Зеркальщик - Кирилл Юрьевич Шарапов

Пряхин добровольно вызвался проверить, действует ли защита, или это был разовый удар током. Все работало. Получив разряд по руке, он отошел в сторону, не желая больше экспериментировать.

— А дальше, — глава отдела посмотрел на Радима и тяжело вздохнул, — мы с твоей помощью сделаем полный скан и, убрав артефакты обратно в ларец, снесем его в хранилище. Сам понимаешь, несмотря на то, что это наследие Вяземского, никто его тебе не отдаст. Были бы там деньги и оружие, другой разговор, забирай, но два мутных артефакта и ключ, непонятно от чего, — он сделал паузу, разведя руками. — Нет, Радим Миронович, вы меня извините, но рисковать мы не можем. Дневник забирай, изучай, вдруг, сможешь прочесть, но из отдела его не выносить. Так что, пока не поймем, с чем имеем дело, все под замок. Не просто так князь запер это.

Радим с минуту размышлял на тему, что можно выбить с полковника, напирая на принцип «это мое, какого хрена отбираете», но понял, что ему не светит. Прав Сергей Витальевич, никто ему ничего не отдаст, даже, если кроме него прикоснуться не сможет. А взамен? А что ему надо-то? Оружие ему артефактное сделают, чины и другие блага внутри конторы без надобности, а остальное вроде и так само собой происходит. Нет, ничего ему не нужно, да и содержимое ларца тоже, сдается, оно принесет огромные проблемы. И дело не в альтруизме, запечатано это все не просто так, а значит, потенциальный геморрой. Жил он без этой тайны двадцать пять лет, и дальше проживет.

Шкатулку закрыли и убрали обратно в хранилище. На руках у Вяземского остался только дневник, поскольку полковник Старостин надеялся, что курсант все же сможет пробудить его к жизни. Единственное условие, которое выставил начальник отдела, чтобы Радим не выносил его из здания.

Дикий вымыл чашку и пошел одеваться, пока он на практике в отделе, носить ему черный костюм с белой рубашкой — стандартная униформа. Люди в черном, блин. Но куда деваться? Еще месяц продержаться, и домой, в Энск, Москва его порядочно достала. Хотя, чего душой кривить? За полгода он выбирался в город пару десятков раз, посещение ближайшего гипермаркета и прогулка от закрытой территории до служебной квартиры не в счет. С женщинами тоже тут не ладилось, несколько случайных встреч на одну ночь, три-четыре подружки, которые не протянули с совершенно асоциальным типом и пары недель. Ну, кому понравится, когда твой «парень» объявляется пару раз в неделю, и то только после восьми вечера, при этом вечно погружен в свои мысли? Прямо, как в старой песни Чижа — «А он трахался молча, потом мгновенно засыпал, Потом она — на работу, а он — на вокзал». Но ничего другого Вяземский им дать не мог. Так и исчезали они сначала с горизонта, а потом и из памяти, в лучшем случае он помнил, как зовут последнюю. Еще в краткие минуты отдыха были скупые диалоги с Владой, девушка поддерживала контакт, скорее это была переписка двух хороших знакомых, и это его слегка печалило. Но времени смотаться на денек в Энск, не нашлось.

Радим достал из шкафа спец одежду и, тяжело вздохнув, принялся облачаться в белую рубашку. Наконец, закончив одеваться, он посмотрел в зеркало. Странный образ, голова вроде бы его, а вот все остальное настолько чужеродно… Еще одна причина не оставаться в отделе, ходит таким пингвином вообще не хотелось. Открыв ящик комода, над которым висел телевизор, он достал свой складень и кукри среднего размера, первый отправился в правый карман, второй — в специальную наплечную кобуру. Кукри ему делали на заказ в кузне отдела, занимался ей искалеченный десять лет назад опер, по прозвищу Гефест. Мрачный, нелюдимый, озлобленный на мир человек, но заказ от Радима принял, и по распоряжению полковника Старостина добавил в сталь металл из зазеркалья. Увидев в руках Вяземского крупный амариил, он вздрогнул.

— Откуда? — с придыханием спросил он.

— Нашел, — честно ответил Радим, он уже видел такую реакцию — и у подполковника Пряхина, и у полковника Старостина, да у всех, кто приходил к нему с просьбой показать камень из зеркального мира, с руной высшего порядка, которую в отделе никто не мог выполнить. Она могла быть предметной, но это сильно урезало ее мощь, но если выполнить ее, как положено, вкачав прорву энергии, то хватит, чтобы снести здание котором обитали зеркальщики под корень, и камни, оставшиеся от него, разлетевшиеся по половине Москвы, будут не больше кулака.

Кукри Гефест подогнал ему вчера, прям после экзамена и вручил, такова была традиция — зеркальщик, прошедший испытания, получал новое оружие. По балансу и весу он был точной копией того, каким его учили сражаться во время подготовки. Радим с минуту дотошно изучал клинок, проверил начертание каждой руны, которую ему придется запитать. Все было выполнено с ювелирной точностью и по канону. Возле рукояти символы пробития, на острие кровотечения, в центре клинка руны сокрытия и противостояния чужой силе. Будь подобная на складне, когда он полез на черного ходока, и тот бы не смог его отбросить, но складень не смог бы ее выдержать, сталь не та. На рукояти, выполненной из темно-красного дерева герегор, с невероятно красивой текстурой, полученного с той стороны, красовалась руна поиска гостей, совмещенная с руной пути. Под ней символ придания сил и, конечно, руна удачи. И это не эфемерное понятие, удача вела руку воина, удача помогала отразить чужой удар, находила брешь в защите, да и много чего еще. Но удача очень капризная руна, она помогает только тем, кто идет вперед, тем, кто борется, она не любит праздных и слабовольных, от таких она отворачивается. В железное навершение рукояти был вделан доставшийся ему на копе амариил с руной гибели.

Радим потратил чуть меньше суток, запитывая руны и привязывая их к себе. Сначала разделался со слабыми, не требующими больших затрат резерва. А вот потом было тяжело, когда он в два часа ночи, в прямом смысле, полз к кровати, перед глазами все плыло, отсюда и жуткая головная боль на утро. Дорого ему дались символы на кукри. Радим качнул в руке тяжелый и большой нож, да уж, маленьким его ну никак не назвать, классический бходжпур, общая длина — тридцать восемь сантиметров, толщина обуха — восемь миллиметров, вес — полкило, у рукояти имелся так называемый «зуб шивы» для