«По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны - Владимир Бешанов

Такая творческая «производительность» объясняется не столько вулканической энергией изобретателя, сколько незамысловатой методикой проектирования. Подобно другим самоучкам, вроде Дыренкова или Гроховского, не имевшим теоретической подготовки, Курчевский, по свидетельству современников, «не был кабинетным конструктором, который сидит и чертит за доской». Строго говоря, в дореволюционном понятии конструктором он не был вовсе: «Курчевский находил прекрасных мастеров — слесарей, механиков, отладчиков, те понимали его с полуслова и исполняли задуманное в металле». Пользуясь связями, Леонид Васильевич добивался решения о принятии на вооружение того или иного образца и забывал о нем. Работы по устранению недостатков, выявленных на полевых испытаниях, конструкторское сопровождение серийного производства его не занимали — он снова собирал своих «прекрасных мастеров» (а в мастерах у него теперь были выпущенные из «шарашки» профессор Б.С. Стечкин и авиаконструктор Д.П. Григорович) и требовал «исполнить в металле» потрясающие аэросани, геликоптер или вездеход глиссерного типа «для далеких северных районов». В общем, Леонид Васильевич брался за все и ничего не доводил до ума — неинтересно было: «Мне некогда этим заниматься, продвигайте сами как свое!» Большинство из кустарных изделий марки «К» осталось в единственном экземпляре. А между тем, замечает Ф.И. Чуев, ему «давали все самое лучшее в стране».

Так закладывалась еще одна советская традиция — сначала, растолкав локтями конкурентов, пропихнуть на вооружение сырую конструкцию, получить премии и ордена, а потом годами доводить ее до ума.

В отношении орудий Курчевского руководство питало неоправданно большие надежды, которые Леонид Васильевич старательно подогревал. К примеру, 7 января 1935 года в письме В.М. Молотову он обращал внимание председателя правительства, «что, применяя на истребителях пушки калибра 76 мм и выше, при достаточном количестве этих истребителей, мы можем на Дальневосточном театре совершенно парализовать все вспомогательные операции Японского флота, что сделает невозможным выход в море их главных сил. В соединении с 305-мм системами ДРП на миноносцах, наличии подводных лодок и артиллерийских самолетов, можно сделать невозможными какие-либо активные операции для Японского флота».

В 1932–1935 гг. на Курчевского работали практически все артиллерийские заводы страны. Его заказы выполняли завод № 7 «Красный Арсенал» и № 8 им. Калинина, Ленинградский металлический им. Сталина и завод «Большевик», «Красный путиловец» и завод № 92 «Новое Сормово», завод им. Свердлова и завод им. Макса Гельца…

Каждая четвертая пушка, изготовленная в СССР, была пушкой Курчевского. Конструктор постоянно вносил изменения в серийные системы, но чаще предлагал заменить их новыми, более совершенными. Директора оборонных предприятий не чаяли избавиться от ДРП. Так, в 1934 году промышленность должна была поставить Управлению ВВС 100 экземпляров 76-мм АПК-4 и 40 тысяч снарядов к ним, однако не сдала ни одной пушки и ни одного снаряда.

«Положение дела с производственным освоением авиационных пушек Курчевского и с внедрением в наши ВВС на сегодня нужно признать совершенно неудовлетворительным, — докладывал партии и правительству член Комиссии советского контроля при Совнаркоме Г.Д. Хаханьян. — Одной из причин, тормозивших освоение заводами систем, служила также недоработанность опытного образца и отсюда внесение ряда изменений в чертежи уже в процессе массового производства.

Опыт 1934 года показывает, что завод № 1, будучи к тому же оторван от Бюро Курчевского, не может справляться с освоением совершенно новых авиационных систем Курчевского. Чтобы не допускать повторения срыва производства новой 37-мм пушки АПК-11 и выполнения большого заказа на АПК-4, безусловно, необходимо поставить производство авиационных пушек Курчевского на заводе № 8, как более солидном заводе и находящемся рядом с Бюро Курчевского, особенно необходимо сделать это в отношении новой системы АПК-11».

10 апреля 1935 года последовал приказ Орджоникидзе: в 1935 году изготовить 500 систем АПК-4, в том числе 300 на заводе № 8 и 200 на заводе № 7. По итогам года «калининцы» сдали всего 13 систем, в декабре директор завода И.А. Мирзаханов потребовал от ГУПВ снять заказ из-за дефектов системы. Арсенальцы не сдали ни одной АПК-4 и не выполнили заказ на 30 горных ДРП «по причине непоступления от заказчика чертежей и эталонного образца».

На недоведенность конструкции накладывалась разрушительная мощь разворачиваемого в 1935 году стахановского движения, которое благословил лично Сталин, подчеркнувший «глубоко революционный характер движения, освобожденного от консерватизма инженеров, техников и руководителей предприятия», и высказавший пожелания, чтобы почин А.Г. Стаханова, выполнившего за одну смену 14 норм, поддержали рабочие всех отраслей промышленности. В условиях ненаучного планирования, постоянной штурмовщины, диспропорций и неритмичности производства ставка была сделана на «трудовой героизм».

Даже в концлагерях, вспоминает С.И. Фомченко, подхватили очередной «великий почин»: «Я был еще на Волошке-2, когда и нас достигло стахановское движение, распространение которого по всему Союзу, как лесного пожара, было инспирировано сверху и раздуто нижними этажами власти. Суть его состояла, как известно, в том, что если человек по-настоящему захочет, если он истинный энтузиаст, если он, короче говоря, настоящий советский человек, то он может выполнить не только одну производственную норму, а две, пять, десять… сколько захочет. Такой вот бред не только внушался, но и очень многими воспринимался всерьез. Начало положил Стаханов, забойщик из Кадиевки, а затем подражателей появилось несть числа. И всюду на местах малограмотные, но готовые хоть роды принять, хоть на скрипке сыграть, если укажет какой-нибудь партийный руководитель, начальники разных рангов подхватывали, превозносили и, громко хлопая в ладоши, представляли к премиям и наградам. Дошло, наконец, и до лагерей. У нас это было так: по всему Каргопольлагу объявили, что на отделении Волошка ударник Сидоров (название «стахановец» в лагерях все же не было принято) повалил за смену сто два кубометра. Нетрудно сосчитать, что при дневной норме около восьми кубов это составляло почти тринадцать норм. Как и в большинстве случаев, ложь не была на поверхности. Он и верно повалил сто два кубометра и действительно за одну смену. Но поскольку этот ударник свой подвиг совершил именно на Волошке, нам были известны все подробности. В норму, как я уже перечислял, входило: подрубить, повалить, обрубить сучья и собрать их в кучи, раскряжевать и скатать бревна для конной трелевки, то есть по столько, сколько может увезти лошадь. Этот ударник, действительно умелый и здоровый мужик, готовил себе делянку примерно неделю. За это время он, вместе с десятником, наметил сосны, порядок повала и наконец подрубил. Затем вышел на свой рекорд — день он валил один свои подрубленные сосны, и после определилось, что повалил он и в самом деле сто два кубометра. А на другой день на делянку вышло двадцать пять человек и шутя, за какую-нибудь неделю, все доделали».

Подобным образом повышались урожайность, надои, настриги, плавки, грузоподъемность и даже градусность спирта.

Под оголтелую пропагандистскую кампанию началась организация стахановских суток, пятидневок и декад, которые надолго расстраивали производство: разрушалось оборудование, множились случаи тяжелого травматизма, после «рекордов» следовал длительный застой и упадок производительности труда. Нормы перевыполнялись — качество падало. Из-за поломок простаивало 20–25 % станочного парка.

Так, на заводе «Новое Сормово» стахановцы и ударники кузнечно-прессового цеха, вдохновленные тысячными выплатами — при средней зарплате 288 рублей, — с удвоенным энтузиазмом ковали «чудовищные заготовки» (впрочем, праздник длился недолго: в связи с невиданным ростом производительности труда правительство тут же подняло нормы выработки и снизило расценки). В механическом, «увеличив скорость резания», переводили тонны металла в стружку, в термическом, «упростив процесс обработки», выполняли план на 190 %. В сборочном цехе ни стахановцев, ни ударников не было, там ломали головы над проблемой, как из горы «нестандартных» деталей, изготовленных «по-стахановски», собрать действующую пушку.

В конце года Центральное управление народно-хозяйственного учета Госплана СССР в записке «О браке продукции военной промышленности» сообщало правительству: «Сумма потерь от брака равносильна тому, что свыше месяца военное машиностроение работало вхолостую». В ответ партия большевиков объявила январь 1936 года «месяцем рекордов». И праздник удался! Серовский механический завод дал 77 % брака по снарядам, Ижорский завод — 46 % по броневым листам, бывший «Красный путиловец», переименованный в Кировский завод, — 90 % по шестерням и валам для танков.