Обратный отсчет - Олекса Белобров

Из бесед с «аборигенами» Хантер пришел к выводу, что главной здешней достопримечательностью считается краса и гордость Сороковой армии — ТЗБ, то есть торгово-закупочная база всемогущего военторга. Вспомнилась старая армейская поговорка: выше солнца — только кадры, выше кадров — военторг, поскольку здешняя ТЗБ и в самом деле находилась выше армейского отдела кадров — на самой верхушке небольшой сопки.

Как сообщил Шубин, именно здесь накапливались и распределялись неисчислимые богатства: теле, видео, аудио и прочая бытовая аппаратура, всевозможные импортные шмотки и деликатесные продукты питания, за которыми в Союзе пришлось бы охотиться всю жизнь, а также громадные суммы в чеках. Работала эта структура на два фронта: нелегально продавая свои сокровища местному населению и легально — военнослужащим ОКСВА. Кроме того, монстр-монополист владел мощным автопарком и содержал разветвленную сеть «дуканов» по всем гарнизонам.

В ТЗБ трудились тысячи людей, а десятки тысяч мечтали хотя бы побывать в недрах этой пещеры Али-Бабы. Возглавлял эту организацию своего рода генерал от торговли. Вездесущие политработники проникли и сюда — у базы имелись замполит-полковник, а также «освобожденные» парторг с комсоргом Сероштановым, руководившие экспедиторами-членами ВКП (б) и дуканщицами-комсомолками.

Михаил обитал в нижнем городке, о котором когда-то рассказывала Оксана. Вспомнив ее, Хантер до боли стиснул кулаки. И тем не менее ни о какой «вендетте» думать не приходилось — что мог он сделать с мощным бандформированием?

Заметив его отсутствующий взгляд, Шубин вполголоса поинтересовался:

— Что это с тобой, Сань? На тебе лица нет…

— Призраки прошлого посетили меня, — мрачно отшутился тот, — одначе они уже удалились…

— И замечательно! — бодро воскликнул Михаил, приглашая к себе. — Давай, проходи в мою холостяцкую берлогу!

Комната спецкора оказалась с виду самой обычной, правда, гораздо более комфортабельной, чем те, в которых жили офицеры в афганской периферии. Главное — у Шубина имелся кондиционер, предмет совершенно недосягаемый для младших офицеров. Кроме того, здесь находились портативный цветной телевизор, видеомагнитофон, двухкассетник «Шарп», холодильник и портативная пишущая машинка. В углу стояли три телефонных аппарата. Пол и стену украшали два ширазских ковра ручной работы.

— Неплохо ты устроился! — по-белому позавидовал Хантер.

— Я здесь редко бываю, — проговорил журналист, сосредоточенно накрывая на стол, — вообще-то у меня есть еще и номер в отеле «Интерконтиненталь». Но его охраняет Царандой[41], а ты сам знаешь, что это за вояки! Поэтому, если приходится заночевать в Кабуле, отправляюсь сюда. Встречи с афганцами провожу в «Интерконтинентале», а в остальном — мотаюсь по всему Афганистану. В Москве тоже частенько приходится бывать, руководство требует отчитываться… Ты как, очень голоден? — спросил Шубин, заметив, как гость зыркает на извлекаемые из холодильника деликатесы.

— Как пес. С утра было море спиртного, а на закуску — полпирожка военторговского за пять копеек, — старший лейтенант улыбнулся, припомнив Тузель, — и вдобавок пиала зеленого чая, чтобы таможня дала добро…

— Ну-ка, выкладывай, — Шубин профессионально навострил уши, — чего-то ты недоговариваешь, дружище!

— Выкладывать? Это у нас запросто. — Старший лейтенант наклонился к чемодану и принялся выставлять на стол бутылки, которые запихнули туда вертолетчики перед прохождением таможни. Помимо благородных «Арарата» и «Ахтамар», оттуда появилась литровая жестяная банка с этикеткой «Сок манго».

— Это тебе, Миша. — Хантер протянул приятелю банку, в которой на самом деле плескалось дедово фирменное «samgene». — Наилучший напиток из всего, что только есть на свете…

— Я тебе поражаюсь, Саня, — покачал головой Шубин. — Как же ты прошел таможню со всем этим богатством? Ведь по афганским расценкам это как минимум фирменный двухкассетник!

Хантер хмыкнул и вкратце изложил «опупею» с таможней и пограничниками, а заодно раскрыл секрет, как заменить сок манго алкоголем, не повредив емкость.

Шубин покатывался от хохота и быстро-быстро черкал в своем видавшем виды блокноте. В конце концов объявил, намерен-де провести эксперимент, затесавшись в хвост очереди на таможенном пункте под видом подгулявшего отпускника.

Наконец уселись за стол. Первую здравицу провозгласили за благополучное Сашкино возвращение «на рідну Афганщину». Но не успел старлей как следует закусить консервированными датскими сосисками, как Михаил слегка испортил аппетит.

— Ты вот что, дружище… — заметил он, отправляя в рот изрядный кусок тушеного белоцерковского цыпленка. — Я на твоем месте вел бы себя сдержаннее. Гонять по пьянке таможенников и пограничников — особого ума не требуется. А ты и вообразить не можешь, сколько понадобилось усилий, чтоб привлечь к твоей персоне внимание сильных мира сего! Один такой промах, одна жалоба в политотдел армии может все свести на нет! И не видать тебе тогда батальона — пойдешь в Руху командовать взводом наркоманов!

Шубин начинал не на шутку сердиться.

— Знаешь, Миша, я и сам уже думал об этом, — согласился Хантер, — пока летел в Кабул. Правда твоя: хватит валять дурака, пора взрослеть. Большая удача, что начальник таможенного пункта — нормальный мужик, не стал делать из мухи слона. Иначе всяко могло бы быть…

— Ну вот, наконец-то слышу речь не мальчика, но мужа! — Шубин улыбнулся, разливая горилку. — А дед твой, между прочим, — сущий колдун!

— Так оно и есть, — согласился внук. — Я, что по отцовской, что по мамчиной линии, — запорожский казак. А дед говорит, что в их роду были не простые казаки, а ведуны-характерники. Из тех, что могли и зверем прикинуться, абы скрытно пробраться во вражеский стан, и языки многих племен знали, могли говорить с птицами, владели тайнами приворотов и наговоров, могли и вылечить, и со свету сжить кого угодно.

— Переводя все это на современный язык — твои казаки-ведуны были чистой воды элитными спецназовцами, подготовленными к бою в самых экстремальных условиях.

— Наверно, — согласился Хантер. — А дед мой и в самом деле много чего знает и умеет. Целебные травы и грибы, овощи и фрукты, орехи и водоросли, умеет развести костер ночью посреди леса под проливным дождем, поджарить яичницу без сковороды. Даже научил меня готовить кулеш в деревянной посуде! — Старлей с подковыркой взглянул на Шубина.

— Это как же?! — не поверил тот. — Ну-ка, говори. Хотя, сдается мне, что тут какой-то подвох, для знатоков из телепередачи «Что-где-когда-почем?».

— Никаких подвохов, — улыбнулся Хантер, — наоборот — элементарно, как и все гениальное. Разводят костер, в него кладут камни и нагревают докрасна. Как только камни раскалятся, их бросают в деревянную посуду с водой, стоящую рядом. А там уже лежит то, из чего будет сварен кулеш, — сало или мясо, крупа, грибы, щавель или крапива; кулеши, они ведь разные бывают… Камень, попадая в воду и опускаясь на дно посудины, отдает ей свою температуру, а дерево прожечь он уже не в силах. Как только остыл — его тут же вытаскивают длинной ложкой и заменяют другим раскаленным камнем. И так до тех пор, пока вода не закипит, а кулеш не сварится. — Хантер победоносно уставился на спецкора. — Лично проверял на Ворскле, на рыбалке лет пять назад. Через три часа кулеш был готов, и мы с дедом его смели, аж гай зашумел!

Хантер с мечтательной улыбкой откинулся в кресле, словно сидел сейчас не в Кабуле, а на тихом берегу Ворсклы, под Полтавой.

— Теперь понятно, в кого ты такой удался! — рассмеялся Шубин и тут же вернул гостя на грешную афганскую землю: — Давай по третьей, и за дело; у меня тут много всякой всячины для тебя накопилось.

Третьей не ограничились, но на четвертой пришлось тормознуть — семьдесят градусов как-никак. Затем переключили кондиционер на вентиляцию, закурили и перешли к обсуждению проблем, непосредственно касавшихся «старшего лейтенанта П-ко».

Точно и сдержанно Шубин описал ситуацию, сложившуюся вокруг Сашкиной персоны. По его словам, армейский ЧВС генерал Захаров сразу же после выхода в свет статьи вызвал к себе Михалкина-Монстра и объявил выговор за халатное и бездушное отношение к подчиненным. Монстр, прилетев в бригаду, в свою очередь объявил взыскание Посту, Пол-Поту и Почтальону Печкину с аналогичной формулировкой. Хантер слушал поначалу без особого интереса — за время лечения и отпуска его мозг не только восстановился после травмы, но и освободился от всей этой партийно-политической накипи. Но мало-помалу негативная информация начинала оказывать свое действие, и вскоре он почувствовал, как зашевелились, заворочались шестеренки механизма, настроенного на выживание, и он начал настраиваться на ожесточенную борьбу — но не с врагом, а со своими же, политотдельскими крысами.