку.

Интересное дело — знать будущее. Этого Гену я в глаза никогда не видел. Зато очень много слышал. Через год, в восемьдесят первом, Мишка влюбится до одури. И пожелает создать ячейку общества с очаровательной девушкой. Которая сначала согласится, а перед самой свадьбой скажет: «Прости, Мишенька, но я полюбила твоего лучшего друга Гену, и замуж за тебя не пойду». Драма будет, до небес и обратно. Отношения Миши с женщинами были настолько больной темой, что я все время нашей дружбы старался даже не дышать в сторону тех девушек, на которых обращал внимание мой лучший друг. Хотя, что скрывать, женщин я всегда любил и люблю. Но дружба всегда была дороже.

Так вот, значит, ты какой, Гена-крокодил...

— Эй, ты нормальный вообще? Чего уставился? — хмырь системы «Вадик» ткнул меня в плечо. — Ты пиво-то заказывать будешь?

Возвращался домой я в смешанных чувствах. Пиво было невкусным и разбавленным, к тому же, наливали тут только светлое, без всякого выбора. И чтобы получить свою кружку, приходилось толкаться в очереди к окошечку раздачи.

В разговор я не лез, в основном смотрел. Собственно, весь этот пятничный вечер спасал только Мишка. Тем, что он был молодой, живой и его можно было в любой момент потрогать. Чего я, конечно же, не делал.

Я уже почти подошел к лестнице, когда из своего загончика высунулся Лев Ильич.

— Ты же Мельников, новенький? — спросил он.

— Ну да, вроде того... — покивал я.

— Звонили тебе, вот я тут записал... — вахтер подслеповато прищурился на обрывок бумажки. — Какой-то Веник... Что куда-то тебе завтра утром надо явиться...

— Ох ты черт, — я хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл. Спасибо, Лев Ильич.

«Приезжай завтра в десять ко мне. Нас ждут к одиннадцати. Веник».

Глава семнадцатая. У вас есть тараканы?

— Так, вот какое дело... — Веник остановился под козырьком подъезда и потопал, сбивая с ботинок снег. — Феликс мировой мужик, но при первой встрече может немного... эээ... показаться... того.

— Как будто у них кто первый халат надел, тот и доктор? — хохотнул я. — Ладно, заметано. Ничему не удивляюсь и веду себя прилежно.

— Нда, тут вообще неизвестно еще, кто из вас окажется более придурком, — ухмыльнулся Веник и взялся за массивную ручку двери.

Феликс Борисович обитал в доме, выходящем прямо на площадь Советов. Сталинская многоэтажка с башней, аркой и ухоженным внутренним двориком. По случаю выходного местные обитатели занимались заливанием льда в хоккейной коробке — несколько мужиков орудовали лопатами, выравнивая площадку, другие двое тянули шланг от ближайшего подъезда. И толпа разновозрастных детишек радостно носилась вокруг, пытаясь предложить свою помощь.