Игры в бисер - Александр Александрович Генис

Запрет рождает истому. Табу рождает культуру. И всякое промедление (от французского поцелуя до дамской комбинации) переводит простое в неприличное.

Когда тело молчит, за него говорит “Плейбой” со всей параферналией гламурного секса, отвлекающей от банальности сюжета. И опять Бродский.

…Красавице платье задрав,

видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.

Чтобы избавить ситуацию от тривиальности, порнография предлагает собрание фетишей – вещей, снабженных половыми признаками. Но главный фетиш – сама женщина. Она вся прикрыта румянами и помадой, пунцовым лаком ногтей, ажурными кружевами перчаток, черным нейлоном чулок. Голое тело спрятано от зрителя, как золотой запас в сейфе банка. Вместо него в ход идет разменная монета провокационных нарядов, которые заряжаются от той тайны, что они скрывают. Их извращенность – в недоговоренности. Именно одежда делает непристойными глянцевых красавиц. И отличие нагих от раздетых перемещает биологию в культуру, что порождает эротику и осложняет ее так, как об этом написал в своем дневнике опытный Байрон: “Только идеализируя земное, материальное, физическое в наших наслаждениях, вуалируя эти подробности и вовсе о них забывая или хотя бы никогда не называя их даже самому себе, – только так можно уберечься от отвращения к ним”.

3. Пенис

Если каждому полу, как продемонстрировал поэт, нужны разные метафоры, то и тайны у женщин и мужчин разные. Одни их скрывают, пряча в пустоте, другие выставляют напоказ (в гульфиках), что позволяет устроить бег- лый экскурс в культурную историю органа.

Но чтобы о нем говорить вслух, надо найти ему имя. Мы привыкли об этом говорить на латыни, зная, что “мертвые сраму не имут”. Вымерший язык делает пенис, когда-то обозначавший всего лишь хвост, словом более приличным, но не менее живым. Под таким псевдонимом он стал доступным для научных штудий. Особенно после того, как Зигмунд Фрейд увидел в пенисе подъемный мост в подсознании и сделал его годным для обсуждения, в том числе историками.

У египтян, говорят они, побеждающий смерть пенис был залогом загробной жизни. Индусы поклонялись лингаму – члену Шивы, который до сих пор украшает не только храмы, но и улицы страны. Даже у Будды, считали некоторые, был член, как у жеребца. Соседи иудеев, ханааняне, съедали отрезанные пенисы вражеских царей, чтобы унаследовать их волшебную силу. У Бога Ветхого Завета не было тела, но тем ревнивее Он относился к своим созданиям, требуя в жертву их крайнюю плоть. Сакральную природу этого органа подчеркивал обычай проверять полноценность первосвященника, прежде чем тот входил в храм. Эта традиция сохранилась и в Ватикане, где до сих пор стоит особый стул для новых пап, проходящих на нем последнюю проверку перед вступлением в должность (не кастрат ли).

Для греков пенис был богом Приапом, родившимся от союза Диониса с Афродитой, то есть вина и красоты. Отмечая праздником это событие, эллины носили по городу многометровые деревянные фаллосы с нарисованными глазами. Платон видел в пенисе демонстрацию божественного разума и божественного же безумия.

Римляне обходились без философии. Пенис был орудием империи. Только он и мог ее населить. Каждый мужчина с детства носил амулет соответствующей формы, который помогал ему одерживать победу на всех фронтах. Еще во время Первой мировой войны итальянский премьер-министр Витторио Орландо носил это украшение на браслете, рассчитывая увеличить боевую мощь (Антанты).

Языческое благоговение перед детородным органом сменилось христианским страхом перед ним – но не сразу. В Евангелиях, как подчеркивают современные богословы, вообще не говорится о сексе, только – о браке и разводе. Дьявольские атрибуты пенису придали отцы церкви, в первую очередь Августин, которого к этому выводу привел собственный опыт. Не в силах справиться с искушениями плоти, будущий святой решил, что его собственный член отнимает у него свободу воли, дарованную человеку Богом.

Став орудием дьявола, пенис приобрел его черты. Согласно вырванным под пытками показаниям ведьм, черт обладал черным ледяным раздвоенным пенисом, к тому же покрытым чешуей. Колдуньи, утверж- дала инквизиция, воруют члены у мужчин. В “Молоте ведьм” упоминается женщина, поселившая украденные пенисы на дерево, где они жили, как птицы. Не здесь ли источник пушкинской сказки о царе Никите, где описывается противоположная ситуация.

И не вытерпел гонец…

Но лишь отпер он ларец,

Птички – порх и улетели,

И кругом на сучьях сели,

И хвостами завертели.

Даже в просвещенные ренессансные времена пенис вызывал такое отвращение, что флорентийская толпа побила камнями нагого “Давида”, а тридцать лет спустя папа нанял художника, который замазал фаллосы на фресках Сикстинской капеллы.

Глубинный источник всех этих переживаний – необъяснимая автономность органа, который всегда “себе на уме”. Мы не можем с ним справиться, а он c нами – может. Как сказал Леонардо да Винчи, первый объяснивший его устройство, “только он спит, когда я бодрствую, и бодрствует, когда я сплю”.

4. Лотман

О том, что секс – тоже текст, я, как и о многом другом, впервые узнал от Лотмана, когда он посетил наш рижский филфак. Студентов у нас было в десять раз меньше, чем студенток, и актовый зал на четыреста человек обычно пустовал, даже если устраивали праздник с танцами. Но не в тот раз, когда здесь выступал Юрий Михайлович. Как бы трудно ни было в это поверить сегодня, но тогда его книга “Анализ поэтического текста” была бестселлером.

На первой из четырех лекций предусмотрительные расхватали стулья. Опоздавшие сидели на полу, отчаянные забрались на подоконник. Оглядев притихшую в ожидании чуда толпу, профессор весело приступил к делу.

– Чтобы освоить науку семиотику, – сказал он, – надо понять, что такое знак в историческом контексте. Начнем с интересного. Длина женского платья всегда была одинаковая, но в разные эпохи оно прикрывало либо бюст, либо ноги, никогда не открывая и то и другое одновременно.

На этом месте с подоконника свалился впечатлительный студент, а я подумал о дамах XVIII века в пространных, напоминающих парусные корабли платьях с дерзким декольте и оглянулся на однокурсниц в мини-юбках и водолазках, которые у нас из-за близости к Западу называли “битловками”.

Первый урок Лотмана заключался в том, что читать можно не только книги, но и все на свете, не исключая сокровенного, интимного, запретного.

5. Японцы

Превращение секса в искусство придает эротике не только эстетический, но и национальный характер. Далеко не всюду и далеко не всегда соблазнительным кажется одно и то же.

Самый богатый пример “окультуривания” секса предлагает старинная Япония. Мы знаем об этом из книг ее гениальных писательниц. Придворные дамы эпохи