Припарка для целителя - Кэролайн Роу

— Почему же?

— Потому, что он очень привязан к моему папе, и ему было невыносимо видеть, как папа страдает из-за меня.

— Думаете, говоря это, он не кривил душой? — спросил Исаак. — В конце концов, ваша поддержка была ему ка руку, так ведь?

— Не думаю, что он лгал. Это было правдой. Лука действительно привязан к папе. После ужина, когда уже темно для работы, он проводит много часов за беседой с ним. Они говорят на всякие темы, и, думаю, папино горе постепенно затихает. В своем эгоизме я не замечала, что мое несчастье и болезнь так же мучают его, как смерть мамы. Я словно бы убивала папу, вонзая ножи в его плоть. Поэтому я постаралась поправиться, и, когда так решила, это оказалось легко. Капли я принимала всего два дня. Вкус у них отвратительный. Понимаете, что я хочу вам сказать?

— Прекрасно понимаю, — ответил Исаак.

— И теперь Лука с папой проводят больше времени за работой и разговорами.

— Лука тоже столяр?

— Не думаю, — ответила Рехина с сомнением в голосе. — Как он может быть столяром? Но папе часто нужно, чтобы кто-то подержал доску или что-то еще, и поскольку последний подмастерье ушел, ему приходилось звать на помощь кого-нибудь из соседей. Поэтому Лука оставляет свою работу и помогает папе. Они друзья, и Лука хороший человек — право же. Он говорил мне, что в детстве, не так уж давно, делал много глупостей, которых теперь очень стыдится, но никому не причинял вреда.

— Чем же я могу быть вам полезен?

— Вы разбираетесь в лекарствах, — сказала Рехина. — Не могли бы понюхать какие-то его микстуры, проверить, ядовитые ли они? Я могу сказать, что входит в их состав. Я принесла две склянки его микстур.

— Замечательно, — сказал Исаак. — На столе должна быть пустая корзинка. Поставьте их туда.

Рехина подошла к столу и достала из сумки две завернутые в ткань склянки.

— Не могли бы вы принести мне по щепотке всех трав, которые он использует?

— Завтра утром, — ответила Рехина. — Когда пойду за покупками. Тогда вы сделаете это? И поговорите с епископом?

— Сделаю, что смогу, сеньора Рехина, — пообещал врач. — А вы сделаете кое-что для меня?

— Если смогу, сеньор Исаак, — сказала девушка.

— Можете припомнить вечер перед смертью сеньора Нарсиса?

— Да, — сказала она. — Я помню, что…

Она не договорила.

— Вы были дома?

— Мы все были дома, — заговорила Рехина. — Я приготовила особый ужин, яичницу с грибами, луком и травами. Она была очень вкусной и… — Девушка сделала паузу. — И всем понравилась. Перед ужином Лука был в мастерской вместе с папой, я, когда приготовила все для стряпни, спустилась понаблюдать за ними. Папа показывал ему особый способ полировать дерево, пока оно не заблестит, и это заняло много времени. Когда они закончили, я поджарила яичницу — времени это почти не заняло, — мы поели и потом сидели за столом весь вечер, разговаривали.

Тут ее голос дрогнул, и заговорил Исаак.

— Спасибо, — сказал он, — это было очень полезно узнать.

Но останься Ракель во дворе, она поняла бы, что ее отец пребывает в недоумении.

Проведя в среду много времени в лавках и мастерских перчаточников, Даниель снова пришел в дом Перлы к концу дня. Солнце клонилось к горизонту, и дом казался в полном порядке.

— Вы не застали конца стирки, — сказала Перла, в голосе ее слышался подавляемый смех. — Извините, что не смогла принять вас вчера лучше, но моя кухарка и служанки становятся совершенно бестолковыми, когда появляется прачка. Тут уж ничего не поделаешь.

— Я виделся с вашей прачкой вчера, после того как ушел от вас, — сказал Даниель, не представляя, что ей известно о том происшествии. Если ей рассказали, что случилось, казалось странным не упомянуть об этом. — Она любезно указала мне путь к складам, — добавил он, предоставив Перле решать, много ли он открыл.

— Так вот оно что? — сказала Перла. — Она неожиданно исчезла, оставив кучу мокрого белья, и часа два спустя появилась. Все в недоумении вышли развешивать простыни и полотенца. Это вызвало в доме полный беспорядок.

— Она сказала, что у нее какое-то дело на том берегу реки, — пояснил Даниель.

— А, наверняка так и было, — сказала Перла. — Сара странная женщина. Нельзя сказать, что она вела образцовую жизнь, но она сильная, работящая, поэтому я продолжаю ее нанимать. Жизнь у Сары была нелегкая.

— Вот как? — удивился Даниель.

— Она очень рано овдовела, — сказала Перла, словно это объясняло все. — Покинула этот остров и вернулась сюда сразу же после меня. Я делаю для нее, что могу.

Тени становились очень длинными, и Даниель вспомнил, что у него есть вопросы, на которые нужно получить ответы, чтобы рассказать все Мордехаю. Отбросив тонкости, он задал главный вопрос из своего перечня.

— Сеньора Перла, кто знал Рувима настолько хорошо, чтобы попытаться присвоить его имя? Ведь если приехать к родственнику и назваться Рувимом, нужно знать очень многое.

— Кто из ребят? Право, не знаю, — ответила Перла. — У Рувима было здесь мало друзей — и никаких близких, которых мы бы знали. Он знал только школьных товарищей.

— Чем он занимался, когда прогуливал уроки? Когда вы думали, что он в школе?

— Я спрашивала его об этом, сеньор Даниель. А он качал головой, но в конце концов сказал, что большей частью сидел у моря, мечтая уплыть куда-то, в какое-то место, непохожее на Севилью и этот город. Я сказала Фанете, что, несмотря на возраст, он не будет счастлив, пока у него не появится любящая жена. Некоторые мужчины не могут обходиться без общества жены. Право, я не могу рассказать вам больше о нем, — добавила она. — Он был тихим мальчиком, с глубокими чувствами, но говорить о них не любил.

Внезапно ощутив сильную неловкость от того, что ворошит горе бабушки, Даниель поднялся.

— Спасибо за то, что любезно и терпеливо отвечали на мои вопросы.

— Пожалуйста, передайте мои искренние наилучшие пожелания дорогому Мордехаю, — сказала Перла. — Я здесь счастлива, но постоянно вспоминаю о нем с большой любовью.

— Непременно передам, сеньора, — ответил Даниель.

В понедельник во второй половине дня Мордехай по просьбе Исаака удалился в свою спальню с прилегающей гостиной, посвятив несколько часов серьезным размышлениям о проблемах, которые могут возникнуть из-за его вынужденного отхода от дел. Тайком перенес несколько важных документов в гостиную, доверил свой секрет экономке, правда, не полностью, и предоставил сплетням и слухам довершить остальное.

Во вторник экономка, расстроенная уже возникшими домашними трудностями и убежденная, что хозяин, несмотря на свои слова, должно быть, болен, раз ведет себя так странно, послала за сеньором Исааком.

— Не знаю, что и делать, — призналась она. — Тем более что сеньора Бланка с сеньорой Далией сейчас в Барселоне, и сеньора Далия пробудет там еще неделю. Он велел послать за другим человеком, но я ему не доверяю…

Сеньор Исаак сказал ей успокаивающим тоном, чтобы она делала именно то, что поручено, пробыл некоторое время с пациентом, оставил кой-какие лекарства и ушел.

В комнату хозяина, даже в ту часть дома, где она находилась, никого не допускали, кроме врача и экономки. По дому, затем по гетто, затем по городу молниеносно распространился слух, что он болен, очень болен, возможно, близок к смерти.

Вскоре стало широко известно, что сеньору Мордехаю не становится лучше, несмотря на все усилия врача. После еще одного дня заламывания рук в отчаянии экономка уступила требованиям хозяина, а также совету друзей и соседей и послала за юным сеньором Лукой.

На другое утро, как только время показалось подходящим, Даниель снова отправился из гетто на поиски молодого человека, который больше всего занимался образованием Рувима.

— Да, он представлял для нас проблему, — сказал учитель. — Не был ни трудным, ни грубым, но…

И умолк, словно подбирая нужное выражение.

— Может, ему было неинтересно, — сказал Даниель. — Я знал много таких ребят.

— Либо это, — сказал учитель, — либо просто был не очень сообразителен. Как бы то ни было, другие ребята усваивали уроки гораздо быстрее, чем он. По правде говоря, ему было поздновато ходить в школу. Рувим был на год старше самых больших ребят, на три-четыре года старше, чем большинство. А в тринадцать-четырнадцать лет, знаете ли, каждый год много значит.

Даниель согласился, что это так, и подумал, мог ли любой четырнадцатилетний парнишка терпеливо сидеть на занятиях с девяти-десятилетними.

— Потом он начал прогуливать уроки. Один день мог вообще не появиться, на другой уйти пораньше. Шел на все уловки, присущие школьникам.

— Куда он уходил?

— Не знаю, правда, кто-то говорил мне, что видел его в нижней части города возле наружных стен, а еще кто-то, что он часто бывал внизу возле сыромятен — не особенно приличный район, — добавил он чопорно. — Там обитают многие шлюхи, воры и прочее простонародье. Но сам я не видел его ни в одном из этих мест.