Бракованные (СИ) - Манило Лина

– А может и не быть жестоким. Катя, он меня ни разу не обидел. Ни словом, ни делом. Не волнуйся ты так, меня никто не съест, я смогу за себя постоять, если что.

Катя молчит, и я жалею, что посетителей так мало. Так бы у сестры не осталось времени на глупости.

– Я ездила к Мирославу. Недавно, – вдруг заявляет. – Не смотри на меня так, я просто хотела тебя защитить!

До меня медленно доходит смысл ее признания. Она ездила к Мирославу? Меня защищать? Воздух в горле застревает. Давлюсь кофе, не могу ни глотнуть, ни выплюнуть. Напиток вдруг кажется отвратительно горьким, словно абсента полынного выпила. Но так ведь нельзя… я ведь не маленькая. Не беспомощный уродец, которого нужно водить за собой на веревочке. Я просто начала встречаться с парнем, ничего кроме. Зачем к нему ездить?

– От чего ты решила меня защитить? – спрашиваю, когда удается продышаться. – Катя, что ты говорила ему? О чем разговаривала таком, что не могло потерпеть?

Не знаю, откуда во мне вся эта горечь берется. Горечь, которую хочется поскорее выплеснуть из себя, чтобы не травила внутри. Мысли разбегаются со скоростью пригородных электричек. Катя ведь знает, что я не люблю, когда она так делает, когда всеми своими действиями показывает, что не справлюсь без нее, что неспособна разобраться сама.

– Ты же обещала, помнишь? Катя, мы же проходили уже это!

– Солнышко, я волнуюсь о тебе, – вздыхает. – Мир – отличный парень, но он не подходит тебе. Вам надо прекратить это все. Поверь, ты мне еще спасибо скажешь. Просто не понимаешь еще ничего, глупая.

Вот тут я понимаю, что с меня довольно. Чашка с глухим стуком опускается на полированную поверхность стойки, белым пятном выделяется на темном фоне, взгляд приковывает. Мне становится очень стыдно, и краска заливает лицо. Оно начинает гореть, и даже шрамы пекут больно. Прикладываю ладони к щекам, моргаю часто, до дискомфорта в веках.

– Катя, ты не должна была… зачем же? Я же не маленькая, чтобы за меня ходить и разговаривать с мальчишками. Он… Мир хороший, он не заслужил, чтобы ты его «песочила». Он же нравился тебе…

– Нравился, но не в качестве твоего парня, – поясняет Катя.

Я слишком хорошо знаю характер своей сестры. Примерно представляю все, на что она может быть способна. Обидно, черт возьми. И за себя, и за Мирослава.

– Это унизительно, Катя, – говорю и делаю шаг назад. Руки за спину заношу, в кулаки их сжимаю. – Ты меня унизила этим, разве не понимаешь?

– Арина, ты слишком остро реагируешь, – Катя выходит из-за стойки, но я упорно мотаю головой, руки вперед выставляю. Не готова пока к ее прикосновениям, расплачусь. – Прости, систер, я не хотела тебя обидеть. Черт, лучше бы не признавалась до последнего.

– Лучше бы ты не делала этого. Но хорошо, что призналась, – я нахожу в себе силы улыбнуться. – Так я хотя бы поняла, что ты до сих пор считаешь меня маленьким ребенком, который обязательно вляпается в какашку на детской площадке, если за ним не следить.

Я изо всех сил стараюсь говорить спокойно, чтобы наша беседа не переросла в отвратительную ссору на глазах у посетителей. Не люблю я этого, потом разговоры пойдут, что я не только уродина, но еще и истеричка. Несмотря на обиду, вспыхнувшую вдруг во мне, не хочу портить репутацию «Ирландии».

– Арина, куда ты? – чуть громче, чем следует восклицает Катя, и на периферии зрения мелькают повернутые в нашу сторону лица.

Я улыбаюсь любопытным, и две девушки резко отворачиваются. Замечаю склоненные головы, кожей чувствую, что перешептываются сейчас, обсуждают меня. Кажется, я видела их в компании Пашки Соловьева.

– Арина, стой! – несется мне в спину, пока быстрым шагом иду к выходу.

Мне не хочется уже гулять. Оказавшись на воздухе, дрожащими пальцами достаю телефон, чтобы отменить встречу с Ольгой, но подруга уже бежит ко мне, улыбаясь. Вот только у меня не получается ответить тем же. Отворачиваюсь, чтобы не видела грусти на моем лице, встряхиваю головой, но Оля чуткая, она все понимает. Даже если я ей ничего не скажу, она все равно поймет, что мне не до веселья. Ее длинные пальцы ложатся на мои плечи, слегка надавливают. Оля легонько встряхивает меня, заставляет посмотреть себе в глаза. Хмурится, голову чуть набок склоняет, всматривается в лицо, ощупывает его внимательно, не касаясь. Пытается понять, что со мной случилось.

– Снова Соловьев, что ли, приходил? – предполагает, когда мимо проходят те самые девушки. – Он там, внутри? Опять гадости, что ли, говорил? Почему Мирослав снова ему по роже не съездил?

– У Мира выходной, – бормочу. – И нет там никакого Соловьева, он в «Ирландию» больше не ходит.

У меня получается добавить в голос легкости, улыбку на лицо натянуть. Олю не проведешь, но она позволяет мне хранить свои секреты, даже несмотря на то, до какой степени бывает любопытной.

– Тогда что? Ты бледная.

– С Катей повздорили, – отмахиваюсь и, поведя плечами, заставляю отпустить себя. – Ничего страшного, просто не сошлись во мнениях по поводу нового десерта.

Иногда врать очень просто. Особенно, когда правду говорить стыдно. Наверное, я зря завелась. Катя для меня только добра всегда желает, но я не хочу платить за него такую цену.

– Пойдем, – говорю и беру Ольгу за руку, тяну за собой, подальше от «Ирландии».

Я решительно настроена любым способом освободиться от этих отвратительных эмоций. Мы идем в кофейню, в которой подают потрясающие сырные круассаны. Стоит услышать запах свежей выпечки, и настроение моментально взлетает на несколько пунктов. Оля рассказывает о новом парне, в которого без ума влюбилась, и с ужасом смотрит, как я уплетаю третий круассан.

– Царева, подари мне хотя бы на время свой чудесный метаболизм. И сиськи!

Я смеюсь. Хохочу, закрыв рот ладонями, в глазах стоят слезы, а в груди разливается что-то очень теплое.

– Ты знаешь, что ты чудесная подруга? Спасибо тебе.

– За что это?

– За все, Оля. Я рада, что ты у меня есть.

Минутка сентиментальности проходит, я смотрю в окно, пока подруга «пудрит носик» в туалете. Телефон молчит, Мирослав пока не появился, я волнуюсь, что с его мамой могло случиться что-то плохое. Вдруг беда? Глаза у Мира совсем больные были, когда прощались. Зато Катя звонила трижды, и каждый раз держала вызов до упора, надеясь, что я подниму. Но я пока не готова слышать ее голос, мне нужно выдохнуть, переключиться и подумать. Иначе совсем разругаемся. «Я живая. Можешь мне не трезвонить? Потом поговорим». Вот и все, на что меня хватает, но где-то на уровне подсознания я не хочу, чтобы она там волновалась и с собаками меня искала. Катя присылает в ответ виноватые и рыдающие смайлики, прибавляет смешное видео, на котором обнимаются щеночки и добивает сообщение батареей поцелуйчиков и сердечек. Дурочка. Оля возвращается обратно спустя десять минут, цветущая и довольная.

– Мне только что Саша звонил… тот парень, я рассказывала. Сегодня вечеринка у Овчинникова в квартире, – при упоминании фамилии Мирослава у меня начинают покалывать щеки, а улыбка сама по себе растягивает губы.

Вот только вечеринка… он ведь у мамы должен был быть, а потом ко мне… а он веселится? Даже меня не пригласив, ничего не сказав? Не позвонил?

– Мирослав устраивает? – спрашиваю скрипуче, а Оля, которая еще не в курсе наших с Миром отношений, головой мотает.

– Нет, Юрка, его сожитель. Мир вроде как вообще не в курсе, его нет дома. Саша говорит, девицы наши круто обломались, его там не застав.

Спасибо тебе, Юра, что это ты такой веселый, а не Мирослав.

– Пойдем, а? На пару часиков хотя бы. Тебе полезно будет развеяться. Там очень весело будет, я знаю. Поедем?

У Оли такие умоляющие огромные глаза сейчас, что отказать нереально. Но у меня остался последний очень важный вопрос:

– Соловьев туда не пожалует? Если Мира нет, ему же ничего не мешает появиться…

– Да ну, нет, конечно! – отвечает слишком поспешно и торопливо добавляет: – Не будет его там. Думаешь, я бы потащила тебя к нему на встречу?