Вашингтонская история - Джей Дайс

Фейс оглянулась. Только половина присутствующих побывала на заседании комиссии. Фейс вздрогнула.

— Итак, нас облили грязью анонимные обвинители, нам даже не позволили выступить в свою защиту, — продолжал председатель более громким голосом. — С нами обращаются так, точно конституции не существует!

— Правильно, правильно! — крикнул кто-то.

— Быть может, нам следует объединиться, выбрать руководителей и провести серию митингов, — предложил председатель. — Быть может, следует подумать о совместной защите и в случае необходимости даже обратиться в суд. Быть может, для начала следует выступить с совместным заявлением.

— Господин председатель, — тоненьким голоском пропищал статистик, вскакивая со своего места. — Я возражаю! Откуда нам известно, что здесь нет красных? А я не стану ставить свое имя рядом с красным!

Худощавый геолог с пенсне на черной ленточке поднял руку, и председатель тотчас предоставил ему слово.

— Господин председатель, — медленно начал он и с решительным видом надел пенсне, — мы должны тщательно взвесить каждый свой шаг, прежде чем принимать какие-либо решения. Мы должны подумать о том, какой эффект может произвести совместное заявление, каковы его положительные и отрицательные стороны. Однако, с одним положением, мне кажется, мы можем согласиться: действуя совместно, мы скорее добьемся успеха, чем в одиночку. Если газеты и станут печатать заявления отдельных лиц, то бесспорно уделят им мало места; коллективные же действия в такого рода делах — вещь столь необычная, что совместное заявление могут напечатать целиком.

— Правильно, правильно! — раздался чей-то голос. Это крикнула женщина с распущенными по плечам светлыми волосами.

Статистик снова вскочил.

— Да вы красный! — забрал он. — Коллективные действия! Такие рассуждения и довели вас до беды! Вы нас всех своими разговорчиками на скамью подсудимых усадите.

Гул возбужденных голосов заглушил его слова, дальше этого дело на митинге не пошло. Спорили все об одном и том же, выступали за и против, весьма туманно и без определенных предложений. Страх все больше и больше овладевал Фейс, внутри у нее все сжалось. «Какие кретины!» — думала она. Только двое или трое говорили более или менее разумно. А у нее самой не хватало ни сил, ни смелости встать и высказаться начистоту. Она видела, что и остальные испуганы не меньше — бледная стенографистка, юноша-рассыльный, негритянка. Ну где этим несчастным искать защиты? У них нет влиятельных «связей», ученые общества не станут выступать ради них с заявлениями, блестящие адвокаты не возьмутся их отстаивать. Они погибнут, погибнут… если на подмогу им не придут профсоюзы.

— Среди нас есть ученые, — размеренным, неторопливым голосом говорил коренастый молодой физик, — мы должны подумать о том, как отражается «охота на ведьм», предпринятая комиссией, на свободе мысли, на свободе научных исследований, и выступить с заявлением…

Но дальше говорить ему не дали. Человек с налитыми кровью глазами заорал:

— Вы красный! Убирайтесь вон с нашего митинга! Я вот думаю, что нам надо залезть в свои норы, затаиться и как чумы избегать стычек с комиссией, — тогда она оставит нас в покое.

Фейс тихонько поднялась и выскользнула в боковую дверь. Хватит с нее этих разговоров. Она там чуть не задохнулась, и в ушах у нее все еще звенело.

Даже зной, которым, точно открытая печь, обдала ее улица, когда она вышла из прохладного зала заседаний, был ей приятен. Она сразу попала в атмосферу обычного воскресного дня. По улицам гуляли пары в легких летних одеждах; бесцельно сновали такси; лимузин какого-то дипломата нетерпеливо гудел, предупреждая неосторожного пешехода; юноша с девушкой оба в трусах, оба красивые, загорелые, проехали мимо на тендеме.

Но ни жаркий воздух, ни царившее вокруг оживление не сняли камня с души Фейс: она была удручена и подавлена. Какой ужас весь этот митинг, — и все потому, что ужас вошел в жизнь его участников.

Тут у нее мелькнула мысль, которая несколько дней назад ни за что не пришла бы ей в голову. «Что, если, — с дрожью спросила она себя, — что, если среди них был осведомитель? И он обязан доложить комиссии обо всем, что произошло?..»

А, не все ли равно, не это важно.

Важно, что теперь она стала бояться даже тех, кто взят на подозрение, как и она.

4

Неделя началась с разлада. Накануне Тэчер буркнул, чтобы его непременно разбудили: предстоит важное совещание по вопросу о сбыте продукции, но он спал так крепко, что никакими силами разбудить его было невозможно. Через некоторое время Фейс заметила в ванной раскупоренный флакон со снотворным, и ей все стало ясно.

Странно, однако: Тэчер никогда не принимал снотворное после попоек. Накануне он вернулся с игры в гольф, пьяный и злой как черт из-за того, что ему пришлось везти в свой клуб одного нахального клиента, торговца автомобилями, и развлекать его там игрой в гольф. Тэчер побаивался этого человека: того и жди начнет мстить ему, Тэчеру, который сумел пробраться в члены клуба. Домой Тэчер приехал в таком состоянии, что Фейс подивилась, как он не разбил паккард. И в то же время она обрадовалась: муж был слишком пьян, чтобы ехать в Уоррентон, где их ждали в гости. Какое счастье!

«Должно быть, Тэчер, — подумала она в то утро, — протрезвел среди ночи и прибег к помощи снотворного». Фейс со злостью тряхнула мужа еще раз, — нет, хватит, больше она его трогать не будет. Тэчер, конечно, рассердится, что она его не добудилась. Станет говорить, что она это нарочно, и разубеждать его бесполезно: он только еще больше разозлится.

День был пасмурный, по небу плыли тяжелые, грозовые тучи. Казалось, весь мир погружен в безысходную тоску, и Фейс, точно губка, впитала в себя это настроение. Нет, сказала она себе, надо что-то предпринять, нельзя так падать духом, как после вчерашнего митинга. И Фейс решила немедленно повидаться с Абом Стоуном.

Она пришла слишком рано и вынуждена, был а подождать, хотя он явился задолго до остальных служащих.

— Ого! — удивленно воскликнул он и улыбнулся своей спокойной улыбкой. — Что привело вас, сюда в такую рань?

— Я хотела рассказать вам об одном митинге, вот и все, — ответила она, судорожно сжимая сумочку.

— Хорошо, — сказал он и жестом пригласил Фейс в свой кабинет.

— Я очень расстроена тем, что произошло, — сказала она, садясь возле зеленого стола с металлическими ножками. — Может быть, со временем я к этому привыкну.

— Да, конечно. Должен сказать, что я горжусь вами — так же, как и Чэндлер… — Он помолчал, заметив, как загорелись ее глаза. — Да, я узнал от него все подробности о том, как проходил разбор вашего дела в комиссии. Он считает, что вы держались с большим достоинством. А это высшая похвала, какую от него можно ждать.

Она просияла:

— Я очень рада. Глупо, конечно, этому радоваться. Но ничего не поделаешь.

Сильной рукой с короткими пальцами Аб погладил свежевыбритые, слегка синеватые щеки.

— Вовсе не глупо. — Он вздохнул и слегка улыбнулся. — Ваше счастье, что Чэндлер заинтересовался вами. Это удачно не только для вас, но и для нас: я боялся, что мы потеряем его.

Новый страх закрался в душу Фейс, и она спросила:

— Что вы хотите этим сказать?

— А вот что: представьте себя на месте Чэндлера, — начал Стоун, поворачиваясь в кресле. — Вы думаете, легко молодому человеку с блестящим будущим, работающему в крупной юридической фирме, вести такие дела?

Фейс обрадовалась уже тому, что он сказал «такие дела», а не «ваше дело». Куда легче вести разговор в общем, чем в личном плане. Ведь в конце концов не она одна очутилась между жерновами этой огромной и страшной машины, именуемой правительственным расследованием.

— Да, — тихо сказала она, — думаю, что не легко.

— Отнюдь не легко, — подтвердил Стоун. — Особенно, если учесть, что Чэндлер находится на пути к тому, чтобы стать полноправным компаньоном этой фирмы, и слывет человеком с незапятнанной репутацией.

— И все-таки берется вести наши дела. Почему же?

— Да потому, черт возьми, — взорвался Стоун, сжимая кулаки, — что надоедает человеку копаться в грязи! Не дела, а сущие мелочи: что стоит, например, оттягать нефтеносные районы у народа и передать их крупным корпорациям! Или выудить миллионы, полученные американским казначейством путем налогов на сверхприбыли, и вернуть их корпорациям! Или скрыть связи одной из крупнейших — будь она неладна — в нашей стране корпораций с нацистскими картелями! И вы думаете, что после такого рода дел честный человек может спокойно спать? Думаете, такая работа может осчастливить человека типа Чэндлера? Он берется за ваше дело, чтобы успокоить свою совесть, заставить ее молчать. Должно быть, так он себе это объясняет, а если нет, то он человек конченый.