Сколько цветов у неба? - Наталья Литтера

Артем отключил телефон, подошел к окну. За окном был жаркий июньский день с беспощадным палящим солнцем. Артем еще чувствовал присутствие Евы в своей жизни, еще отдавался эхом в голове ее голос, этот низкий тембр, это многообещающее «я хочу прилететь в Москву», и, пожалуй, она впервые была по-настоящему готова на измену Глебу. Артем это чувствовал. Скажи ему это Ева года три-четыре назад, кто знает… не совершил бы Артем ошибку… Совершил. Конечно бы, совершил. Но сейчас Ева ему не нужна. И пусть ее низкий чарующий голос все еще звучал в голове, Артем почувствовал свободу. Он вдруг понял, что даже ненависть к ней за Ники как-то стала растушевываться. Острота момента прошла.

У него теперь другая жизнь, другие планы, другие… женщины.

Артем отвернулся от окна и подошел к незавершенному «Облаку света». Теперь он знал, чего не хватает этой картине. Лиса Аня ему подсказала, прощаясь. Когда говорила про пятна на заднем фоне портрета актрисы. Все правильно. Для завершенности не хватает пересечения цветов. Немного такого, как ирисы, но гораздо бледнее, – на горы, розового, перекликающегося с яркой клубникой на тарелке, – на пол – в лучи света. Здесь можно поиграть, посмотреть.

И хотя руки чесались попробовать, Артем не торопился. Он хотел понять точно, что, где и как. Выход найден, теперь главное – не испортить.

Он часто о ней думал, вспоминал, законченный портрет стоял на мольберте. Артем портрет не убирал и по несколько раз в день смотрел в глаза с веснушками. В последний свой приход она была грустной. Что-то расстроило лису и лишило привычного задора. Может, неудачи в личной жизни? Кто-то отказался идти с ней кино? Впрочем, Артема это не должно касаться.

Но и сказать: «До свидания, Анна Мальцева, мы хорошо посотрудничали, и на этом все» он не мог.

Он знал, что она для него сделала. Она не знала, даже не догадывалась, а он знал. Она вытащила его из кризиса. Когда Артем увяз и не знал, куда идти дальше, появилась эта лиса, и они вместе полетели в Крым. А там был вернисаж, а потом балкон… и теперь у него целых три картины с Анной. И желание работать дальше. В Карелии планируется слет, пленэр и выставка по его результатам. Дальше София – современная акварель, там будут представлены две его работы. Артем не считал себя мастером акварели. Объективно, существуют художники гораздо интереснее его, но Серж сумел пристроить работы Артема и был этим очень доволен. Артем, впрочем, тоже. Настолько, что дал свое согласие присутствовать на открытии, а потом забыл. Серж напомнил. Аве ему.

Жизнь идет вперед.

Но вечерами очень хотелось написать лисе Ане какую-нибудь ничего не значащую ерунду. Он несколько раз открывал телефон, собираясь это сделать, а потом закрывал. Зачем?

У нее своя жизнь. Она по субботам с кем-то ходит в кино. А у него правило – не заводить романов с моделями. После Евы это правило Артем не нарушил ни разу.

Он отошел от «Облака света», поставил вариться кофе, нажал на кнопку ноута. Спящий режим перешел в активный. Файл загрузился быстро. Артем начал изучать «Парусник» Ангелины.

2

Вика снова вышла на работу в бар. Шумиха вокруг Рода утихла, охотники за «жареным» больше не появлялись, синяк практически исчез. Вика замазывала его толстым слоем тонального крема, потом припудривала.

Когда позвонил Валя и сказал, что можно снова приступить к работе в «Роки», Вика ворочалась в кровати до самого утра. Все думала, как ее там встретят, как будут смотреть? Получится ли работать, как прежде?

Валя подсознательно чувствовал свою вину за случившееся, потому что именно он устроил концерт Рода. Первые два дня старый рокер практически не отходил от барной стойки – опекал Вику.

А потом жизнь вошла в привычную колею. Концерт и инцидент постепенно забылись, Валя занимался организацией новых выступлений, завсегдатаи были рады видеть Вику.

А Вика была рада видеть Егора.

В тот вечер, когда она приехала вернуть ему очки, они поговорили немного. Он пригласил ее войти, она прошла в комнату и сразу же наткнулась на ворох бумаг с разными интерпретациями одной и той же линии. Вика не могла идентифицировать линию. Она не знала, что это ее шрам. Она никогда не рассматривала свой рубец в зеркало. Она просто знала, что он есть и что периодически болит. Хотя болеть не может и не должен. Тем не менее порой Вика ощущала его легкое жжение, когда прошлое напоминало о себе.

Она некоторое время смотрела молча на эти линии, взяла один лист, перевернула горизонтально и сказала:

– Похоже на очертание горы.

– Люди по-разному видят одно и то же изображение, – ответил Егор.

А потом Вика перевела взгляд и увидела рисунок длинного ущелья, точь-в-точь такой же формы. Да уж… по-разному. У кого-то гора, у кого-то пропасть. Забавно.

Она продолжала разглядывать рисунок. Егор молчал.

Рисунок отличался по стилю от тех портретов, которые он оставлял в баре. Казалось, этот был упрощен, схематичен и главное в нем не правдивость передачи природы, а само ущелье, которое нужно преодолеть. И неясно: можно его перейти или для человека это конечная точка пути, после которой он повернется и уйдет обратно.

– Почему ты не нарисуешь обычную, понятную всем картину? – спросила Вика. – Ведь ты же умеешь.

– Почему одни играют симфонии, а другие рок? – ответил он вопросом на вопрос.

Это было доходчивое объяснение. Вика кивнула и повернулась к выходу.

Но, прежде чем покинуть квартиру, сказала:

– Спасибо. При случае заглядывай в «Роки».

Через два дня она вышла на работу, а еще через два появился Егор. Он больше не рисовал ее портреты, зато пригласил в выходной в студию на мастер-класс. И Вика приняла это приглашение. Она сидела среди пяти таких же неумех и пыталась нарисовать красками кувшин. Впрочем, вскоре выяснилось, что настоящих неумех было двое: сама Вика и сидящая справа от нее женщина лет пятидесяти. У остальных трех участниц мастер-класса кувшины получились вполне себе приличные. К концу занятия Вика устала так, словно отработала смену в баре. Оказывается, рисование – это работа мысли. И если кувшин коричневый, то коричневый он только на первый взгляд. Там есть и блики, и тень, и отражение. А ручка с орнаментом! Это вообще отдельная история.

– Я где-то читала, что рисование полезно для нервов, успокаивает, – сказала Вика, когда они после занятия шли по городу. – Врут.

– Правда?

– Абсолютно. Я с твоим кувшином намучилась.

– Зато теперь сможешь